Стихи моему незабвенному рыжему Коке
У Томы – томик, в нем поэт
похоронил свои стишата.
В углах страничек жались даты,
поэт жил с музой много лет –
до глухоты и глаукомы,
и под подушкой бледной Томы
нашел приют поэтов след.
А между тем, ну, что мы, кто мы,
коль чей-нибудь заветный том,
случайно залетев в наш дом,
корней не пустит в наши души?
Тогда, отбив свои баклуши
и завершив духовный пост,
уйдешь незримо на погост,
не вынув из души «беруши».
Ах, на Земле и так все пресно,
и для почившей плоти – крах,
коль и червям не интересно
вкушать пустой, безвкусный прах!
Что ж здесь, на нашей сонной, грешной,
посконной, сладостной Земле,
не грех ли, сидя на нуле,
секунды удушать поспешно,
являть собой всего лишь тару,
футляр изящный для кишок?
Пусть лучше мучает Тамару
мой доморощенный стишок.
Я не поклонник Вашей лести,
мои родные земляки,
но, выбиваясь из строки,
мечтаю просто быть на месте,
мне уготованном судьбой,
пока не протрубит отбой
Господь, напомнив мне о чести.
И буду я, должно быть, в плюсе,
коль где-то с Васей или с Люсей
не спит полночи томик мой,
как сна не ведает тем паче
и ради Люсь, и ради Вась
мое окно в глуши – на даче,
Так ночью плещется карась
и выпь бессонно где-то плачет,
кусты над озером судачат,
жируют молча судаки
и думают насчет удачи,
и, растворяясь в теплой ночи,
гуляют вольно поплавки,
добычей голову мороча.
Мой кот не спит, он любит сливки,
он тоже падок до наживки,
в ущерб своей кошачьей чести,
он склонен к примитивной лести,
к руке, ласкающей по шерсти,
он точно помнит: сливки есть,
и бросьте эту вашу честь,
коль сливки есть, их должно съесть,
ну, можно и со мною вместе.
Мы оба выйдем в сонный двор,
в наш мир, который равно роздан
всем нам, и кот глядит в упор
на небо бархатное – в звездах.
И суеверно тишину
наполнит счастьем мирозданье,
и мы замрем, сглотнув слюну,
забыв о карасях в сметане.
Кто этот мир собой украсит?
Чей благородный экстерьер
укор в завистнике погасит,
беря кота себе в пример?
Живые наши зубоскалы
и скалозубы от сохи
святейше верят, что стихи-
родня назойливой блохи,
и честно требуют опалы
сосущим кровь родной эпохи,
ведь точно так в плену дохи
жируют тунеядцы блохи.
Кошачьи перспективы плохи,
но мы с ним, пестуя грехи,
под утро превратим в стихи
сыпучих звезд ночные крохи.
Великий День, раскрыв объятья
и вытворяя чудеса,
подарит снова небеса
и ветру даст свои занятья.
И каждая земная тварь,
и облака, и дождь, и птица,
и дом, и свежая страница,
и кот мой - сядут за «Букварь»,
чтоб снова жизнью отравиться!