Диплом I степени на фестивале "Славянство, православие, патриотизм"
ПОД ПОПЕЧИТЕЛЬСТВОМ РУССКОЙ ПРАВОСЛАВНОЙ ЦЕРКВИ
Регламент фестиваля опубликован на сайте www.pravoslavie.kg.
Итоги:
http://www.pravoslavie.kg/blagovest/laureat.html
БЛАГОВЕСТ-2007
_____________________
* * *
Жизнь длинна, как долгий век Иакова,
И полна чудес, тревог и слёз,
Трёх любимых звали одинаково,
И любил я каждую всерьёз.
В бешеных страстей не верил бредни я,
Жил, как все, возделывая сад,
Но когда мне встретилась последняя,
То она навек сломала ряд.
Где мои Египты? Сколько стона вам
Выпало – лишь память растревожь,
Я не стал любимцем фараоновым
Да и не возвысился, но всё ж,
Как к сосцам коров священных вымени,
Близким, как отеческий завет,
Припаду к единственному имени,
Что меня сжигало столько лет.
1990.
* * *
Я сорок лет свою тоску
Избыть не мог. Нежданно
Я встретил Марка и Луку,
Матфея, Иоанна.
Как до сих пор не ведал я,
Что все мы – Божьи дети,
И всё по книге Бытия
Идёт на этом свете!
Всю жизнь любя, сто тысяч слов
Издав, подобных стону,
Я и свои пятьсот стихов
Добавил к Соломону.
И враг меня подстерегал
Трусливо из засады,
И кто-то руки умывал,
А третий ждал награды.
Читаю снова. Дней и лет
Не жаль на это пламя,
И в нас – его спокойный свет,
И Бог всё так же с нами!
1991.
* * *
Эккл., 12,4.
Какой тяжёлый, страшный век!
Как ночь вокруг глуха!
Я встал, как должен человек,
По крику петуха.
Я жил, как мог, творя добро
И помня Божий страх,
Моей цепочки серебро
Теперь истёрлось в прах,
И голос, слышимый с трудом,
Достигнет вас едва,
Но собираясь в вечный дом,
Скажу свои слова.
1992.
* * *
Пока Иов мольбы свои возносит,
Но Бог его пытает до конца,
К Израилю является Иосиф,
Чтобы принять последний вздох отца.
Его отец удачлив был когда-то,
И не без Божьей помощи, поверь,
Он обманул единственного брата,
Который первым вышел в эту дверь.
Из этих слов усвоил я не боле
Того, что в милосердии своём
Терпеть Господь людскую может волю,
Пока она кончается добром...
1992.
* * *
Апок. 2,4.
Вся жизнь пошла помимо всяких правил
С того недобропамятного дня:
Я первую любовь свою оставил,
Она же не оставила меня.
И до сих пор, пока багряным зверем
В моё окно жестокий рвётся век,
Оплакиваю горькую потерю
И каюсь, как последний человек.
1992.
Баллада о Ветхом Завете
Всем, что есть, я обязан лишь этой земле,
В ней выдерживал зной и мороз,
Кто ж там новый огонь раздувает в золе?
Почему вдруг со мною всерьёз
О далёкой отчизне судьба говорит,
Что святой собирает народ,
Не учился я жизни по книге Левит
И не знал, что такое Исход.
Пусть вовек не колеблется слава ея,
Только мы непричастные к ней,
Невозможно вернуться к корням Бытия
Нам, не видевшим этих корней.
В старый мех не вольёшь молодое вино,
Не губя благодати земной,
И из Чисел осталось мне только одно –
Я да дети, да мама с женой.
1992.
Эпиграмма-экспромт
Добровольным невольником в комнатке узкой,
Расточая немало трудов,
Я возделывал поле поэзии русской
И не чаял дождаться плодов.
Из словесности строгой припомнить нелишне,
Если славы мне хватит едва,
Как старик у дороги окапывал вишню –
Он лукаво не тратил слова...
1992.
Двенадцать соглядатаев
Чис. 13.3.
Ханаанскую высмотреть землю они
Отправлялись с рассветом,
По пескам раскалённым шли ночи и дни
Знойным солнечным летом.
И когда их дозор терпеливый дошёл
До деревьев и листьев,
Это место назвали долиной Есхол,
Виноградною кистью.
Молоко в ней тягучее, мёд и шафран,
Что снимает тревогу,
Позади ж оставалась пустыня Фаран,
Неугодная Богу.
Он-то видел воочью последний причал,
Море, полное влаги,
Но народ этой ночью вопил и роптал,
И растаптывал флаги,
Будто чувствовал: Сгинет чуть видимый след,
И в дорогу сегодня –
Впереди были сорок мучительных лет
Наказанья Господня..
Наливая в бокал золотистый закат
И рассветное пламя,
Вспоминаю, что горек порой виноград,
Завоёванный вами.
1992.
* * *
Среди нас с неведомой поры
Существуют тонкие миры,
Где не разделить души и тела,
Еле различимы в тишине,
Изредка доносятся ко мне
Голоса из дальнего предела.
И у тех, кто верит до конца
В том, что после Сына и Отца
Только дух летит к вершинам чистым,
Безмятежен вздох и светел взгляд,
И глаза бездонные горят
Солнечным спокойствием лучистым.
1992.
* * *
Колючек горький сок питал беззубых внуков,
И песня над шатром унылая лилась,
Им диктовал песок сумятицу из звуков,
Которые потом в одну сплетались вязь.
А где-то далеко, в совсем ином народе,
Куда на тыще крыл не двинет караван,
Кирилл шагал легко, и книгу нёс Мефодий,
И буквы выводил курчавый мальчуган.
Но сколько ни лови – как зверь породы редкой,
Манящее, как грех, как яблоко само,
Оставили мои бесчисленные предки
Диковиннее всех квадратное письмо*.
1993.
(Так называют по-научному письмо ивритское.
Буквы такие, что вписываются в квадрат.)
* * *
Апок.: 6,8; 3, 15- 16.
После юности странной, где ей-же-ей,
Каждый день – будто снова в печь,
Я гасил океаны своих страстей,
Не давая себя зажечь.
Но однажды под гальки прибрежной хруст
Всадник белый пронёсся вскачь,
Я услышал: «Извергну тебя из уст,
Ты ни холоден, ни горяч!
Нам Господь наш печатью замкнул уста,
Но до срока осталось чуть,
И твоя нам погибельна пустота,
Как вселенская мразь и жуть.»
Я ответил: «Он знает, Его рабы
В должный час преступают круг,
И иду я по краю своей судьбы,
Где асфальт переходит в луг,
Всем любимым и милым, взгляни окрест –
Всем, кого бы ты ни спросил,
Он сначала даёт не по силам крест,
А потом прибавляет сил.
И покуда несутся мой день и час
К небу, свёрнутому в рулон,
Я успел оглянуться – в который раз!
Чтоб исполнить Его закон.»
1993.
* * *
В мелких лавчонках дают сторублёвками сдачу,
И впереди, как ни пялься, не видно ни зги,
То ль заработаю деньги и сразу потрачу,
То ли растрачу и запросто влезу в долги.
Прячусь за шторой на крае индейского лета,
Мне не успел надоесть твой сиреневый свет,
Жизнь, от которой навряд ли дождёшься ответа
Или совета – да нужен он, этот совет!..
Пара зеркал. Это в ней отражается сразу
Бренная плоть, не забывшая времени счёт,
Где-то читал я до боли знакомую фразу:
Всё же Господь не по силам креста не даёт.
И раздаря всё, что стало привычно и мило,
Пешим иль конным отправлюсь до времени прочь,
Плотники зря до поры поднимают стропила:
Как далеко она, наша последняя ночь!
Мне всё равно, что достанется в этой юдоли –
Тёплый овин иль пустой и холодный дворец.
Хлеб и вино ждут лозою и семенем в поле.
Я Тебе сын. Только Ты ли мне вправду Отец?
1994.
* * *
… Но видел я сон, который
устрашил меня, и размышления
на ложе моём и виденья головы
моей смутили меня.
Даниил: 4,2.
Поверите ли вы – пусть не поэт иль гений,
Но твёрдо знаю сам, он прав – иного нет:
Виденья головы куда страшней видений,
Представленных глазам – возьми любой сюжет.
Всему, что на земле, и в небе, и меж ними
Накоплено имён, названий и судеб,
Назначен след во мгле и след стопы на глине,
Понятный царский сон, как дерево и хлеб.
И даже пусть правы, кто от меня когда-то
Скрыл эту глубину, которой нет конца,
Виденья головы, трава моя и трата,
От вас не отверну упрямого лица.
1994.
Гадание
В январе, в тепле, в углу,
У разобранной постели
Пять девчонок на полу
Пред свечой кружком сидели.
Нехватало им тепла,
Шли пупырышки по коже,
Две моих. Одна была,
Лет на семь другой моложе.
Под серебряной парчой,
В прежних лет рядясь обличье,
Говорили со свечой
О судьбе своей девичьей.
Неожиданно тихи,
Робко вспомнили о Боге…
Не спешили женихи
Появляться на пороге.
Чуть позднее, хохоча,
За столом вертели блюдце,
И погасла вдруг свеча,
Слыша, как они смеются.
Этой ночью (жаль, всего
Лишь с одной знаком такою)
Я увидел торжество
Чистоты над темнотою.
1995.
* * *
– Эй, каменщик, что так похож на грека,
Что строишь ты во славу иль позор?
– Я памятник семнадцатого века
Здесь возвожу, чтоб радовался взор.
Мы эти стены выбелим извёсткой,
Потом состарим с маковки до пят,
И вы к нему приделаете доску,
Что он точь-в-точь, как триста лет назад.
Лет через двести – я даю вам слово,
Он простоит не меньше, мужики,
На этом месте он возникнет снова –
Но только нужно будет две доски…
1995.
Неоконченный сонет
В той темени, что пуще год от года,
Последний вольный саженец зачах,
– Ты где меня сегодня ждёшь, свобода?
– А там же, в четырёх твоих стенах.
Над рукописью тощею колдуя,
Угрюмую рассеиваю тьму,
– Скажи, любовь, куда к тебе приду я?
– Туда же, но пятнадцать лет тому.
– Так отвяжись от каменной утробы,
От небыли – и в путь благослови!
– Откуда, жизнь, в тебе так много злобы?
– Мне не дали свободы и любви…
1995.
Шестое июня *
Июньское солнце пронзает грудь, и многих оно сожгло,
За двести-то лет постарел он чуть, но нам от него тепло,
Всё так же курчавы его черты, и столь же бесстрашен взгляд
Пред казнью кровавой, которой ты достоин пока навряд.
Спасительной лжи корешок храня, лукавый ловлю покой,
А страх мой бежит впереди меня, подёргивая щекой,
На пастбищах рая пишу: "Не тронь!" – и ключ оставляю вам,
Пока добываю себе огонь, в котором сгораю сам.
И все, кого этот сразил недуг, не просят, чтоб он издох,
У радуги вашей не хватит дуг украсить мой чёрный вздох,
И к краю заполненного листа сдвигая когорты строк,
Я вижу, как светится темнота – как золото сквозь песок.
Но я не пойму, что такое зной, и чем побеждают грусть,
Пока не увижу, что ты со мной, хоть вряд ли тебя коснусь,
И капельки лета стерев со лба, простуженно говорю,
Что в жизни поэта одна судьба: готовиться к январю.
_____________
* - (День рождения А.С.Пушкина).
1995.
Сонет
Всегда найдёт усердного награда,
Какой бы жизнь бесплодной ни была,
Пока ж я так устал от листопада,
Что стережёт у каждого угла.
Кого б ещё архангелы хорала
Травой забвенья потчевать могли,
Чтоб всё, что надо мной прогрохотало,
Затихло и рассеялось вдали?
И не понять у полного колодца,
Что потерять когда-нибудь придётся
Твои ладони тёплые у лба,
Я, потрошитель шариковых ручек,
Любивший жизнь, как ржевовский поручик,
Вовек не изменил тебе, судьба.
1995.
* * *
Н.
Днём или ночью едва поведу плечом –
Вскроются двери во тьму через выдох длинный,
Если не хочешь знакомиться с кирпичом,
Надо поверить Тому, Кто владеет глиной.
В облаке дивном свечение наших тел,
Ближе ветвей, от которых поникло древо,
Он сотворил нас такими, как захотел,
Нам же Его избегать остаётся гнева.
Но ни волос не стихнет теперь во мне,
Спелою жатвой у ног развернётся немо
Горлицы голос, что слышен в твоей стране,
Запертый сад твой, что слаще Его Эдема.
1996.
* * *
Левит: 11-30
Законченный сюжет, не ставший знаменитым,
Опять с тобою в дым уходит мой покой:
Хомет и тиншемет, известные левитам,
Я прикоснулся к ним нечаянно рукой.
Не все мы можем знать, а мне-то было надо,
Чтоб вышел в поле жнец и мир теплее стал,
Ногами растоптать нечаянного гада,
Да ноги, как свинец – как он меня топтал.
И зря приходит друг, и ждать не стоит чуда,
Хоть в книге Бытия чудесных столько дней,
И кровь моя вокруг разбитого сосуда,
И Бог теперь судья греховности моей.
1996.
* * *
Я, изучавший Везувия огненный клык
Лишь с одобренья парткома – такая эпоха! –
Вдруг полюбил до безумия русский язык
Только за то, что на нём изъясняются плохо.
Легче швырять обещанья с высоких трибун,
Чем ежедневно с привычным устраивать встречи,
И длинноногих красавиц озябший табун
Нас отвлекает от чистой и правильной речи.
Но к ощущениям острым нас манит подчас:
Сбоку по почкам. Ковёр – или меч самурая,
И электронного монстра чудовищный глаз
Тянется к дочкам, полсотнею клавиш сверкая.
Где-то в Италии с гор осыпается снег,
Солнце встаёт. Рядом – озеро, полное соли.
Игры Касталии*. Пьяный на вид человек
Горько поёт о берёзоньке во чистом поле.
–––––––––––––––––––––-
Примечания:
* – На взгляд из космоса – треугольник,
сильно вытянутый: Апеннины – швейцарские
Альпы – Мёртвое море.
Касталия – см. Г.Гессе «Игра в бисер».
1996.
* * *
Так будут последние первыми
и первые последними.
Матф.: 20, 16
Я открываю наугад
Тяжелый том рукой железной,
Слова выхватывает взгляд:
“Который вёл их через бездну.”
Не от могучего ума
Во тьме плутал я, помню, прежде,
И ты вела меня сама,
Моя последняя надежда.
Сестры не знавший или брата,
Был я один, как хищный зверь,
Но та, последняя когда- то,
Мне стала первою теперь.
1996.
* * *
Легче воздуха, выше звонниц,
Сквозь враждебные вихри сна,
Я живу чередой бессонниц,
Ночь любая от них черна!
Как Исаака ждала Ревекка,
По пустыне бредя земной,
Я стою на исходе века,
Изувеченного не мной.
Наяву мне всё чаще снится:
Удалось – сквозь какую муть! –
Заглянуть за его границы,
В недоступное заглянуть.
И теперь, навсегда в обиде
На безвременный тот предел,
Потому ли живу, что видел,
Оттого ль, что не разглядел...
1999.
* * *
Исх: 3,2.
Когда железный лязгает засов,
Укрыто время панцирем часов,
Но тикают мгновенья в человеке,
И на последнем стоя берегу,
Я всё-таки надеюсь, что смогу
Достойно рассказать об этом веке.
Он весь пропитан горечью потерь:
Невозвратимо канули теперь
Те времена, где щи варили гуще.
Полузабытым классикам не враг,
Впадает диалектика впросак –
В ней каждый шаг стирает предыдущий.
Пылинка на чудовищной горе
Иль пешка в чьей-то мерзостной игре –
Что я тебе, огромная планета?
С терновым разминувшийся кустом,
Не всё ль равно, что ждёт тебя потом –
За тьмою свет иль тьма за краем света.
Наощупь, как слепой, наедине
С мятежной нотой, бьющейся во мне,
Пока её безмолвие не стёрло,
С эпохой дилетантов не дружа,
Я всё иду по лезвию ножа,
Качнусь – и упаду, разрезав горло.
1999.
* * *
Нет ничего дороже серого,
Бесцветного, как жизнь поэта,
С седьмого дня вернусь до первого,
Когда земля ещё одета
Лишь в Божий дух, где нет ни времени,
Ни тверди, ни воды, ни суши,
Но ты была там, ты из племени
Одной лишь вечности послушных.
Я столько лет берёг заветное
В подобном Богу человеке.
Да будет свет! Да будет светлою
Моя любовь к тебе вовеки!
2000.
* * *
Не понимая промысла Господня,
И от людей не видели добра:
У моря жить нельзя уже сегодня,
Пустыню мы оставили вчера.
Прорвёмся ль, о былом не беспокоясь,
В переплетённый солнцем небосвод?
Ведь города затоплены по пояс,
Леса в огне, а рекам мало вод.
Лишь ангельской дорогою знакомой –
Не всё ль едино, как на нём легли? –
Несёт меня твой коврик невесомый,
Последнее убежище земли.
2002.
* * *
Там, где всё незнакомо, сливаюсь с толпою, сиречь...
Жду, что скажет другой новичок, коих очень немало,
Возле самого дома я слушаю русскую речь
И другую порой, что роднее со временем стала.
После долгого брода усохла пустая слеза,
Тут и песни поют те, что каждому с детства знакомы,
Как глоток кислорода – горячее солнце в глаза
И прохладный уют, если в полдень находишься дома.
Точно глаз папарацци, здесь рядом – невидимый друг,
Так последний герой пустоту побеждает на пляже,
Здесь нельзя потеряться, и всё, что любимо вокруг,
Отступает порой перед натиском новых пейзажей,
Что со временем будет – наверное, знает Господь,
Но в купели такой у любого расправятся плечи,
Здесь обычные люди, из праха рождённая плоть,
Говорят меж собой на старинном библейском наречье.
Значит, всё же не зря я поверил в немеркнущий свет
И сжигал корабли, как затягивал петлю на шее,
И теперь посылаю отнюдь не последний привет
С этой тёплой земли, что с тобою бы стала теплее.
2003.
Песня о Родине
По чёрному полю, по шороху палой листвы,
Ломая кусты, животине уродуя ноги...
Срываясь на волю, не стоит жалеть головы:
Ведь всё равно ты потеряешь её по дороге.
И ночью прохладной, нечаянно тронув стреху,
Увидит народ, что, понятно, не дремлет ночами:
Уродливый всадник с ужасным горбом наверху
Несётся вперёд и восторженно машет руками.
17.05.2005.
© Copyright: Борис Рубежов, 2005
Свидетельство о публикации №1505171424
* * *
Солнце и суша – жемчужина морем одета,
Ночью огни позволяют рассеяться мгле,
Даже боксёрские груши здесь белого цвета –
Что ещё надо на крохотной этой земле?
Жизнь при хамсинах отнюдь не становится проще,
Небо в насмешку дождём поливает слегка,
Редки осины, зато в эвкалиптовых рощах
Ясень альпийский тебе не ответит пока,
Где же любимая, где она, где она, где ты…
Сколько бы радости было на каждом шагу,
Здесь, где русалкою плещется долгое лето,
Где никогда города не утонут в снегу,
Где торжество мимолётное вечностью длится
И в высоте над Иевусом солнце несёт,
Где никого, только новые милые лица –
Жалко, не те, за которые отдал бы всё.
21.04.06.
* * *
N.N.
Здесь и отсюда, где спутником каждый сарай
Снят многократно на самую тонкую плёнку,
Тщетно я буду искать тебя, солнечный край,
Близкий душе, точно праздник больному ребёнку.
В горнем саду, где не кончится яблочный спас,
– Где ещё мне в эти годы откроются дали? –
Я не найду этих самых безропотных глаз,
Даже во гневе исполненных жаждой печали.
Только четвёртая мера способна вернуть
То, что давно безоглядно моё, но сурово
Снова к барьеру нас требует лунная ртуть,
Что суждено? – Ни ответа, ни звука, ни слова…
26.05.06.
* * *
Я не вызову гнева у тех, кто со мною знаком,
Ну, а кто незнаком, говорить со мной вряд ли захочет:
Там, где первая Ева Адаму устроила дом,
Ашкеназские девы мне нравятся более прочих.
Украинской земли закрома и доныне полны:
Сколько чудных девчат здесь надеждою пышет и жаром!
Только Бог не даёт им порою дождаться с войны
Смуглых местных ребят с многотысяче-летним загаром.
Повезло мне дожить – половину ли, больше отдать
Ошалевшей судьбе, повернувшейся дважды упрямо?
Здесь делю для себя эти родины – Киев, где мать
Родилась – и отцов воронёный приют Мандельштама.
13.08.06.
* * *
Он давно не менялся в лице:
Только гнев, прерываемый снами,
И Иосифа кости в ларце,
И несметные толпы за нами.
Звёздный купол, как море, глубок,
Пусть кричат они, сбившие ноги:
«Для чего ты нас мучишь, пророк,
И зачем мы с тобою в дороге?»
Впереди беспорядочных толп,
Знойным кипенным солнцем палимый,
И ведёт его облачный столп,
Ночью – огненный столп негасимый.
Годы сыплются пылью с ресниц,
И не раз ещё явится чудо:
Фараонова тьма колесниц
Не догонит свободного люда...
Но роптать не устанет толпа
На того, кто мудрее и выше,
Разлетелась проклятий крупа,
Только он их как будто не слышит!
Сквозь тупиц неуёмную ложь,
С длинным посохом, яростью вздыблен:
– Моисей, ты туда не войдёшь,
Ты умрёшь, чтобы мы не погибли!..
Сухостоя сиреневый дым,
Каравана усталые звери,
В Моавитской равнине Навин –
И нескоро до новой потери.
19.09.06.
© Copyright: Рубежов Борис, 2006
Свидетельство о публикации №1609191216
* * *
Судей: 4,5.
Толкотне аллегорий высоких не надо наград,
Там, где берег высок и волна набегает на скалы,
Молодой стихотворец, нескоро ещё шестьдесят,
И, как робкий щенок, копошатся в душе мадригалы.
Выгибается темя от мысли тяжёлой одной,
И толпа мудрецов никаким не поможет советом:
Я дружу не со всеми, но многие дружат со мной,
И не спросит никто, отчего не жалею об этом.
Их всё меньше, кого ещё пылко обнять захочу,
И отнюдь не в раю находили мы с ними друг друга,
Подбирается бронза к затылку и холод к плечу,
В этом южном краю, где железная мечется вьюга.
Под пятой Иавина несладок отечества мёд,
Стук его колесниц невпоследне без музыки слышу
И победную песню, что снова Дебора поёт –
Только голос её почему-то всё тише и тише.
16-17.11.06.
Моя одиннадцатая
Е.Н.
Как человеку нужно всё же мало:
Среди неудержимой суеты
Шагаю я сквозь памяти провалы:
Вот здесь не ты, и там ещё не ты...
Но если не приходится ни разу
Жалеть о том, что выцвело вконец –
Неужто всё, что здесь доступно глазу,
Зальёт холодный времени свинец?
Вот так плывёшь в своей угрюмой лодке –
И вдруг мгновенья радости полны,
И ямочка твоя на подбородке
Дороже боттичеллевой «Весны».
И заповедь, неведомая свету,
Ещё всплывёт крупинкою в золе,
И дни мои продлятся по Завету
На этой Богом созданной земле.
07.02.07.
* * *
Е.Н.
Средь мудрецов, святых и негодяев
Живу, как и положено судьбой.
Здесь Иордан, где был ещё Буслаев,
И озеро с рыбацкою губой.
До Палестины, помнится, нескоро
Шли люди, чтобы с Богом слить сердца,
А здесь благоухает Salvadora*
У моего случайного крыльца.
И верю я в продолженное время
Над этим чёрным глобусом земным:
Господь не зря разбрасывает семя
Горчичное по пажитям своим.
Пускай душе, как выпавшей награде,
Лишь лучшие достанутся куски:
Ты будешь жить благодаря и ради,
Нечаянно, назло и вопреки.
И если Он и вправду сверху судит,
Кому в какой покоиться стене,
Ты будешь здесь, когда меня не будет,
Чтоб мог хоть кто-то помнить обо мне.
________________________
* – Горушечное зерно, упоминаемое в Евангелии (Мф., XIII, 31-32),
в русск. переводе не точно названо горчичным зерном. Это семя
очень обыкновенного в Палестине, Египте и Малой Азии дерева
из семейства Salvadoraceae (близкого к масличным), именно:
Salvadora persica L., имеющ. мелкие цветы и такие же 1-2-семянные
ароматич. плоды.
** – Россияне начали совершать путешествия (хождения)
на Святую Землю, связанную с зарождением христианства,
уже в XI веке, а может быть, еще и раньше – в древних
русских былинах фигурирует житель Великого Новгорода
Василий Буслаев, который в незапамятные времена "к
Святому Гробу приложился и в Иордан-реке купался"…
04.03.07.
19 мая
Вот оно, вечное чудо Сиона!
Прямо под нами. И ввысь, и наклонно,
Сколько над теменем сгинуло лет!
Бабушка Таня! Из Ерусалима
Передаю тебе нынче незримо
Благословенье и щедрый привет.
Голос Москвы из железной коробки,
Как тебя слушали Ваньки и Стёпки!
Время забытые вспомнить года.
Здравствуйте, милые с детства соседи,
Послевоенные Вали и Феди!
(Да и Исааков хватало тогда).
Сомашзаводники, немцы, цыгане,
Сроду не бывшие в Ясной Поляне,
Вашими силами строили град
Милая родина, мама и папа.
Старца усатого длинная лапа
Не дотянулась до ваших оград.
Как же сегодня не сгинуло это –
Без совнаркома, ЦК, сельсовета?
Мир принимает меня без затей.
Бывший жилец коммунальной квартиры,
Я забываю про ваши сортиры –
Помню свободу от ваших когтей.
А на плакатах большого Союза
Капиталист выворачивал пузо,
Мудрый Лысенко рассеивал мрак...
Здесь, где грозит только ужас приюта,
Заново вспомнился мне почему-то
В два кирпича долгожданный барак.
Лампочки в брюках ли, брюки в обтяжку –
Сколько нейлона идёт на рубашку?
Честных стиляги к себе не влекут!
Нам этих прелестей было не надо,
Рядом ходили успех и награда,
Даже медали «За доблестный труд».
Некогда каждого тронуть рукою,
Мама устала и хочет покоя,
Дожили мы до чужого угла,
Разным неведомым прежде просторам,
Будто детей, с молчаливым укором,
Родина всё-таки нас отдала.
Не накопившие в банках бумаги,
Мы не свои перекрасили флаги –
Флагов не стало, и лозунги в пыль.
Разве об этом хоть что-нибудь знали?
Что нам заморские странные дали?
Даже отец говорил: ИзраИль.
Бог прибавляет идущему силы,
Пусть шевелятся железные вилы
Там, где свобода хранится и дом,
Только немеркнущим детством согрето,
Смотрит моё пионерское лето,
Точно помечено этим числом.
19.05.07.
* * *
Видно, не судьба нам быть счастливыми,
Руки опускаются, скорбя:
В Иерусалиме под оливами
Я встречаю вовсе не тебя.
Но теперь обыденно и просто
Дни мои тобой озарены:
Знаю я, чего просить у Господа,
Стоя возле Западной стены.
28.05.07.
* * *
Быт: 29:11.
Лучом с небес дарованная милость
Не скроется без яркого следа.
Ещё не понимая, что случилось,
Я чувствую, что это навсегда.
Под лай не приближающихся шавок
Стоим на ослепительном ветру,
Еретикам не требуется справок,
А без тебя я всё-таки умру.
Молитвой перекрывшие рычанье,
Мы переждём, и высохнет роса,
И выплывут навстречу из молчанья
Невыдуманных писем голоса,
И пастыри, не видящие стада,
Отвалят гнёт и выставят костёр,
И снова семилетнюю награду
Я отслужу для лучшей из сестёр.
08.06.07.
Подпись к фотографии
... И из страны, где Бог оставил всюду
Скрижалей свет для будущих сынов,
Я видел, как рассвет устроил чудо,
Которому не требуется слов.
Так на земле, где бомбы рвут ограды,
Чтоб плесени и смерти воспарить,
Ты стала мне единственной отрадой,
Хотя вовек утешену не быть.
Он воссиял таким бездонным светом,
Твой горизонт, сквозь огненный топаз,
Что говорить не можется об этом,
А видеть – не достанет больше глаз.
24.06.07.
Запертый сад
Мы на земле живём соседями –
Сплошная ложь. Холсты кривые.
Уроки человековеденья
Ты мне даёшь. И там, впервые,
Я не о грозном думал всаднике,
Тебя глазами раздевая,
А ты сияешь в винограднике,
Волшебных линий не скрывая.
Здесь бродят звери патагонские,
Цветёт цикута беспардонно,
И что мне дочери сионские,
Ведь ты сама – святей Сиона!
И не понять сквозь ночь пронзённую,
В каком бы встретили экстазе
Вот эту плоть, не подчинённую
Ни звону золота, ни грязи.
Нетронутую позолотою,
Блаженнее, чем воскресенье,
Создал Господь своей заботою,
И принял я без промедленья.
13 – 22.08.07.