Развернув непочатый папирус
И поверхность его беспокоя,
Я лелею навязчивый вирус,
Называемый чаще тоскою.
Я брожу с ней, невольно сутулясь,
Ощущая под сердцем пустыню,
По готическим кружевам улиц,
Обозначенных пестрой латынью.
И читая уже по привычке
Эту чуждость и родственность литер,
Я беру с удивленьем в кавычки
То, что ранее ластиком вытер.
Мне понятны пространства другие,
Мне открыты неблизкие царства,
Потому что моя ностальгия
Не болезнь, а, скорее, лекарство.
Разжимая удушливый обруч,
Я глотаю ее неизбежность,
Словно самую нежную горечь.
Или самую горькую нежность.