Я в комнате вспыхивал свет,
брал книги, садился в кресло.
Карандашом на форзацах
очернивливал мысли.
И если случалось однажды
спроситься: «Что будет, если
меня Всевышний из школы
земной за неуд отчислит?»
К каким попаду небесным
ангелам по мытарствам?
Какая бывает погода –
успеть захватить ли зонтик?
И есть ли там стены – на стенах
«Мин нет», «Цой жив» и «Митасов»?
С ключами ли Пётр и плачет
ли кающийся сотник?
Под утро, слезясь от ночи,
я видел – в окне исчезает
моё отраженье – сначала
тёмных волос надлобье,
брови затем, глаза и
лицо… Так теряется в зале
Вокса из ваксы-воска
гудок, Босхдвигая надгромье.
Сквозняк просочился в окна,
брал за руку, пульс мне щупал.
А форточка хлопала «[в о к а к] ! »,
жевала, рвала гардины.
Тянул в небо лебедьрайский,
рак спятил, и только щука
держала кольцо зубами,
отвоёванное у тины.
Я будто проснулся в разных
телах, неопознанных мною.
И не было больше утра.
И не было больше ночи.
И стало равно рожденью
наименьшее под луною.
Ночерезутрату времени
Я вечность свою просрочил…