Сунул Грека в реку руку...
И упёрся ею в лёд.
Всё, зима. Ищи-свищи теперь раков-то...
Смотрит парень, – а по льду дед ходит. И бур у него.
Ходит, под лёд заглядывает. Грека думал, что рыбак.
Но вот остановился дед, лунку пробурил и... зайца оттуда вытаскивает... Вот те и рыбак!
Никак дед Мазай это, обрадовался Грека. Давно не виделись!
Подошёл, поздоровались. За плечом у деда мешок – зайца три там точно есть.
Не успели разговориться, как к ним какой-то мужик с берега прихрумкал.
Оказалось, немой: мычит. «Мммм». Похоже, просит о чём-то.
И как дед Мазай его понимает?
Но снял он с плеча свой мешок и вытащил из него мокрое, дрожащее существо. ...Не зайца!
– На вот тебе твоё сокровище, Герасим. Не теряй больше.
– Ммм... ммм... – заклянялся мужик, заулыбался.
Мазай приобнял его за плечо и показал рукой на пригорок.
– Мазанку видишь? Вот. Ступай, милок, туда, ступай... Там тепло.
Герасим мотнул головой – «понял!» – и пошёл.
Потом обернулся и замычал опять. И бородой на дуб кивает.
– Надо пойти посмотреть. Что-то там такое... – сказал Мазай.
Подошли. Видят: мужчина молодой лежит. В сюртуке, цилиндре. Пятно вишнёвое на снегу.
Грека решил, что убили парня.
Но дед Мазай принагнулся, фалду сюртука откинул... а за ней бутылка вина виднеется.
Пролилось малеха.
– Кагор. 37-го года. Тыщавосемьсот. Хорошее вино! – И отдал Греке.
– Вставай, дорогой, вставай. Как звать-то?
– А? Ас... Ас-лекс... Саша.
– Вставай, Саша. Погуляли вчера?
– По... да... гуляли. Не помню ничего... Помню, купаться пошли... на речку... И – бах! Как отрубило... Чего было-то потом?
– Ну как чего было... Революция была... две даже... война... в космос слетали...
– Вот так да... Я бы выпил за это. Деда... Есть кружка?
– Не давай ему больше, Грека, – шепнул Мазай.
– Милок, вон там, на горке, мазанка есть... Ты ступай туда, ступай. Там рассолу нальют, поможет.
– Покорнейше благодарю Вас, деда! – сказал Пушкин и, покачиваясь, пошёл тропой.
За всем этим из-за дуба наблюдал испуганный кот.
Прошли Мазай и Грека от дуба тринадцать шагов – и видят осину. А под ней вроде человек стоит.
Серый, худющий, на поясе мошна. Но это только казалось, что стоял, – висел.
Стопы параллельны земле были, но под ними зазор светился. Пару сантимов, не больше.
Висельник чего-то говорил – неразбери чего.
«яубьоуиуду... яубьоуиуду...»
Дед Мазай – опытный. Прислушался.
– Больше не будешь, говоришь? - спросил он.
– ...уа.
– Младенец прям... уа... – усмехнулся Мазай, перерезая удавку.
– Пожалте вот вам родиться ещё разик.
Бедолага, едва живой, присел на камень.
– Посиди вот, подыши как следует. Воздух у нас лёгкий, намоленный.
Иуда сидел, дышал.
– Полегчало чуть? Ну вот, ступай теперича в мазанку. На горке вон... увидишь...
Кожа-да-кости, Иуда встал и, пошатываясь, стал подниматься на пригорок.
Как шагнёт левой ногой – мелочь в мошне позвякивает.
– Да опорожни мошну-то! – крикнул вслед Мазай. – Она тяжельше тебя наверно.
Иуда остановился. Развязал мошну и вытряхнул всё наземь.
Глядь, – посыпались-покатились по склону... пивные крышечки. С логотипами.
– ...ни-тё... не выыг'ал... – с трудом сказал Иуда.
– Знамо дело. Ступай, ступай...
– Деда, – заволновался Грека, – да как же ты его отпустил? Это же сам Иуда был!
– Был. Да. Но обещал «больше не быть». Поверим, подождём... до завтра...
– А что у нас завтра-то, деда?
– Воскресенье, милок.
Только подошли к берегу, как слышат – шум, треск! Бьётся кто-то подо льдом, наружу рвётся.
Думали, большой заяц.
Но, наконец, лёд поддался, разломился, – и показалась голова человека.
– Анка! стреляй! Анка! где ты?! Стреляй, говорю!
Дед Мазай поморщился.
– Мил человек, что ж ты так кричишь?
– Командую. Командир я. Василий. А вы... кто будете? Красные? али белые?
– Мы... добрые, Василий. Давай вот руку, помогу.
И дед Мазай уверенным движением вытащил Чапая из полыньи.
– От спасибо. Твёрдая рука-то. Хорошо. Хороший ты человек. Можешь меня просто Чапай звать. А тебя как?
– А я Мазай.
– И ты, стало быть, красный командир?
– Ну... вроде того... Тоже... белых ловлю.
– Вот это правильно. Ого, шишка-то какая у меня вздулась! Лёд крепкий был, зараза...
– Вот ты его, лёд-то, к шишке и приложи. Она и сдуется, – намекнул Мазай.
– Точно! – Чапай приложил к шишке лёд. – Ещё бы водочки сейчас, сугреться...
– Так она ж того... белая... – подшучивал Мазай.
– Ха! Ну да. Вот и было б... за что уничтожить. – Смеётся.
– Водочки нет у нас, а вот кагорчик, самого революцьённого цвета, имеется.
– Да? Вот за это вам полное мерси! – Чапай глотнул. – Ух... разошлась благодать... греет!
...Не, жизнь всё же хорошее дело! Народное. И денёк хорош!
Мороз и солнце, день чудесный!
...Ну где ж ты, Петька, антересно?
О! На стихи аж пробило. Сроду не сочинял. Чудеса тут у вас! – И Чапай глотнул ещё.
– Ты, Василий, возьми её, бутылку-то, и ступай туда вон, на пригорочек, – Мазай показал.
Мазанка там, печка. Посиди, погрейся. А мы скоро подойдём.
– Спасибо, товарищи. Где объект? А, вижу. – И Чапай зашагал широко и уверенно в горочку.
Вечерело. Грека и Мазай ходили от лунке к лунке, но зайцы встречались всё реже. Так, парочку вытащили.
Вдруг – подо льдом появилась цепочка ярких огней.
Медленно и плавно – огни двигались.
Слышалась тихая музыка.
Грека оторопел.
– Что это, деда?
– А, милый, это «Титаник». Корабль такой, подводный. Туристов с запада возит.
Они там, как на пенсию выйдут, так любопытные становятся, страсть. А помрут — вообще не удержишь!
Вот и ездиют везде. И к нам, бывает, заходят. Китеж поглядеть.
– Красиво, деда.
– Красиво.
Грека как заворожённый провожал глазами огни «Титаника».
Между тем почти стемнело, все зайцы на сегодня были спасены, и дед Мазай предложил:
– А может и мы в мазанку пойдём? «Вмажем» кагорчику? Сашкиного?
Ох и хитрО улыбался дед Мазай! Как тут устоишь?
– Да, вот ещё что.
Мазай склонился над лункой, и ловким движением вытащил из неё... рака.
– Это, ясно дело, тебе. За ним, знать, приходил? (Ох и хитрО улыбается дед Мазай!)
– Ну спасибо, деда! – обрадовался Грека. – Скажи, а где ж они, раки, всё-таки зимуют-то?
– А шут их, милок, знает...
И они тоже пошли. В горку.
Завидев их, у мазанки радостно залаяла собачка.
* * *
«Всё хорошо, что хорошо кончается». (Шекспир)