Дни и ночи застыли обоймой сигар
в отсыревшей до срока витрине.
Киоскер по-библейски был крепок и стар,
посему может жив и доныне
в этом городе улиц, аптек, фонарей,
капилляров гранитных каналов,
позолоченных бронзой коней и царей
на гробах православных вассалов,
где уже не отыщешь себя в падежах
коммуналкою правленой речи,
не услышишь, как розовых пальчиков шаг
бьет по стенам бемольной картечью,
и не скинешь рывком синекуру погон
для неспешных ладоней подруги,
чтоб вагон не умчал растревоженный сон
до казармами занятой Луги,
где привидятся ливнем обоев цветы,
белой ночи прозрачные тени,
как Нева вновь и вновь поднимает мосты,
словно женщина вдохом колени.