Звенят по железному поезду первые звуки. Замёрзшие руки. Холодное дерево скрипки негнущимся джазом. Зараза. Смычок непослушно упрямится в твёрдых ладонях - не любит мороза. Ползут контролёры, широкой ручищей неспешно сгребая поборы, приветствуют молча сутулую тень музыканта (с фанерным футляром, в облезлом брезенте, пока ещё с виду приличном) -играть в электричках. Им тоже послушать, играй себе с миром, не тронем. И музыка чуть закудрявилась в тёплом вагоне, романтику льёт. Народ отсыпается, сладко сопит под неё. Никто не заметит, как тяжко дрожит менестрель: растаял в штанинах набившийся комьями снег. Протёртая куртка со свежей дырой у кармана: кто лазит в оградах - тот знает. Ожил, заструился изгибами джаз, растёкся, шепча и журча предвкушеньем потока, весеннего взлёта, в теплеющих пальцах послушными струнами длясь, кипя и смеясь... У тётеньки слёзы из глаз. А грузчики ржут, им скрипка ни там и ни тут, в бульварной газетке про тёщу одни прибаутки... Бурчанье в желудке... становится злей, неуместно мешая играть. Высокому импровизатору - хочется жрать! Простая игра, уверенно всех пробуждавшая прямо с утра, устало стихает. И хватит. На пальцах мозоли, в кармане обгрызенный кем-то кусок канифоли, в футляре печальный смычок без пяти волосин... Один на один, с заснеженной станции сразу наверх в магазин. Перчатки пропали, до боли отмёрзла рука. Стакан кипятка. Задумчиво выжать подтаявший снег из второго носка. Достать канифоль и втирать в облысенье смычка. Допив кипяток и прикрыв капюшоном остатки седин, уходит - один. Простывший, сырой, но волна от него горяча. Бредут, промокая, по свету носки скрипача...
<18.12.10>