Осознать истинный драматизм положения России на Кавказе
можно только тогда,
когда находишься за пределами России –
внутри самого Кавказа.
Похоже, истории угодно дать нам Кавказ как испытание.
Россия не просто теряет Кавказ в своих бесконечных войнах,
она теряет нечто большее.
Мы не заметили ту грань,
за которой начинается наш человеческий распад.
Попасть на грузино-чеченскую границу непросто,
особенно российскому журналисту.
Истерия российских военных по поводу пособничества Грузии Чечне
достигла предела.
Мы въехали в Шатили.
Я так много слышала и читала об этом грузинском селе:
и Шамиль Басаев здесь свои силы восстанавливает,
и Шпигуна там прячут,
и колонны боевиков с оружием идут в Чечню.
Шатили – несколько домов, сжатых в скалу.
Когда поднимаешься к чеченским постам,
по правую руку видишь почерневшие от времени срубы.
В прошлые века сюда приходили умирать люди,
заболевшие чумой.
Тропинка в горах – шириной в двадцать пять сантиметров.
Начальник заставы:
«Я приглашаю сюда Путина всего с одним гранатометом.
Пусть попробует пройтись».
Беженцы, прошедшие проверку и занесенные в особый журнал,
сидели в ожидании транспорта.
Плакали малые дети, мужчины сжимали кулаки.
Молодые люди закрывают лицо руками,
увидев мой фотоаппарат.
К вечеру похолодало. Беженцы проведут ночь под открытым небом.
Мы уезжаем на погранзаставу, но что-то заставляет меня вернуться.
Там кипят страсти, вызванные моим появлением:
русская на грузинской территории –
это как «Су-27» над Аргунским ущельем.
Мне не терпелось выяснить:
какие чеченцы идут через Шатили -
российские или кистины - грузинские чеченцы?
В изгнании или держат путь домой?
Один из мужчин резко развернул свои метрики:
Ахметский район, село Дуиси.
Господи! Сколько у меня друзей в Дуиси!
Нугзар Дуишвили, его брат Нодар, сестра Тамара…
Не успеваю продолжить,как оказываюсь в объятьях того,
кто меня чуть не растерзал минуту назад.
Это все родственники Нугзара…
Я что-то несу про болезнь почек Нугзара, но все уже не имеет никакого значения:
меня приняли в свой круг и требуют сделать снимки на память.
Доверие на войне не обеспечивается словами.
Оно обеспечивается единственной ценностью – человеком.
Сколько раз я выходила из военной кутерьмы,
когда моим прикрытием оказывался человек,
которого не было рядом,
но он спасал меня одним тем, что я называла его имя.
Эти невидимые глазу сцепления сердец-
одно из самых сильных моих впечатлений на войне.
Как задержать эти моменты человеческих соединений?
…Еще тлеют воронки от бомб в Ингушетии,
Нагорном Карабахе, Южной Осетии, Кодорском ущелье.
Еще не выплаканы слезы матерей,
еще живы в памяти картины изгнания с родных земель тысяч скитальцев,
но Кавказ странным образом поднимается,
обнаруживая в людях способность восстанавливаться
по законам прощения и покаяния, человечности и братства.
По законам, которые нами то ли забыты,
то ли утрачены.
…Чеченские пограничники уходили в ночь.
Инженер Вахтанг дал им американский фонарь.
«Не печальтесь. Они кавказские люди. Если обещали вернуть, вернут»
Ах вот оно что! Кавказский человек…
Здесь, в горах Кавказа,
это понятие звучит совсем не так, как на московских просторах.
Кавказский человек – это тот,
кто проявляет интерес к другому.
Иному, чем он сам.
Кто всегда держит этого другого на периферии своего сознания:
а вдруг понадобится помощь?
Кавказское поведение –
это острый ориентировочный рефлекс на опасность,
которая может приключиться с другим.
И первый шаг-помочь другому.
Шатили. 1999г.