Борис Рубежов. Стихи.
Стихи Овидия Пруткова
Встреча
Божественного замысла участник,
К бессмысленным не склонный кутежам,
Вчера попался пьяный одноклассник –
Он, видно, отмечал курбан-байрам.
И голосом уверенным и звонким,
Размеренный не сдерживая шаг,
Он говорил со мной, как толстый с тонким
– И это вправду было точно так.
1992.
Два начала-2
Терпенье видевший в гробу,
Измученный в борьбе,
Я перестал вести борьбу
И сдался сам себе.
И свет небесный не погас,
Не сузился. Зато
Мне стало легче в десять раз,
А, может, даже в сто.
Свободы этой торжество –
Как путнику постель:
С кем я боролся? Для чего?
Какую видел цель?
Сегодня мне барьер любой –
Что солнцу первый снег:
Коль я не справился с собой,
Я – сильный человек!
1995.
Торчащий зуб
Маленький сборник пародий
***
Повсюду разгар светового дня,
А здесь вечера тихи…
Зачем донимаете вы меня,
Написанные стихи?
Напрасно я вас принимал за лесть,
Стучались когда в окно,
Я с теми, кто строить пришёл и месть,
Но – ой! Мне не всё - равно.
***
Когда вспоминаю в расцвете лет
О творчестве я своём,
То сразу находит меня рассвет,
И всюду светло, как днём.
Но стоит про это забыть на миг,
Отвлечься на жалкий час,
Как сразу теряются сотни книг,
Что я написал для вас.
***
Как всадник родео сидит в седле,
Как лошадь стоит в хлеву,
Тюльпан распускается на столе,
Где только стихом живу.
Конфликты, которые я нашёл,
И фабула и сюжет,
Урокам послужат всем тем, кто шёл
За мною во цвете лет.
***
Зелёный булыжник в моём дворе,
Лягушка на нём, и я,
От света подлунного в серебре,
И в нём же вокруг поля.
Но если найдётся такой герой,
Что сгонит меня с него,
Уйду. Я не буду сверкать дырой
У сердца у своего.
***
Пустая страница и чистый лист
Не каждого вдохновят.
Один только я недвижим и чист,
И нет мне пути назад.
Взгляну на листы свои – ё-моё!
Как много на них чудес!
Писать тяжелей, чем стирать бельё –
Я прач ваш, утюг и пресс.
***
Стирается время налётом с губ,
Пушинкою ветерка,
Талант – как больной и торчащий зуб,
И сладу с ним нет пока.
И если со мною ещё один
Отправится в сей поход,
Товарищ! Возьми с собой анальгин,
Меня же он не спасёт.
***
Титаны и смертные, вы всегда
За мною брели хвостом,
Я вам объяснял, для чего вода
Есть в каждом стихе моём.
И воздуха в нём – завались, дыши,
Пока я ещё живой,
А ежели что – ты поднять спеши
Талант недюжинный мой.
***
Как многие часто ко мне глухи,
У них за душою нет
Того, что даёт нам понять стихи,
К о т о р ы х писал поэт.
И русская наша родная речь
Не будет страдать, когда
Я свой подниму лаконичный меч,
Сквозь тернии и года.
Опубликовано: 2005-11-29 14:03:54
___________
* * *
Когда совсем не остаётся сил
И нет любви, и маешься всерьёз,
Возьми «Органикс», (он же «Глюкасил»),
Восстанови хотя бы цвет волос.
1998.
Экспромт после
рекламы на TV
Cardigan–шерстяная кофта
на пуговицах, без воротника.
Англо-русский словарь
__________________
Говорила папе мама:
«Что ты, милый, морщишь нос?
Это новая реклама –
«Кардиган» от «Вигорос».
Знал ты Ватта и Нагана,
И Кулона, фунт и гран,
Но не знать про Кардигана?
Ты, товарищ, хулиган!
Ты же просто недоучка,
С кем живу я, ё-моё!
Это есть такая штучка,
Носят женщины её.
Если ж вдруг от этих слов ты
Побледнел уже слегка,
Объясняю: это кофта,
Только без воротника.»
1994
Уголь и лава
Какая странная эпоха!
Не понимаю, почему
Всё чаще мне бывает плохо –
А хорошо, скажи, кому?
И хоть могло мне быть и хуже,
Ты всё ж поближе рассмотри:
Как всё обуглилось снаружи!
Как всё расплавилось внутри!
1994.
Географическая шутка
Я навряд ли смогу переплыть Ла-Манш
Без руля и ветрила,
Но все время у жизни беру реванш-
С нами разное было.
Так попробовать, что ли, хотя душа
Ноет в теле усталом,
Выгнув лебедем шею и не спеша,
Плыть английским каналом?
Оставляя Ирландию за плечом,
Холодней, чем из морга,
Я на спинке проделаю свой подъём
От Святого Георга
До Ирландского, серого, как свинец,
Холоднющего моря,
Вот тогда путешествию и конец-
Дальше некуда, Боря!
Опубликовано: 2005-12-03 15:32:59
Надпись на камне
Я Сидоров. Лови упавшие со лба
Тяжёлые вихры, как лепет откровенья,
Клепсидрой* на крови была моя судьба,
По каплям до поры цедившая мгновенья.
О чём бы я ни пел, витали надо мной
Огромные крыла, таившие угрозу,
Повсюду мне предел мерещился земной,
И жизнь меня секла, как сидорову кОзу.
Но вот теперь я, глядь, в последний двинул путь,
Недаром до краёв наполнена клепсидра.
Так хочется сказать, да губ не разомкнуть:
Я Сидоров. Здоров. Сижу над чашей сидра.
––––––––––––
Примечание:
* Клепсидра – древние водяные часы.
1995.
* * *
Когда судьба возьмёт кредит – и спрячется хитро,
И чудной птицы улетит прохладное перо,
И будет некого беречь и нечем смыть печаль,
Я поведу такую речь, направленную вдаль:
Вставайте, финн, еврей и грек, читателей полки,
Сегодня автор имярек гуляет у реки,
Сломал он чёрную тюрьму, печалей сбросил груз,
И улыбается ему подкаменный тунгус.
Его сонет волнует мир под солнцем и луной
От коммунальнейших квартир до шири неземной,
Его идеи торжество: «Пишу, пока живу»,
И тень Шекспира от него ложится на траву.
Пусть велика ему она, хоть ростом он немал,
Но выпрямляется спина холодных выше скал,
Неутомим орудий гром, солдаты в бой летят,
И гольфы тёплые на нём любой ласкают взгляд.
Он в них шагает по лугам, заполненным водой,
Как Вечный Жид, известный вам – но вечно молодой,
Пускай же смирно в тишине спит женщина, горда –
Её он мирной жизни не нарушит никогда.
Он по планете сделал круг, но дружбы не нашёл,
Его ловили в сети вдруг, но он от них ушёл,
А та, которая б могла мигнуть – и он у ног,
С ума пока что не сошла – и в этом наш урок...
1994
Частушка – экспромт
У меня спросила Лида:
«Что, мол, – кончилось либидо?»
Я ответил: «Нет либид
У меня для всяких Лид!»
1995.
* * *
Когда у нас редеют волосы,
На сердце остаются полосы,
Когда у нас редеют зубы,
Трубит во все унынье трубы,
Когда ж унынья мы полны,
Пропьём последние штаны.
Вот так, с унынием в обнимку,
Идёшь ты, пьяненький в дыминку,
Весь полосат, на всё готов –
И совершенно без штанов.
1995.
Медицинские советы
Овидия Пруткова автору
Милый друг! Не впадая в кокетство,
Согласимся, наверное, все мы:
Валерьянка – важнейшее средство
Укрепления нервной системы.
Учит жизни суровая школа
Лишь того, кто желает учиться:
Кратковремен успех корвалола,
Он в аптечке – случайная птица.
Ведь не зря же в полях спозаранку,
Забывая о корме скотины,
Собирает народ валерьянку,
Нагибая усталые спины.
1994.
* * *
Не шириной могучих плеч,
Не клятвами навек –
Чем может женщину увлечь
Обычный человек?
И речи скромные тихи,
И взгляд его несмел,
Но, Боже – дивные стихи
Он ей сложить сумел.
И видя, как её чудак
Валяет дурака,
Она промолвит: «Милый, как
Тверда твоя рука!»
1992.
Свидание
Утомлённая вянет редиска,
Недопитый скучает компот,
Мы сидим с тобой рядышком, близко,
Локоть к локтю – аж сводит живот.
Мы знакомы так долго и странно,
Так беспомощно – Боже ты мой! –
Что хихикает спинка дивана
За моей деревянной спиной.
1995.
Победные ламентации О.П.
Таскаю свой скелет туда или сюда –
И проку нет от них, костей моих, бездельниц.
С невинных детских лет пасёт меня орда
Не просто ветряных, а ураганных мельниц.
Опасностям в лицо отважнее смотри,
От печек у Емель ожоги, где не видно,
Кащеево яйцо с иголкою внутри
За тридевять земель хихикает ехидно.
Где холодом к виску потянется слабак,
Невнятно теребя словесную мякину,
Я вычеркну строку, я вылезу в кабак,
Но никогда тебя, читатель, не покину.
2000.
Напутствие или предисловие
Нам рано расставаться, милый друг,
В нас города нуждаются и веси,
Я изучил ещё не всех наук
И овладел ещё не всех профессий.
Совсем нетрудно разницу понять,
Хотя печаль в познании сокрыта:
Когда я буду всё уметь и знать,
Тогда не жаль отбрасывать копыта.
1994.
Поэт обязан быть неделикатным...
На: «Поэт не может быть благополучен…»
Б.Р.
Поэт обязан быть неделикатным,
Его не купишь пряником печатным,
Он, если пишет, в жизни не соврёт,
Иное дело – чокнутый прозаик,
Что про лисичек пишет или заек,
А то и просто про больной живот.
Поэт с утра не встанет спозаранку,
Волынку тянет, трогает шарманку,
Ботинки чистит пастой для зубов,
Потом вооружается метлою –
Не знать душе возвышенной покою
Без подработки, чтоб он был здоров!
Его не встретишь в холле «Англетера» -
То грипп его достанет, то холера
Придёт с визитом: «Милый, как дела?»
Холере тоже хочется вниманья,
Цветов или стихов переизданья –
Иначе на фига она дала?
А если б нет, откуда вдохновенье?
Неужто б он игрой воображенья
Мог заменить здоровую… любовь?
Немало погибало в самом цвете,
Не зная, отчего берутся дети
И как взболтнуть улёгшуюся кровь.
И лишь по кислой морде рецензента,
Когда восторгов вытянется лента
До облаков далеких и чужих,
Поймёт поэт – не зря ему мечталось,
И ни к чему вниманье или жалость:
Стихи готовы. Мир увидел их.
25.09.2005.
О. П. на незаслуженном отдыхе
От дома нашего дорожка
К соседней станции ведёт,
Сижу спокойно у окошка,
А мимо девушка идёт.
Пусть не велит сестра-злодейка
Мне зря на девушек глядеть,
Куплю бинокль я себей-ка
И буду вечером балдеть.
И скоро сбудется, как в сказке,
Мой план тактический вот так:
Она ко мне поднимет глазки
И улыбнётся: Вот дурак!
2000.
* * *
Чем «Пожалуйте бриться»* услышать из тупика,
Куда сам загонял себя (врочем, могло быть хуже),
Я б хотел превратиться в аккуратного старичка
В чистой финке и брюках, которым утюг не нужен.
Отзываясь на гам, суету и переполох,
Реагируя чутко на всё, что желает чуда,
Я б ходил по дворам и восторженный кабысдох
Неизменно и верно меня провожал повсюду.
Я б сидел среди вас, напевая, как Акопян,
И держа в рукаве заготовленные котлеты,
Чтобы в тысячный раз мой поклонник, восторгом пьян,
Убеждался, что я не напрасно ношу штиблеты.
Ремонтируя двери под будущий этот взлёт,
Вопрошая у зеркала, что там за ним, далече,
Я совсем не уверен, что время меня найдёт
И поэтому письма пишу ему каждый вечер.
–––––––––––––––––––––––––––-
* – Э. Багрицкий. Дума про Опанаса.
1996.
Французский экспромт
(Самоучитель К. Парчевского)
Вторую, помнится, неделю,
Учил я чудные слова,
Не применяя их на деле:
Эльсэр, эльбэс, эльлэс, эльва.
Вокзал парижский. Рассветает.
Верны движению планет,
Идут, стучат и уезжают
На море мама и Аннет.
А я один. Меня погубит
Любовь, пока не надоем,
Она мне нравится и любит
Меня. Эльлэ, эльва, эль эм.
Она минутки не теряет,
Достойный вычитав пример,
И уступает и сжимает,
Эльсэд и, может быть, эльсэр.
И мне пока совсем не диво
Под тем же номером шанель,
И оба мы нетерпеливы,
Она красива. Элле бэль.
Но всё кончается тем хуже
Объятьем тесным у двери.
Она, наверно, любит мужа –
Эль эм, конечно, сон мари!
1994.
У них и у нас
Из-под облака в воздухе сонном
Журавлиный доносится крик,
На мерси отвечают пардоном
Те, кто знает французский язык.
Заграницу далёко и близко
Видел я, да не знал ей цены,
Только помню, как Монина Лизка
Улыбалася мне со стены.
Эх, ещё б мне червончик вчерашний
Да удариться разом в загул!
Я б залез на Эйфелеву башню,
Чтоб оттуда кричать караул.
А у них – хоть пожрать доотвала,
Только встал – на работу спеши...
Не понять им в тисках капитала
Всей загадочной русской души!
1994.
* * *
Во мне боролись два начала,
Одно измучилось, устало,
Но, проявив талант борца,
Решило биться до конца.
Зато другому хуже было:
Оно едва не победило,
Но, всё проколото насквозь,
Вдруг отступило – и сдалось.
А я обоим был, не скрою,
Душой, вершиной и пятою,
Удары меткие считал,
И с кем я – сам того не знал.
Вот так – один меж двух начал.
1994.
Иронические размышления
после прочтения сборника
стихов И.Бродского
Человек простой и сугубо штатский,
Думаю порою с тоской сиротской:
Как бы нынче царствовал Гамлет Датский –
Вот бы удивился товарищ Троцкий.
В нашей жизни – проклятой, грязной, ****ской
Много едоков макарон по-флотски,
Широко известен товарищ Градский,
Но гораздо меньше – товарищ Бродский.
Нет, не зря, наверно, в стране советской
Был моим учителем Реформатский –
Если вижу стол – непременно шведский,
В магазине потрох – простите, гадский.
Я сижу на улице ленинградской,
За любовь и дружбу пью чай турецкий,
Хорошо, что с нами товарищ Градский –
Жалко, что уехал товарищ Бродский.
1990.
Баллада о стекле
Решив однажды на ходу, что жизнь моя прошла,
Я подложил себе в еду толчёного стекла,
Лежу, страдая, на боку, я загнан, точно волк –
Теперь чего ни истолку, навряд ли выйдет толк.
Ах, вы бы знали, чёрный дым струился как, упрям,
Когда ковали нас таким железом по бокам!
Нахмурюсь грозно, пусть сгорит беда моя, стара,
Да только «Поздно», – говорит угрюмая сестра.
А за окном идёт народ и девушек полно,
Чем отдавать меня в расход, откройте мне окно!
Есть у меня ещё денёк, удачлив я, богат,
И у твоих сумею ног растратить этот клад.
Чтоб были дни мои тихи на дальнем берегу,
Я сочиню тебе стихи, которые смогу,
Которых прежде не писал, они тебе потом
Заменят множество зеркал с единственным лицом.
Не для меня вилась лоза и пели соловьи,
Но только глянул я в глаза печальные твои –
«Я передумал, не готов, отдайте кислород!
А что касается стихов – за мной не пропадёт.»
1994.
* * *
…И до самого края дошедший,
Вместо нас, где лишь холод и тьма,
Был один городской сумасшедший,
До конца не сошедший с ума.
(Нереализованный
набросок ок. 80г.)
______________
Меня рассвет погладит по головке
И ветерок прохладный от земли,
Я тридцать лет сижу на остановке,
Привычно обнимая костыли.
Мне на лету приветливая птица
Уронит телеграммою листок,
Не довелось мне где-нибудь учиться,
Меня зовут за это Филиппок.
Недобренькие дяди или тёти
Меня никак пустить не могут в дом,
Вы зря меня грязнулею зовёте –
Я умывался в семьдесят шестом!
Я, как чертополох, упрям и стоек
И полон замечательных идей,
Я прокормлюсь и около помоек,
Хоть с каждым годом больше там людей.
Я спички по утрам вставляю в веки –
Не проворонить вечером закат,
Меня мальчишки дразнят у аптеки
За то, в чём я совсем не виноват.
Я только жду единственного чуда –
Лишь до поры у времени в плену,
Я улечу когда-нибудь отсюда
В далёкую и тёплую страну.
1996.
* * *
Палач застыл у эшафота:
Ему не нравится работа,
Хоть смейся публика, хоть плачь!
Вон трубочисты чистят трубы
И трубачи кусают губы,
Цирюльник рвёт больные зубы –
А он, подумайте, палач!
И будто сбросив груз ужасный,
Он капюшон срывает красныйй
И вниз шагает без труда
В одной расстёгнутой рубахе –
Визжат восторженно девахи,
Его топор отныне к плахе
Не прикоснётся никогда.
И разогнув крутую шею,
Ведут обратно лиходея,
В сухую глотку льют вино,
-Приговорённый, спи спокойно,
Твоя поспешность непристойна,
Успеешь умереть достойно –
До завтра времени полно!
1992.
* * *
Мимо персика, яблони, сливы,
На дуде своей вечный игрец,
Еду с ярмарки неторопливо,
Не кудрявый и не молодец.
Ремонтируя скрепку монеткой
Иль платком протирая стекло,
Я себе с неизменностью редкой
Говорю, что опять повезло.
Повезло, что оставили в силе
Приговор, по которому – жить,
Повезло, что чуть-чуть не убили,
А могли ведь и вправду убить.
Повезло, что сумел уцелеть я
Там, где многие падали с ног,
Что, рождён в середине столетья,
Я увижу, быть может, итог.
И с улыбкою странно-капризной,
Терпеливо вертя головой,
Еду я по обочине жизни,
Не считая её таковой.
1995.
* * *
По материалам газет
______________
Залегли в зелёной роще пулемётные расчёты,
В деревнях кричит скотина, ни травинки в поле нет,
Всё охотнее и проще мы друг с другом сводим счёты,
И везде одна картина, и кругом один сюжет:
«Мы прошли огонь и воду, но подпортили породу..
Поминая полным ходом предков, родину и мать,
Только нашему народу завоюем мы свободу,
А не нашему народу век свободы не видать!»
«Их язык убог и скуден, наш – богат, велик и чуден,
Наш король Седьмой Хламудий мудро вывел нас из тьмы:
Мы – халва на Божьем блюде, а они – совсем не люди,
Потому что, если люди, почему они – не мы?»
«На заброшенном погосте наших предков тлеют кости,
А совсем не ваших кости, здесь их не было и нет!
Разве вам при вашем росте на таком лежать погосте?
Заливать вы лучше бросьте – всё равно всё это бред.»
«Это было, – нам сказали, – очень просто: вы бежали,
Вас враги прижали туго к нашим дальним рубежам,
Вы земли у нас просили, мы вам дали – и забыли,
Триста лет вы шли за плугом, а сегодня – наше вам...»
О сородичах радея, вспомню бедного еврея,
Странный времени обломок, что имел повсюду дом,
И глядит на нас, жалея, из эпохи Водолея
Неулыбчивый потомок с деревянным топором...
1993.
* * *
Чтоб выдерживать стойко судьбы потрясенья
В этот полный разброда неласковый век
Приготовлю настойку из корня женьшеня,
Десять капель, полгода – и я человек.
Только вряд ли обманешь природу-плутовку,
И сижу я, задумчиво глядя в стакан:
В этот раз, вероятно, простую морковку
Мне подсунул в аптеке седой старикан...
1992.
* * *
Простившись с мамой и отцом,
-Адью, сестра и брат –
Я ухожу простым бойцом
На мясокомбинат.
Идёт боец в ночную тьму,
Но ждёт его рассвет,
И с лёгкой завистью ему
Глядят соседи вслед.
И в благодарности своей
Не утирают слёз:
Он обеспечит их детей
Надолго и всерьёз.
Сезон горяч. В его дыму
Снега уйдут в капель,
И беспризорная в углу
Стоит виолончель.
По ней скучаю я, поверь,
Хоть полны дом и стол,
Но знайте, люди: лишь теперь
Призванье я нашёл.
1992.
Письмо Льюису Кэрроллу
Милый друг! Драгоценное чудо
Бытия, что умнее верблюда,
Но улитки последней глупей,
Как живется Вам нынче, скажите,
Зазеркалья достойнейший житель,
Друг селёдок и взрослых детей?
И не в Вашем ли чудном приходе
До сих пор ещё кто-то находит
Вдохновения чистый родник?
Назовите такую обитель,
Где не знал бы Вас каждый учитель,
А порой и его ученик.
И поэтому днём или ночью,
На свободе, просторе и прочем
Слышен голос, задумчив и слаб:
Дебаркадер у абракадабры
Вопросил:"Вы не любите жаб-ры?
Или, может, Вы любите жаб?"
Так вставайте, улитки, омары,
Крокодилы, трубите в фанфары,
Сотни гусениц, шейте наряд!
Отмечайте некруглую дату
Доброй армии нашей солдату –
Не состарился он, говорят.
1995.
* * *
Бьёт барабан, зовёт труба,
Уходит лето.
Неблагодарная судьба –
Любить поэта.
Солдат вернётся без ноги,
Да не без хера,
А этот здесь, да не моги
Сбивать с размера!
Был мой милёнок мил, но строг,
Он пил помалу,
А после дрых без задних ног,
А я вязала,
Едва из боя он домой –
Я хлоп на спину!
Да всё ж однажды с молодой
Сбежал, скотина!
Поэт же – полный идиот,
Хоть дождь, хоть вёдро:
Упёр столешницу в живот
И строчит бодро,
Зудит, чернильницей звеня,
Как поп невесте,
Его сонеты у меня
Вот в этом месте!
Мне говорила часто мать:
«Очнись, Альтея!
Давно пора его прогнать
В четыре шеи!»
Да сердце женское не щит –
Как шли на турок,
Смотрю: под пулями бежит
И мой придурок.
Господь не принял дурака –
Уймитесь, трубы!
Не знает страха он, пока
Не дали в зубы.
Такие с ним у нас дела,
Всё шло-бежало –
-Не знаю, как же я смогла
Обнять капрала?
Мне лес лежалою листвой
Бедро хол;дит,
На нас посмотрит милый мой –
И взор отводит,
Видать, такому кораблю
Все баржи – мимо.
Я всё равно тебя люблю –
Прощай, любимый!
1992.
* * *
Как мамонтом трубя в тайге докимберийской,
Иголкою в стогу затерян средь слонов,
Я посвятил себя словесности английской,
Хотя навряд смогу на ней хоть пару слов…
А мне ведь так легко орех давался грецкий,
И Гауф щурил глаз, и Гейне тратил вздох,
И прыгал в молоко чертёночек немецкий
И барабанил в таз, крича мне: «Хенде хох!»
Бесспорный интерес к тому, в чём мало проку
Выказывал, дразня, всю жизнь во мне оно…
Как требует прогресс, готовимся к уроку –
Но помнят ли меня в небесном гороно?
––––––––––––––––––––––––––––––
* – Автор знает разницу между плейстоценом,
кембрием и Кимберли – и т.п., О.П. – нет.
1996.
* * *
Я вспоминаю вновь и вновь –
Вы обошлись со мной жестоко:
Я намекал Вам на любовь,
А Вы не поняли намёка.
Покачиваясь на ветру,
Что прямо в морду бил упруго,
Я говорил Вам, что умру,
А Вы не верили, подруга.
Поднявши глазки в потолок,
Вы мне умело дали сдачи:
Вы намекнули, что намёк
Был недостаточно прозрачен.
1997.
* * *
Мне Муза вчера заявила жестоко:
Поэзия – это искусство намёка,
А ты говоришь не намёком, а в лоб,
И, значит, вовек не прославишься, жлоб!
1992.
* * *
Когда накатывает грусть,
Напомнить рад себе я,
Что кое с чем в себе борюсь –
Такая вот идея.
Едва с дороги отступил–
Судьба дерётся больно,
И я – назад, что было сил,
И вспомнится невольно,
Как в детстве бабушка и мать
Работали со мною.
Курить я бросил. Стал гулять.
(Последнее – с женою).
Но жизнь, приличная вполне,
Как лёд осенний тает,
И я подумал вдруг, что мне
Чего-то нехватает.
И понял я, скрывая грусть:
Не всякий труд – награда.
Я кое с чем в себе борюсь,
Да всё не с тем, с чем надо!
1992.
* * *
Мой друг, когда кружится голова
От мыслей, что детьми спешат толкаться,
Нас окружают разные слова,
С которыми непросто разобраться.
Владеть сим кладом, право, нелегко,
Но в суть вещей я проникаю сразу:
Молочница приносит молоко,
Проказница дарует нам проказу.
Пусть закрома словесные полны
В библиотеках бывшего Союза –
Чиновница присвоит нам чины,
И музыку в душе пробудит муза.
Пока ты сам ворочаешь едва
Тем языком, что запросто лукавит,
Словесница найдёт тебе слова,
А умница ума тебе прибавит.
Горячий, как из печки пирожок,
Счастливым оказавшийся в итоге,
Подвижница отдаст тебе движок,
Наложница возьмёт с тебя налоги.
Непросто уберечь бесценный дар,
Что нам оставил предок златоустый,
Пожарница зажжёт для нас пожар,
Капустница нарубит нам капусту.
Когда душа в смятенье уплывёт
В далёкие неведомые страны,
Налётчица сотрёт с тебя налёт,
Сановница споёт тебе осанну...
О недостатке времени скорбя,
Закончу стих, что так рождался жарко –
И только ты приносишь мне себя,
И нет милее этого подарка.
1999.
Зимняя песня
несостоявшегося
котельщика
Посв-ся Саше Соколову
(За интонацию в прозе)
Натяну потеплее нательное
И запру ранним вечером дом,
Я пошёл бы работать в котельную,
Да боюсь, помешает диплом.
Интересно здесь, ёлки зелёные –
Печка, трубы, приборы, штатив,
Да, наверно, ребята сплочённые
Не возьмут меня в свой коллектив.
Чувства здесь не особенно нежные
И суровы законы у них,
Хотя цены давно уж не прежние,
Им сподручней делить на троих.
И не то чтобы это могущество
Над стихиями сильно влекло,
Здесь одно только есть преимущество –
Что зимою бывает тепло.
1994.
* * *
Жизнь пронеслась. Закат её суров,
Нет утешенья уху,сердцу, глазу.
Остался только кариес зубов –
Вот он не подводил меня ни разу.
1999.
* * *
Был день январской полон стыни,
Поленья трескались в печах,
Ты шла, со мною на латыни
Непринуждённо щебеча.
С интеллигентным человеком
Не грех по улице пройти,
Ты мне служила vade mecum –
Путеводителем в пути.
А у отеля «Европейский»,
Где «мерседесов» был заслон,
Ты перешла на арамейский,
В котором я не так силён.
И после здесь, у «Метрополя»,
Подтягивая сапожок,
Ты мне сказала: «Знаешь, Коля,
Тебе нельзя сюда, дружок!»
Ты отослать меня решила,
А я, в тревоге и тоске,
Вдруг удивился – это было
На чистом русском языке.
И собеседнице капризной
Я строго молвил: «Чёрт возьми!
I love you, dear, больше жизни,
But that’s impossible to me!»
1994.
* * *
Хоть немилосердна жизнь-лахудра,
Знать, характер у меня таков:
Я теперь настойчиво и мудро
Изучаю разных языков.
Ошибёшься в слове хоть на волос –
И гадай, пока не надоест –
Может, это cost, а, может, coast,
То ли это ghost, то ли guest.
Звёздную разглядывая россыпь,
Лоб холодный трогаю, как лёд,
То ли это gospel, то ли gossip –
Впрочем, кто сейчас его поймёт?
Having seen so very much of trouble,
Grief and woe, sorrow and luck,
Говорю: всего хужее бабы,
Отправляй их к лешему, чудак!
Перевод последней строфы:
Повидав немало в жизни, Пимен,
И печаль души, и сердца взбрык,
I can say: there’s nothing worse than women,
Let them go to hell – and be a brick!
25.06.1996.
После Парижа
(Экспромт)
С хорошими манерами знаком,
Не дам я впредь досадную промашку:
Закусывая плавленым сырком,
Я стал теперь выплёвывать бумажку.
29.11.05.
О. П. ,
читая всплывающую рекламу
Ключевского и Даля
Забрасываю враз,
«Бисексуалка Галя»
Покажет нынче класс.
Проснусь я утром рано
И снова с нею в бой…
Какая ты путана –
Запутался с тобой!
22.09.08.
* * *
Кто смело жжёт воображенщину,
Но слишком робок по природе,
Компьютер заменяет женщину,
Иль изредка её находит.
К коню привыкшая железному,
Что на высях проворней цапли,
Она верна ему, болезному,
До распоследней слёзной капли.
Расшиты галунами алыми,
Банты носящие и палки,
Гуляют с метросексуалами
Простые метросексуалки.
Вовек любовь свою не брошу я,
Иначе поднимать не хватит…
Люби меня, моя хорошая!
Сшей мне напульсники на вате!
27.09.08.