Не говорите мне про фатализм,
Предначертанья с детства не приемлю,
Я выпала из неба в эту жизнь
Соринкой с ангельских ресниц на эту землю.
И, зачерпнув две радуги в ладонь,
Я каждый дождь раскладывала в призме
Своих восторгов под стихов гармонь,
Кто ж знал, что заражусь я этой жизнью.
Кто ж знал, что заболею я «весной»,
«Любовью к людям непреодолимой»,
И «яростью», и «миром», и «войной»,
Что буду жизнью я почти неизлечима.
Жизнь без меня – всего прокариот,
Живет со мной лишь тесным симбиозом.
А без меня в анабиозе ждет
Вид подходящий, чтоб войти в тела занозой.
Так жизнь ко мне прибилась, как душа,
Прилипла к мозгу острой гипостомой
Я начала взволнованно дышать,
И обнаружились все страшные симптомы.
В дожди и в снег я, словно скоморох,
Мир веселила шумом и азартом,
Был поцелуем каждый тихий вдох,
И каждый день, как праздник, жег петарды.
Запретный плод оставив на потом,
Из ягод ела подгоревший пудинг,
Я вдребезги разбила метроном,
Что изменял темп самых важных судеб.
Моих печалей вязкий ореол,
Ночь затмевал в неистовой орбите,
И был диагноз строг, как приговор
«вернуть соринку к жизни тихих мидий».
«Уже процесс почти необратим.
Стандартная бессильна терапия»…
И ангел, что мне был как побратим,
Плашмя ударил светом в мое имя.
Связал меня он грубой бичевой,
И кутая в просторный черный хламис,
Он срезал нимб над спящей головой,
И сбросил меня в пропасть под ногами.
Туда, где дождь вонзается, как дробь,
И неисправен огненный солярий,
И угли переходят резко в топь,
Не в такт рычат невидимые твари…
Зловещей грудой кровью дышит хлам,
Обманчиво продумано бесчинство,
И нерв любой, как червь, - напополам,
Холодным потом от гостеприимства.
Гримасы воют вывихами скул,
И «небо» под узором вдовьих кружев
День маскирует тенью от фигур,
Которых миллионы, видно, дюжин.
Душа шептала: «Кайся и молись»,
Но жизнь во мне парила, словно сокол…
Вы думали, что Ад – есть самый низ?!
Нет, Ад – больница для других пороков…
Короток список был моих грехов,
И самым страшным было любопытство
И пара эротических стихов,
И полигамное желание влюбиться.
Нет, для таких особый есть провал
Под адских недр крематорной коркой,
У Ада есть свой потайной подвал,
Ад рядом с ним – актерская гримерка.
Он предназначен не для душ-калек,
А для счастливо-светлых беспричинно…
Там падает всегда последний снег,
И зона вечно в строгом карантине.
Там каракурты не плетут сетей,
И ослепительно сжигающие ночи,
И запах смоченных в слезах плетей
Знобит по шерсти даже адских гончих.
И жмутся в псарнях демоны на вой,
От криков тех, кто мертв чужою болью,
И разъедает камни мостовой
Молчание с кроваво-слезной солью…
Да, в этом месте, Ад – всего мультфильм,
В открытой форточке Ад – словно планетарий.
Он кажется обычным и сквозь дым,
Когда ты задыхаешься в угаре…
…………………………………….
Без сна, вниз головой, как нетопырь,
Меня подвесили на паутине лестниц,
И, в волосы втирая нашатырь,
От жизни избавляют сотый месяц.
И ждут, чтобы очаг во мне погас
«Инфекций жизни», словно вкус наливки.
Ведь в радужную оболочку глаз
От жизни сделана смертельная прививка.