Немного лжи, немножечко разбоя
Над ближним и, конечно, над собою.
Неудержимой делается речь,
Чтоб соблазнить любую и любою
С восторгом и со скукой пренебречь.
О чем грустить, когда ничто не ново?
Состарился и спился Казанова,
Наскучивший земле и небесам.
Желанье без сочувствия – основа
Того, что ты себе не нужен сам.
По счастью, срок отпущенный недолог.
Дороги, словно нитки без иголок,
Свиваются в бессмысленный оскал.
И будущность – не больше, чем осколок
Кривых от удивления зеркал.
В Венеции подобное не диво.
В каналах исказившись, перспектива
Заведомо ведет нас не туда
И учит жить поспешно и ретиво
И умирать без ложного стыда.
На пару с этим городом старея,
Пусть время оборвется поскорее
Весенней изумительной порой,
Когда отважных любит гонорея,
А осторожных любит геморрой.
Ни слова не осталось напоследок.
Ко всем и ко всему на свете едок,
Ты, кажется, без боя сдал редут.
По сведеньям бесчисленных разведок
Тебя нигде не ждали и не ждут.
Нужна существованию обнова.
Прощай, недолговечный Казанова,
Погибнувший в бессмысленной борьбе.
Ты, видимо, желал себе иного?
Наверное, желал. Но не себе.
Допой, точней, довой, подобно волку,
Остаток песни, смерть сбивая с толку.
Пространство раскалилось добела
И сузилось. И видятся сквозь щелку
Венеция, каналы, зеркала.