Мой перевод:
Bella Ahmadulina: Szibe'riai utakon
/Re'szletek/
"U'gy e'reztem, hogy ezen a nya'ron eloe"szoer lett koennyedebb e's gondtalanabb a lelkem. Milyen szerencse'sen alakult minden. Nem mindennapi la'tva'ny: a szeli'd hold me'lto'sa'ggal bu'jt eloe" a hegyek domborodo' feketese'ge moeguel, a fe'lelmetes soete'tboe"l kirajzolo'dtak a fa'k hatalmas fekete koervonalai, e's miuta'n ra'nk vetoe"dtek ezek a fe'nyes' beszue"roe"doe" fe'nyek, e'lesen e's bizarrul jelentek meg az arcokon. E's amikor az u't eroe"s hia'nyossa'gai miatt feldobo'do' va'llaink tala'lkoztak a ponyva alatt, mi egy percig me'g ott tartottuk oe"ket, ebben az oeroemteli, bara'ti szoronga'sban.
Moszkva'ro'l kezdtem nekik mese'lni, e's nem csak felide'ztem: a kedvueke'rt u'jra fele'pi'tettem szavaimbo'l egy csoda'latos, koennyed va'rost, amely alkalmas volt az elka'pra'ztata'sukra. Palota'kat, hidakat es szi'nha'zakat raktam oessze sza'mukra - a'lom helyett - a fekete uele'sen.
Bara'tsa'gbo'l a saja't e'letemet is beleszoe"ttem, foe"leg a siker e's szo'rakoza's sziva'rva'nya't, e's ami mulatsa'gos semmise'gnek tue"nt benne, azt nem eroe"ltetett nevete'ssel, hanem le'legzetueket visszafojtva hallgatta'k."
"A'lmombo'l va'ratlanul nyugtalansa'g e'bresztett fel e's magam foeloett hosszu'ka's, szemfehe'rje ne'lkueli fekete pupilla'kat pillantottam meg, amelyek kueloenoes ki'va'ncsisa'ggal szemle'ltek.
La'thato'an, ez az asszony mege'rezte bennem azt a ta'volit, a tata'rt, aki megtetszett neki e's la'thato'an gyoenyoerkoedoett bennem e's most hozza'm, az alvo'hoz fordult, sza'momra ismeretlen nyelven - de lelke me'lye'n - me'gis mege'rtettem."
"Kie'rtuenk a sztyeppe're e's mega'lltunk. La'bainkkal o'vatosan le'pkedtuenk a foeldoen, mintha je'ghideg, tiszta vi'zben ja'rna'nk: olyan hidegfe'nyue"en ragyogott koeroes-koeruel minden, minden le'pe'suenk eltiport egy-egy napocska't, fue"sza'lakbo'l font korona'ja't. Fuerj-tojo'k viharos tue"zija'te'ka robbant ki hirtelen la'bainkna'l, fe'lreugrottunk e's oervendezoe" ijedtse'guenkkel me'g jobban megijesztettuek oe"ket. Sue"rue"n belepte a foeldet a ke'k e's sa'rga szi'n-kavalka'd, ege'szen fel a magasba, s mint a lakodalmasok, koevette'k egyma'st. Meghatott a terme'szet koezvetlense'ge, nem za'rko'zott el koezelede'suenktoe"l a maga gyenge'dse'ge'vel e's ve'dtelen vira'gtoelcse'reivel, e's ege'sz testuenkkel ve'gigfekuedtuenk a'ldott gyoekerein, sza'ra'n e's toelcse'rein, arcunkat meri'tva a hideg patakba."
"Boe'kezue" e's bara'tsa'gos volt ez a hegy, terme'seivel boe"ven megaja'nde'kozott minket, soe"t, meglepoe"en megoe"rizte rejteke'ben a ke'sei szamo'ca't is, amely ma'r nem tudta elviselni e'rinte'suenket e's ujjaink koezoett e'deske's, soete'tvoeroes me'zke'nt ma'llott sze't.
- Ne'zze'tek, a burundukocska, aki tu'le'lte az este - suttogta Va'nya.
E's valo'ban, egy moha'val bori'tott magas fenyoe"fa toerzse'n ott uelt a narancssa'rga, fehe'r csi'kos-minta's a'llatocska e's figyelmesen, fe'lelem ne'lkuel figyelt bennuenket ke't fekete'n-aranylo' szemecske'je'vel."
"Nyakunkat behu'zva, hogy ve'dekezzuenk a visszacsapo'do' gallyakto'l, botorka'ltunk lefele' a hegyroe"l. A ta'voli mezoe"n komba'jn duruzsolt, a lejtoe"sebb rozsta'bla't pedig asszonyok va'gta'k sarlo'ikkal. Iva'n Matvejevics e's Va'nya moho'n ba'multa'k a rozsta'bla't, a komba'jnt, no e's az asszonyokat; becsueltek, sza'molgattak, e's egyre ta'volodtak toe"luenk. Mindketten ja'tszottak a kala'szokkal, doerzsoelgette'k, lefu'jta'k tenyeruekroe"l a le'ha't, o'vatosan megi'zlelte'k fogaikkal e's nyelvuekkel az e'deske's-e'des magok e'rettse'ge't, eloe"re megsejtve leendoe" minoe"se'gueket, amiboe"l majd piroslo' kenyeret suetnek."
"Este meggyu'jtottuk a ta'bortuezet, e's a professzor engede'lye'vel uennepe'lyesen megmutatta'k nekuenk azt a leletet, amellyel annyira bueszke'lkedtek.
Ez egy oe"sre'gi si'rkoe" darabja volt, melyet ve'letlenuel ta'rtak fel Kurga'nban. Helga o'vatosan, le'legzetvisszafojtva a tue"zhoez vitte a nem tu'l nagy, lapos koevet, amelyen az elsoe" pillanatra semmi figyelemreme'lto't sem la'ttunk. De koezel hajolva hozza', felismertuek egy i'ja'sz finoman beve'sett, alig la'thato' figura'ja't, amint fenyegetoe"en az e'g fele' tartja egyszerue" fegyvere't. Valo'szi'nuetlenul meghato' volt az i'ja'sz po'za, mintha gyermek rajzolta volna, oesztoenoes ra'e'rze'ssel e's a mue"ve'szet korai megi'zlele'se'nek ereje'vel. Ke'tezer e'vvel ezeloe"tt e koe" foeloett toebben is apro'le'kosan munka'lkodtak. Kedves, kedves emberise'g!
Helga arca'n e's kezein a tue"z fe'nyesen visszatuekroezoe"doett, remegoe" iskola'ssa' va'ltoztatta, szakma'ja e'loe" e's e'rthetoe" ke'pviseloe"je've', az e'jszakai rend oeroemteli megszegoe"je've'. Figyeltem a megdicsoe"uelt fiatal arcot, melyet a ta'bortue"z megvila'gi'tott, tuerelmetlense'get suga'rzott, tehetse'get e's boldog elme'lyuele'st szakma'ja'ban, amit e vila'gon mindenne'l jobban szeretett e's engem most koennyen mege'rintett annak szomoru' koezelse'ge, hogy hamarosan e's ve'ge'rve'nyesen elva'lok toe"luek, mint aka'r ke't nappal kora'bban toerte'nt volna, mint ahogy oesszefutottam veluek."
"Csendesen fela'lltam e's odamentem egy fa'hoz, a folyo' feloe"l felsza'llo' koed fehe'r homa'lya'ba. A ta'bortue"z koezeli fe'nye, az augusztusi sue"rue"bb csillaghulla's, a foeld meleg, kedves le'gze'se, a megmosott la'bak - oly jo' volt gyerekes jelke'nt, biztosra i'ge'rve, hogy minden jo'l e's csoda'latosan alakul. E's hirtelen a szememboe"l potyogo' koennyek a kezemre hullottak. E's nevetni kezdtem oeroemoemben ezeken a koennyeken e's igaza'n si'rni kezdtem, fogalmam sem volt, mie'rt? Tala'n A'nya, az i'ja'sz, Iva'n Matvejevics e's Va'nya, a burunduk, a fejuenk feletti e'gbolt vagy a nya'r miatt, ami ma'r a ve'ge fele' koezeledett."
1963
Оригинальный текст:
Белла Ахмадулина: На сибирских дорогах
/Отрывки/
"Кажется, первый раз за это лето у меня стало легко беззаботно на душе. Как счастливо все складывалось! Диковатая, неукрощенная луна тяжело явилась из-за выпуклой черноты гор, прояснились из опасной тьмы сильные фигуры деревьев, и, застигнутые врасплох этим ярким, всепроникающим светом, славно и причудливо проглянули наши лица. И когда, подброшенные резким изъяном дороги, наши плечи дружно встретились под худым брезентом, мы еще на секунду задержали их в этой радостной братской тесноте.
Я стала рассказывать им о Москве, я не вспоминала ее: в угоду им я заново возводила из слов прекрасный, легкий город, располагающий к головокружению. Дворцы, мосты и театры складывала я к их ногам взамен сна на черном диване.
Из благодарности к ним я и свою жизнь подвела под ту же радугу удач и развлечений, и столько оказалось в ней забавных пустяков, что они замолкли, не справляясь со смехом, прерывающим дыхание."
"Проснувшись от внезапного беспокойноства, я увидела над собой длинные черные зрачки, не оставившие места белкам, глядящие на меня с острым любопытством.
Видно, эта женщина учуяла во мне то далекое, татарское, милое ей и теперь вызывала его на поверхность, любовалась им и обращалась к нему на языке, неведомом мне, но спящем где-то в моем теле."
"Мы выехали в степь и остановились. Наши ноги осторожно ступили на землю, как в студеную чистую воду: так холодно-ясно все сияло вокруг, и каждый шаг раздавливал солнышко, венчающее острие травинки. Бурный фейерверк перепелок взорвался вдруг у наших ног, и мы отпрянули, радостно испуганные их испугом. Желтое и голубое густо росло из глубокой земли и свадебно клонилось друг к другу. Растроганные доверием природы, не замкнувшей при нашем приближении свой нежный и беззащитный раструб, мы легли телом на ее благословенные корни, стебли, стебли и венчики, опустив лица в холодный ручей."
"Щедра и приветлива была эта гора, всеми своими плодами она одарила нас, даже приберегла в тени неожиданную позднюю землянику, которая не выдерживала прикосновения и проливалась в пальцы приторным, темно-красным медом.
- Вот он, бурундучишка, который вчера уцелел, - прошептал Ваня.
И правда, на поверженном стволе сосны, уже погребенном во мху, сидел аккуратно-оранжевый, в чистую белую полоску зверек и внимательно и бесстрашно наблюдал нас двумя черно-золотными капельками."
"Мы сломя голову бросились с горы, оберегаемые пружинящим сопротивлением веток. Далеко в поле стрекотал комбайн, а там, где рожь подходила вплотную к горе, женщины побарывали ее серпами. Иван Матвеевич и Ваня жадно уставились на рожь, на комбайн и на женщин, прикидывая и вычисляя, и лица их отдалились от нас. Оба они поиграли колосом, сдули с ладони лишнее и медленно отведали зубами и языком спелых, пресно-сладких зерен, как бы предугадывая их будущий полезный вкус, когда они обратятся в зрелый и румляный хлеб."
"Вечером разожгли костер, и с разрешения профессора нам торжественно показали находку, который все очень гордились.
Это был осколок древней стелы, случайно обнаруженный ими вчера в Курганах. Эльга осторожно, боясь вздохнуть, поднесла к огню небольшой плоский камень, в котором первый взгляд не находил ничего примечательного. Но, близко склонившись к нему, мы различали слабое, нежное, глубоко высеченное изображение лучника, грозно поднимающего к небу свое бедное оружие. Какая-то трогательная неправдоподобность была его позе, словно это рисовал ребенок, томимый неосознанным и могучим предвкушением искусства. Две тысячи лет назад и больше кто-то кропотливо трудился над этим камнем. Милое, милое человечество!
В лице и руках Эльги ясно отражался огонь, делая ее трепетной соучастницей, живым и светлым языком этого пламени, радостно нарушающего порядок ночи. Я смотрела на славные, молодые лица. освещенные костром, выдающие нетерпение, талант и счастливую углубленность в свое дело, лучше которых ничего не бывает на свете, и меня легко коснулось печальное ожидание непременной и скорой разлуки с этими людьми, как было со всеми, кого я повстречала за два последних дня или когда-нибудь прежде."
"Я тихонко встала и пошла в деревья, в белую мглу тумана, поднявшегося от реки. Близкий огонь костра, густо осыпающиеся августовские звезды, теплый, родной вздох земли, омывающий ноги, - это было добрым и детским знаком, твердо обещающим, что все будет хорошо и прекрасно. И вдруг слезы, отделившись от моих глаз, упали мне на руки. Я радостно засмеялась этим слезам и все же плакала, просто так, ни по чему, по всему на свете сразу: по Ане, по лучнику, по Ивану Матвеевичу и Ване, по бурундуку, живущему на горе, по небу над головой, по этому лету, которое уже подходило к концу."
1963