ВОЗВРАЩЕНИЕ К ТЕЛУ
(полемически-ироническая тетрадь)
«Тот, кто женщин отведал, —
к тому не приходит и старость,
Этой страсти нечистой
Хватило бы мир затопить...
Это ярость цариц и монашенок ярость под спудом,
Это девственниц ярость, бесстыжая ярость девиц...»
(Вениамин Блаженных.
«Возвращение к душе»)
«ДОРИНА... Ей старость помогла соблазны побороть.
Да, крепнет нравственность, когда дряхлеет плоть».
(Мольер. «Тартюф или обманщик»)
I
О, память, память!
Вечный утешитель...
Я в мире, как в чужом живу краю
И, этих мест случайный посетитель,
Родного ничего не узнаю.
Чужие люди жнут чужие нивы,
С пустых небес холодный льётся свет,
И жизни нет душе нетерпеливой,
И в смерти ничего святого нет...
II
Я себя не насытил ни нежною женской любовью,
Ни пылающей яростью женских оскаленных губ,
Не спешили блудницы толпой к моему изголовью,
Не трепали ревнивцы мой жидкий седеющий чуб.
Но завидую я неустанно познавшим всё это,
И глаза мои жадно по прелестям женским скользят;
Что быть может приятней игривому сердцу поэта,
Чем из девичьих глаз истекающий ласковый яд?..
Аморален старик, что, телесные силы утратив,
И в крови остудив опаляющий юности жар,
Брызжет злобной слюной на короткое женское платье,
И ворчит на объятья почти не таящихся пар.
Мне противна душа, что жива умерщвлением плоти!
Лучше плоть без души, чем душа без опоры земной...
Разве пуля добрей от того, что она на излёте
Безобидною мухой шуршит над твоей головой?
III
Средь истин старых и открытых вновь —
Едва одна достойна слыть нетленной:
Мужская страсть и женская любовь —
Суть разные субстанции вселенной...
Огонь и почва... Выстрел и покой...
Одна творит, другая обладает,
Одна возводит любящей рукой,
Другая, обжигая, пожирает...
Стихии две, но как обща их роль
В созданье Ада, в возведенье Рая!
Сплетясь, они летят, Земли юдоль
То молнией, то Солнцем озаряя...
IV
Часто сердце трепетало,
Распаляясь по весне,
То цвело, то засыпало,
Грезя радостью во сне,
То, внезапно сон наруша,
Пело, словно соловей,
И мечтало: чью-то душу
Повстречать, и слиться с ней!
А когда душа болела,
Ей хотелось одного:
Только тела, тела, тела,
Тела!
Больше ничего.
V
Что за странная сила влечёт от родного порога
Непутёвые ноги в страну под названьем «судьба»?
Может, это душа, возалкавшая поисков Бога,
Своего безответного, потного гонит раба?
Подожди, о душа! Дай вздохнуть, дай холодной водицы,
Дай желудку еды, дай усталым глазам темноты!
Ты бессмертна, душа, ты успеешь ещё утвердиться —
Поиск истины вечной не терпит мирской суеты.
А усталая плоть, трепеща на последнем пределе,
Безнадежно желает продлить свой стремительный век...
Но пойми же, душа: только в этом истерзанном теле
Можешь ты обозначить себя утверждением:
«Я — человек!»...
VI
Пути господни неисповедимы...
Как можно объяснить без липших слов,
Что без штанов порхают херувимы,
Как-будто им не стыдно — без штанов!
А мне вот стыдно, хоть штаны «по моде»
Скрывают чресла жалкие мои,
Мне тяжело глаза поднять в народе,
Стараюсь я, да как-то не выходит
Забыть измены мелкие свои.
Что мне сказать перед судьёй небесным?
Что никому плохого не желал,
Что жил легко и просто, даже честно?
Но я ведь жил!
А значит — предавал.
Я предавал, признаниям любимых
Холодным равнодушием платя,
И я плевал на лики херувимов,
По-молодости в церковь заходя.
Я в птиц стрелял, их обрывая пенье,
Я лгал друзьям, в душе себя кляня;
И, если есть Господь — его терпенье
Вовек непостижимо для меня...
VII
Лохматый черт, захаживая в гости —
Домашнего хлебнуть вина бокал,
Великих дел перемывая кости,
Мне много странных бредней нашептал...
Ах, если правда, что и в нашем веке
Живёт и болью обжигает грудь
Частица бога в каждом человеке,
Глядишь — и я сгожусь на что-нибудь.
Глядишь — и я, из смрада и тумана
Явлюсь, гремя бутылочным стеклом;
Поддавший ангел завопит: «Осанна!»
По голой попке шлёпая крылом.
Я снизойду, таращась обалдело,
Волью пол-литра в желтозубый рот...
«Распятие, эх-ма, пустое дело,
Коль есть портвейн — согреть себе живот!»
И, обнимая Марью из Магдала,
Уйду с Голгофы в темные кусты...
О, женшины небесной красоты!
Я вас любил, любил!
Да все мне мало.
Я вас любил, но счастлив с вами не был,
Вы не могли душе отрады дать,
Да и понятно: мне хотелось в небо,
А вам в другое место — на кровать...
И в сердце вяла вечная тревога,
И вера быстро таяла, как снег.
Никто и никогда не видел Бога
И — слабо верит в Бога человек.
Но я живу, живу — зачем, не знаю —
Не веруя ни сказке, ни мечте,
И каждодневно муку принимаю
На самодельном маленьком кресте...
Но дьявол буркнул, попивая кофе,
С коварною усмешкой морща нос:
«Сам факт, что ты скончался на Голгофе,
Не означает, будто ты — Христос».
VIII
И всё-таки: всё чаще,
Как голос в вышине,
Дорог призыв манящий
Тревожит сердце мне.
И, на судьбу отныне
Обиды не тая,
Уйду в холмы,
В пустыни,
И в дивные края,
Где пологом зелёным
Закрыли небеса
Наполненные звоном
Дремучие леса;
В тенистые поляны,
Где каждый стебелёк
Хранит на теле пьяный,
Густой росы глоток...
Когда ж дышать устанет
Дорожной пылью грудь,
В безлюдной глухомани
Прилягу отдохнуть,
И коль не остаётся
У тела сил уже,
Ну что ж — тогда придётся
Подумать о душе.
IX
...В этой пыльной глуши вечный странник покоя не ищет —
Одного лишь укрытья от шумных друзей и врагов.
Отойдёт за село, посидит на пустынном кладбище,
Где не слышится топот живых суетливых шагов...
Над чужими могилами, их тишины не нарушив,
Не сломав стебелька, не встревожив пчелы молодой,
Я без цели и смысла сидел и выплакивал душу,
Или то, что наивно считал я своею душой.
И внезапно я понял, рыдая на горьком погосте,
Славно червь подземелий из тьмы приговор произнёс:
Нет души у меня!
Только кровь, только кожа да кости,
Только жалкое тело,
А в нем — то запор, то понос...
X
Рок начертал безжалостные строки,
Маршрут определил. И из-за туч,
На кровью пламенеющем востоке
Не для меня зажжется тёплый луч.
Он не согреет старческие кости
И не растопит в чёрных венах лёд...
Земля манит, с улыбкой Воланд в гости
К безумнейшему шабашу зовёт.
В холодной пустоте надежда тонет,
Как паутина, рвётся с миром связь...
Размеренно бегут по небу кони,
Все дальше от рассвета уносясь...
XI
Перед вечною тьмою слова не имеют значенья,
Запоздалые слёзы смешны терпеливой судьбе,
Но и всё-таки...
Всё-таки слёзно прошу я прощенья
За безумные муки, что я доставляю тебе...
Над тобою, дрожащим, шрапнелями небо свистело,
В кровь мозолил тебя без портянки солдатский сапог,
И мочили дожди...
Ты прости, моё бедное тело,
Что, душе потакая, я часто тебя не берёг.
XII
О память, память —
Вечный утешитель...
Я в мире, как в чужом живу краю
И, этих мест случайный посетитель,
Родного ничего не узнаю.
Чужие люди ходят по планете,
С пустых небес холодный льется свет,
И нет душе спокойствия на свете,
И телу на Земле покоя нет...
И добрых слов и чести справедливой
Лишь мертвецы сподобятся у нас,
Живым же достаются всякий раз
Забвение да хор хулы крикливой.
Среди словесных мокреньких туманов,
В отсутствие сияющих светил,
Всё чаще встретишь толпы некроманов,
Слюною исходящих у могил...
Душой овладевая то и дело,
Давно мне шепчет прелукавый бес,
Что жизнь — лишь трепет зябнущего тела,
А смерть — преомерзительный процесс.