Цирк уехал, бродит лошадь пьяная, хромая,
тычется мордой со своим поцелуем,
щиплет мой затылок.
Я тоже умею прядать ушами,
и зори отражать в зрачках. И даже немножечко
по лошадиному — верно, Василий?…
Вот такая картинка немая…
Была ведь когда-то и ты гордой,
не хотела быть холуем.
…Ещё пару неделек и не посидеть на Набережной,
не забить косячка у фонтана,
а зимой шибаться по дешёвым барам.
Не сдувать пену в толстых кружках,
как ветер парусники в заливе.
— Смотрите, море сегодня в стружках…
Лошадь, не маши хвостом
над моим столом — он и так кое-как!
Что ты пялишься в мой стакан?
Или садись уж рядом, пей за Денисова,
он сегодня щедр, наливает всем…
Подходят клоуны без грима, глухонемые…
Буду тебе постель расстилать.
А ты кусай загривок мой, кусай за ушком,
будь умничкой, послушной!
Улыбка с хитрецой у тебя,
и глаз твой, как ночное небо, засиял игриво.
Смотрю я в него и слепну…
— Ну, веди, тогда в своё стойло, —
согласилась лошадь, покусывая уздечку.
Погоди, допьём пойло…