Бог сохраняет всё: особенно слова
прощенья и любви, как собственный свой голос.
(И. Бродский)
и день придёт, когда не станет сил дышать
от лилий водяных, оплетших своды горла,
от нежности, вошедшей в грудь по рукоять,
от пения звeзды из рода Каприкорна.
свербящий левый бок запеленав, пойду
неведомо куда, о листья спотыкаясь.
«пожалуйста», - скажу, - «поймай мою звезду,
ушами поведя, троллейбус–грустный заяц».
в его больших глазах – покорная печаль
умеющей ходить большой марионетки:
очерченный маршрут, отмеренная даль –
не выскочит челнок, не вылетит каретка.
останется всего две тысячи шагов
по грубому листу асфальтовой берёсты.
куплю парной калач – и выдохну легко
отложенный на жизнь заплесневелый воздух,
на худеньком плаще проклюнется карман,
размером с ноготок, растерянный, нелепый:
в нём лист, а на листке – чернильная тесьма:
”в двенадцать прилечу. купи к обеду хлеба”