По вечерам, когда горит одинокая керосиновая лампа
и трещит посреди кухни печь,
мы собираемся в кучу. Любимая игра – в слова.
В языки.
Дети говорят на трех языках: русском, чеченском, грузинском.
Грузинский – язык земли, которая их приютила.
Мне было интересно, какую из фраз выберут дети:
«Со кьер» - Я боюсь. Это по-чеченски.
«Со цакьер» - Я не боюсь.
«Ма кьер!» - Не бойся!
«Мэ мешиниа»- Я боюсь. По-грузински.
«Мэ ар мешиниа» - Я не боюсь.
Ну гешиниа! – не бойся!
«Я боюсь» - вычеркивается из всех языков сразу.
Пробуем на вкус и цвет слово «война».
По чеченски и кистински – «том»,
по-грузински «оми».
Визг радости: по краткости грузинское слово напоминает чеченское.
Где-то в середине игры до меня доходит банальное:
Господи! Это же Кавказ!
Кавказские народы, кавказские языки. Семья.
«Пури», «бепиг», «коржум» - «хлеб» на трех языках.
Детям искренне кажется, что звучит одинаково,
и какое счастье, что «отец» на кистинском звучит так же,
как «мама» на грузинском.
Мы не просто произносим слова. Мы общаемся.
Это особого рода разговор,
с которым я столкнулась еще в Нагорном Карабахе.
Язык сопротивляется ужасу пережитого
и отказывается называть вещи своими именами.
Но потребность поделиться с другими остается.
И тогда выбирается оптимальный вариант:
берутся нейтральные слова,
нагружаются другой интонацией, другой ритмикой-
и разговор о сокровенном непременно состоится,
хотя не будет произнесено ни одного актуального слова.
Второй вечер посвящается пословицам и поговоркам трех народов.
Пословицы выбирали из книги,
которая специально выпущена для беженцев.
Книга на трех языках: русском, чеченском, грузинском.
Выпущена «Кавказским домом».
Книга содержит предисловие,
оно выдержано в глубочайших духовных и культурных традициях:
ни одного плохого слова о стране,
изгнанниками которой являются дети.
Сострадание и чувство вины перед детьми,
которым выпала тяжкая доля жить вне Дома.
«В мире, созданном Богом,
победой является только нравственная победа,
а поражением – только нравственное поражение.
Мы просим у всех прощения за вашу судьбу».
Вместе с Маликой готовим урок по русской литературе.
Странный подбор текстов. Почти нет светлых страниц.
Как с таким учебником преодолевать пустыню отрочества?
Как нарочно, из классики выбраны самые трагичные страницы.
Заканчивается учебник таким текстом:
«На рассвете блюститель порядка столкнулся о его труп,
лежащий на снегу».
Интересно, какая концепция детства заложена в учебник?
Самая маленькая в семействе, Зарема
решается на серьезный шаг – дарит мне книгу.
Я сопротивляюсь. Книга уже в сумке.
Зарема вскидывает руки,как в чеченском танце,
и торжественно произносит:
-Я подарила ей книгу, где собраны все языки мира!
***
Глава дома, восьмидесятилетний Эски,
организовывал наш уход из Панкисского ущелья.
Сначала отправили машиной Вячеслава Измайлова.
Леночку Милашину облачили в зеленый махровый халат,
на голову повязывают платок. Обряд переодевания завершен.
На дворе кромешная тьма. Кухня освещена тусклой керосиновой лампой.
Многочисленные чада семейства Дуишвили кучкуются у печки.
Теперь вся моя жизнь в руках Гулико -
она мой проводник по ночному Панкиси.
Мой глаз никак не привыкнет к этой тьме.
Я не различаю ни дорог, ни домов.
Густоту ночи прорезают фары бешено мчащейся машины.
Глаза слепит от света. Гулико втягивает меня в проулок.
В глухой тьме мы отчетливо слышим чьи-то шаги.
Гулико крепко обнимает меня.
Мы не знаем языка друг друга, но прочнее нашего союза сейчас в мире нет.
Мы пили за любовь к Грузии.
Омари берет слово.
- Грузия – это не просто горы и солнце.
Грузия – это грузины, народ, от которого нам пришло тепло.
Мы, чеченцы из России, стали другими именно в Грузии.
Для меня Грузия – это мать. Какой бы храбростью и умом мы ни обладали,
главное то, что на этот свет мы родились благодаря матери.
А Чечня? Она для меня - отец.
Все мы знаем: если кто-то скажет плохо про отца, еще можно смолчать.
Но простить плохое слово о матери нельзя.
Мы пили за любовь к Грузии.
Это особая тема – отношение этноса к стране,
которая его приютила.
Всё хотела понять, какая фундаментальная ценность
определяет любовь чеченца к Грузии.
Эта ценность называется безопасностью.
Чувство защищенности так сильно, что чеченец не может допустить,
что какая-нибудь военная операции, начатая Грузией в ущелье,
поколеблет его жизнь.
- Что вы будете делать, если грузины войдут в ущелье? – спросила я Омари.
- Помогать грузинам ловить воров и бандитов.
Уверенность кистинца, что правительство Грузии
не предпримет акции против жителей Панкиси,
передалась и чеченцам, которые пришли из России:
«Нас не тронут». «Жителей убивать не будут».
Генная память хранит заботу Грузии о кистинцах.
Основной порок обеих нынешних войн в Чечне
в том и состоит, что мы не отделили мирного жителя от бандитов.
Не сумели привлечь мирного жителя
к наведению порядка в собственном доме.
На дворе тьма-тьмущая.
Всю ночь разоряются петухи.
Доносится шевеление проснувшихся баранов.
Все звуки разом прерываются мощным гулом: «Аллах Акбар!»
Заунывный протяжный гул усилен динамиками на новой ваххабитской мечети.
Усилен и эхом в горах.
Я съеживаюсь и смотрю на хозяина дома Хасо:
- Что это означает? Он к чему-то призывает?
- Это означает только одно – время молиться.