Города, городки, городишечки,
как слюда, леденцы да ледышечки,
петушки у торговки на палочках
под часовней в чешуйках русалочьих;
свиристели в рябине заснеженной,
бубенцы на лошадке заезженной —
всё как было при князе с княгинею,
разве что припорошено инеем
и дождём ледяным охрусталено,
и Кащею в наследство оставлено.
Коляда по сугробам таскается,
в пёстрый плат с бахромой наряжается,
с рождества до крещенья — всё празднички,
медовуха, соленьица, прянички;
а уж там недалече до масляной,
что накормит блинами да баснями.
Скоморошьей румяною рожицей
пусть потешится сын богородицын.
Мало будет в миру ему радостей —
не жалейте ж для деточки сладостей!
Карусели, качели, музейчики —
всё, что хочет душа — за копеечки.
Крёстный ход с хороводом мешается,
словно солнце с землёю братается.
Перезвон и свистки паровозные
вьются паром морозным над озером,
а над прорубью змеи летучие
парапланами крылья распучили.
Крылья алые, синие, жёлтые,
от налипшего снега тяжёлые;
но неймётся икаровым правнукам:
рвутся к дедушке в небо — по праздникам.
Там, за тучами, небо лазорево:
вишь, сияет в завесе разорванной,
рай бедняцкий, грошовый, дурашливый,
как попасть туда — лучше не спрашивай:
в нужный час подадут тебе весточку,
уберут как к венчанью невесточку,
и отправят на тройке с гармошкою
в домик пряничный с сахарной крошкою.
Сидя там у окна, наглядишься ты
теми махонькими городишками.
А Кащей… Пожалей его, бедного:
лютой нежити радость неведома.