Тяжелое наследие оставила советчина.
Все то же понукание, все тот же душный мрак.
И нам твердит правительство: «Всем зеки обеспечены».
Но только живо прошлое по имени ГУЛАГ.
И те же стены с плесенью,
И тот же воронок.
В СИЗОшных хатах тесно им,
Что не поставить ног.
Работ у них до талого,
Хоть умирай – паши.
Не до спасенья славного
Отверженной души.
А легкие дышали бы…
Того гляди- помрут.
А зеки строчат жалобы
В гуманный высший суд.
Но снова – НЕ НАЗНАЧЕНО!
И судьям наплевать.
Попали под раздачу вы,
Так вам и смерть что мать.
А в лагерях традиции:
Все вышки да конвой.
А сердце режет спицами,
И тут хоть вой не вой.
Умри сегодня, арестант,
А завтра я помру.
За твой же счет – вот где талант! –
Хоть день да поживу.
Придурок к куму на поклон,
Расшаркался, подлец:
«Запрятал, сука, телефон.
Сам рассуди, отец!
Звонит периодически,
И по херу запрет.
Пора бы суку вычислить,
Да и свести на нет!»
В ШИЗО томятся боговы,
Ни лечь, ни закурить.
Что, нелюди? Да что же вы?
Там каждый может быть.
Летит письмо: «Любимая,
Я здесь, я жив-здоров….»
Тоска невыносимая
Сворачивает кровь.
Не факт, что письмецо дойдет –
Захватит спецотдел.
Без переписки! Не еб…т,
Чего ты там хотел.
Полвека уже минуло.
Разбит Архипелаг.
Но тот же лагерь глиняный –
По-прежнему ГУЛАГ.
Преемственность традициям:
Сидел – не человек.
С тоскою смотрит пристально
Пятидесятых зек…