Мной был пролистан не один кило литературы.
Бывало так: прочту, сижу задумчиво, потом
гляжу – дома, но всё не те, мне нужен «Дом культуры»,
и, как-то раз с нетрезвых глаз, набрёл на этот дом.
Стоит строенье на пути, и вывеска моргает,
она к культуре мне пройти сегодня помогает.
Я шаг прибавил. Поскорей! Но что такое, братцы?
Кругом обилие дверей, в какую дверь стучаться?
Другой бы – сразу, а моей застенчивой натуре
не по себе, а дом застыл, молчит, как не родной.
Я встал. Я тру кудлатый лоб. Я сохну по культуре.
Зачем, действительность, ты так смеёшься надо мной?
Эй, от культуры упыри, хорош собой кичиться!
Откройте двери изнутри, пустите приобщиться!
Я весь замёрз, покрылся льдом, куда теперь мне деться?
Впустите в ваш культурный дом, хотя бы обогреться…
Но дом, застыв, стоял, молчал, к культуре не пуская.
И я рискнул, и, дверь толкнув, шагнул в дверной проём.
Вхожу, а мне навстречу хмырь, мол, - здеся мастерская.
Желаешь, выточим чего, а хочешь – откуём.
Стою, башкой едва варю, паршивый школьник словно.
Скажи-ка, дядя, - говорю, - где здесь куют духовно...
ты осади, не суетись, поведай мне толково.
А он в ответ, - иди проспись, ты друг уже подкован.
И я побрёл к своей мечте, скуля, как пудель драный,
и вышел в полной темноте на двери ресторана.
Вошёл… и обратился в зал, который весь прокурен, -
а где здесь, господа, - сказал, - дверь, что ведёт к культуре?
В ответ послышались смешки (а мне рыдать охота), -
эй, поглядите, корешки, скорей на идиота!
Слышь, псих, иди сюда, налью, но я в ответ, смущаясь, -
ребята, что вы? Я не пью, я только приобщаюсь.
Не надо ёрничать и ржать, во мне не помутилось,
я просто не могу сдержать всё то, что накопилось.
Я в тупике, который год, осоловел, в натуре.
Мне нужен выход, то есть вход, тот, что проход к культуре.
В ответ мне каверзный пинок был выписан умело,
и я летел без задних ног, как пудель очумелый.
Сквозь строй халдеев и пилон, ругаясь и сморкаясь,
я в фото, кажется, салон вломился задыхаясь.
…………………………………………………..
Какой-то фрукт мне руку тряс, грозился негативом,
шептал, потом как гаркнет, - щас! И прыг – за объективы.
- Ну, всё! Конец, кранты, пропал! Уж больно сволочь прыток,
видать, я в камеру попал, которая для пыток.
Ловлю, дрожа, движенья рук. Он взад-вперёд всё ходит,
юлит и вертится вокруг, и крутит, и наводит,
всё просит прямо сел я чтоб. Тогда я с отреченьем, -
давай, шмаляй, но только в лоб, чтоб сразу, без мучений!
Снаружи бел, внутри горю и, разорвав рубаху, -
я за культуру, - говорю, - согласный, хоть на плаху.
А ну, кончай! Одна беда – с роднёй не попрощался.
Ты передай: погиб, когда к культуре приобщался.
Но был не выстрел, а щелчок, холодный пот ошпарил,
и молвил дядя, - дурачок, ты ж ненормальный, парень.
Тебя и психи не поймут, зачем тебе прощаться,
таких лечиться не берут, не то, что приобщаться.
Был вечер. В свете фонарей я тенью распластался,
и дом со множеством дверей загадкою остался.
А в голове, - товарищ, верь, всё сбудется и будет!
И помни: только вера – дверь, та, за которой – люди.