ФРАГМЕНТ ПЕРВЫЙ
Они сидели в небольшом загородном кафе. Друг напротив друга. Но за разными столи-
ками. На столе перед ней стояла чашечка с горячим каппучино и пустая пепельница. На его столике - пивная кружка с ручкой ввиде мужской мускулистой руки и надписью "Арсенальное" и тарелочка с суджуком. А еще на столах горели свечи в красных стаканах.
Он оторвал взгляд от пламени и увидел ее. Их взгляды встретились. "А она симпатичная", - подумал он...
"А он ничего", - подумала она и нарочито безразлично повернула голову в направлении официанта. Официант изобразил готовность подойти, но она (давайте назовем ее Наташей) отрицательно помахала рукой. Голова вернулась в исходное положение и взгляды встретились вновь. Он (назовем его Никитой) невольно улыбнулся. Наташа сделала вид, что пьет кофе. Хотя мимолетное движение ее тонких губ Никита заметил. Допив крупным глотком остаток пива, Никита подал знак официанту, подняв два пальца и показав на пустую кружку, встал, взял тарелку с суджуком и решительно подошел к Наташиному столику. "Можно?", - спросил Никита, улыбаясь, и отодвинул гредужку стула. Наташа еле заметно дернула плечиком из чего можно было понять, что ей все равно.
Никита сел и тихо спросил: "Наташа? Вас ведь так зовут?" Несмотря на удивление, которое ей не удалось скрыть, Наташа почему-то отреагировала неадекватно. "Эльза," улыбнувшись неожиданно громко сказала она и игриво протянула левую ручку для поцелуя.
Как он угадал ее имя, и почему она соврала, не знает никто. По удивлению, мелькнувшему в Наташиных глазах, Никита догадался, что девушка врет, но не подал вида. "Герман," - улыбнулся Никита как можно более убедительно и поцеловал тыльную сторону протянутой ладони, принимая игру. Если бы он знал... Если бы он только мог предположить, как эта игра изменит его жизнь...
В Питере Никита был в командировке. Поселившись на окраине в недорогой гостинице неподалеку от пункта назначения (это был какой-то так называемый почтовый ящик), он довольно быстро порешал свои вопросы, подписал акты, на что ни он, ни его начальство очень-то не рассчитывали, и поэтому считал себя вправе отдохнуть в Северной столице два-три дня, побродить по Невскому, покататься на катере по каналам, заглянуть в Русский музей... Но...
Официант принес пиво и спросил, обращаясь больше к Никите, нежели к девушке: "Дама ничего не желает?" "Вы пробовали абсент?" - спросил он Наташу и, не дожидаясь ответа, заказал два по сто абсента. Официант, довольно улыбнувшись, удалился.
"Я не хочу абсент, Герман" - тихо, чтобы не услышал официант, сказала Наташа, прямо глядя в глаза Никите. Она поймала его на ошибке, явно пренебрегнув его обаянием. Никита немного растерялся. Двести абсента на три кружки пива было явно многовато для него. Пил он редко и пьянел довольно быстро. Но отступать тоже не хотелось. Пытаясь выправить положение, он крикнул официанту, чтобы тот принес меню. Через полминуты
Наташа с плохо скрываемым удовольствием уже листала изрядно потрепанную,
но довольно толстую книжицу. Пока она изучала ее, Никита решил более тщательно изучить Наташу. Из-под наброшенного на плечи поверх белого пухового платка черного демисезонного пальто (в кафе было довольно прохладно) выглядывала бордовая с люрексом водолазка. На груди на тонкой золотой цепочке висел небольшой кулончик ввиде мотылька, сделанный из перламутра в золотой оправе. На безымянном пальце правой руки сверкало маленьким бриллиантиком тонкое обручальное колечко, которое Никита заметил только сейчас. Сам он кольца не носил, считая это предрассудком, хотя и был женат уже тринадцать лет. На коленях у Наташи стояла небольшая черная сумочка из кожзаменителя, из которой выглядывала ручка складного зонта (все-таки октябрь). Сапог видно не было, но скорей всего они тоже черные. Наташа была блондинкой, но скорее всего не натуральной. Глаза в полумраке кафе казались серыми, хотя могли быть и голубыми, и зелеными. Вцелом девушка производила приятное впечатление. Возраст Никита определил для себя как двадцать пять - двадцать семь.
Наташа закрыла меню и на этом ее визуальный осмотр был завершен. Подошедшему официанту она заказала салат из морепродуктов, мартини и пачку Вирджинии. Никита терпеть не мог курящих женщин и почему-то ему казалось, что Наташа не курит. Сам он бросил курить сразу же после свадьбы в двадцать три года и давно отвык от запаха табака. Тем временем третья кружка показала дно, а расторопный официант принес поднос с абсентом, разложил салфетки с трубочками, расставил бокалы, налил напиток в один бокал и начал священнодействие с поджиганием и переливанием огненной струи. Наташа зачарованно смотрела на это представление. Судя по ее горящим глазам, она раньше никогда такого не видела. Никита стал мелкими глотками пить горячий зеленый напиток, а официант начал спектакль со второй порцией. Глядя на то, с каким наслаждением Никита перемежает глотки вдохами паров через трубочку из второго бокала, Наташе тоже захотелось попробовать абсент.
Она придвинула бокал и сделала крупный глоток. В следующую секунду она судорожно схватилась за горло, вытаращила полные ужаса глаза на Никиту и стала медленно заваливаться на бок. Никита едва успел схватить ее за рукав, резко дернул на себя, подхватил на руки, вскочил и понес ее на стоящий около входа в зал кожаный диван. Официант от неожиданности выронил металлический поднос, с грохотом покатившийся по паркетному полу, подскочил к дивану и начал испуганно причитать.
Наташа не дышала. Никита, моментально вспомнив занятия на военке, на которых их, студентов политеха, учили оказывать первую помощь пострадавшим, стал делать искусственное дыхание. После того, как он второй раз надавил на грудную клетку Наташе, она закашлялась и прерывисто задышала...
ФРАГМЕНТ ВТОРОЙ
Море было еще теплым. Для последней декады октября это было аномально. Двадцать градусов при двадцати двух воздуха. Солнце сквозь легкую дымку осматривало пустынный пляж. Собственно, пляжем он не являлся. Все пляжи, пансионаты, кафе и аттракционы были на другой стороне косы, в бухте. Крупные камни, белая галька какой-то кустарник и странные деревья неправильной формы с мелкими листьями делали пейзаж похожим на инопланетный. Воздух был недвижим. Время, похоже, тоже не существовало.
«Зачем ты меня обманула?» - вопрос разрушил безмолвие и был так неуместен, что Наташа не стала на него отвечать.
«Ладно. Не хочешь отвечать, не надо. Мою жену тоже зовут Натальей. Если бы не маленькая родинка над губой и не голубые глаза, то вас можно запросто перепутать. Смешно. Уехать на неделю в Питер, чтобы встретить там свою жену.» - Никита усмехнулся и продолжил, - «А я ведь за тринадцать лет ей ни разу не изменил. Так. Легкий флирт с сотрудницами института. А тебя увидел и слетел с катушек.»
«Мы все живем, пока живет душа,
Обманываясь, веря и греша.
Мы все уйдем, зови иль не зови,
Но почему так хочется любви?»
«Экспромт?»
«Нет. Бард один диск свой как-то подарил в поезде. Тоже говорил, что я ему первую любовь напомнила. Врал, наверно. Кобели вы все!» - и Наташа весело и по-доброму засмеялась.
Никита молча вытащил из кармана брюк, что лежали рядом на полотенце, паспорт и вытащил из кармашка маленькую фотографию.
«Это жена с сыном, когда ему исполнилось десять лет.»
Наташа взяла фотографию, долго разглядывала ее, потом, улыбнувшись, сказала: «Правда похожи. И сын на нее похож.» - Улыбка слетела с ее лица, она отвернулась
И тихо заплакала. Плечи слегка подрагивали.
«Ты что? Обиделась?» - Никита положил теплую ладонь Наташе на плечо и тихонько погладил – «Извини. Понимаю, что глупо одной женщине говорить про другую. Но я не хочу, чтобы между нами жила неправда. Эти игры - Эльза-Герман – плохо кончаются. Ты ведь чуть не умерла от этого дурацкого абсента.»
«Я никогда не обижаюсь. Ты ни при чем.» - Наташа перевернулась на спину,
надела хамелеоны и тихо продолжила. «У меня тоже был сын.»
Никита опешил, но не стал задавать вопроса, понимая, что это терра-инкогнито.
После долгой паузы Наташа тихим спокойным голосом нарушила давящую тишину.
«Они с мужем погибли. Он забрал сына из областной больницы, где он лежал с воспалением легких. На трассе пьяный дальнобойщик на Камазе выскочил на встречную. Сергей даже затормозить не успел…» - Наташа ненадолго замолчала. И опять Никита
не решился что-то сказать. – «Три года прошло уже… А мне уже тридцать…» - и опять замолчала.
«А мне тридцать шесть. Сережке моему двенадцать. Все марки машин знает. В его комнате на стенах обоев не видно. Одни машины. И откуда у него это? Я железки терпеть не могу. И машины у нас не было никогда.» Теперь замолчал Никита.
Легкий ветерок шевелил слегка вьющиеся Наташины волосы… Какая-то пичуга села на сухую ветку дерева, которое росло метрах в десяти от того места, где лежали Никита с Наташей, и звонко запела. Песня ее не отличалась разнообразием, но в ней четко улавливалась завершенная музыкальная фраза. Неожиданно Наташа запела практически в унисон с птицей:
«Чаинку черную достану я со дна.
Под стук колес войду в пространство полусна…»
«Класс! Один в один. Откуда эта песня?» - Никита повернулся набок и, хотя камни даже через каремат давили ребра, никак не добавляя комфорта, принялся влюбленными глазами рассматривать Наташу. Эта женщина становилась ему все ближе. Они уже второй день в Геленджике и у них, как бы это сказать, все было, но, как говорил один известный юморист – «секс еще не повод для знакомства». Он вообще с трудом узнавал себя. Дома в семье он был как бы на вторых ролях, спокойно дополняя деловую активность жены и, будучи почти идеальным мужем, отдавал все заработанные деньги, включая шабашки, своей любимой супруге. Он вспомнил жену и у него кольнуло сердце. «Ничего себе» - отметил для себя Никита. Раньше он сердца не чувствовал. Вообще практически не болел, не считая стандартного набора детских корей-коклющей. С Наташей (этой) он с самого начала чувствовал себя лидером. Он и бес-искуситель (он вспомнил тот чертов абсент), он и спасатель (сроду не думал, что навыки, полученные на военной кафедре ему, абсолютно гражданскому человеку, когда-нибудь пригодятся), он и мачо (он до сих пор не понимает, как это он решился предложить практически незнакомой женщине слетать на три дня на море, для чего пришлось «распечатать» кредитную карточку Альфа-банка, которую он зачем-то таскал в паспорте). И сейчас, лежа на пустынном берегу, он четко ощущал полную ответственность за все, что может произойти с этой женщиной.
«Это с того же диска.» - голос Наташи вывел Никиту из его размышлений и реминисценций. Он даже не сразу «врубился» - о каком диске идет речь. Настолько далеко завели его мысли и воспоминания за каких-то пять-десять секунд.
«А я бардов не очень… Мне больше металл подавай. Битлов тоже люблю. Рок-оперу могу с начала до конца прослушать, пока за компом работаю. Меня родители пытались в музыкалку запихнуть, а я вместо занятий в футбол с пацанами гонял. Ну, они и плюнули на мое музвоспитание». – Никиту потянуло на воспоминания, но до слуха донеслось негромкое урчание автомобильного двигателя, и на обширную поляну, расположенную за деревом, на котором недавно пела птичка, вылез белый микроавтобус со значком «Мерседеса» на капоте…
ФРАГМЕНТ ТРЕТИЙ
«Я – бедная овечка!» - разрывался автомат. Песня звучала третий раз подряд. Рядом с автоматом скакала молодая овца. Овце было от силы лет семнадцать. Изрядно разогретая алкоголем, она самозабвенно прыгала, мотая мелированными кудряшками. Белое лохматое платье, обтягивающее не по годам аппетитные формы только усиливало сходство с домашним животным. Неподалеку сидел пожилой мужчина, как сейчас говорят «кавказской национальности». Он был явно недоволен поведением своей спутницы, которая, несмотря на его настойчивые требования «Пайдом дамой!», палила десятки в автомате и никак не хотела отрабатывать ужин.
«А она красивая!» - сказала Наташа, явно провоцируя Никиту на дискуссию.
«Что в ней красивого? Сплошной целлюлит.» - не заметив подвоха, ответил Никита.
«Она органична.» - продолжала гнуть свою линию Наташа.
«Ну, не знаю. Прыгает, как коза. В чем тут органичность?»
«Как овца.» - поправила его Наташа.
«Какая разница?» - Никита не понимал, что спутница его изучает, и отвечал откровенно и прямо.
«Как какая? На ней белое лохматое платье, аппетитные формы. А какая прическа?» - Наташа с нескрываемым удовольствием следила за реакцией. Несмотря на три выпитых кружки «семерки», Никита был вполне адекватен, и немного озадачен последним высказыванием. «Стоп! А ведь это моя оценка. Практически дословная. Она что? Читает мои мысли?» Никита заполнил образовавшуюся паузу суджуком. Он впервые попадал в такую ситуацию и не понимал, как ему на это реагировать. Играть в дурака или раскрыться? «Стоп! Какой дурак! Она ведь и это может слышать!»
Наташа беззастенчиво рассмеялась: «Никит. Посмотри – муха пьяная!» По подоконнику, спотыкаясь шла огромная муха.
«Глупости. Простое совпадение. И смеется она не надо мной, а над мухой.» Муха была действительно пьяной.
«Муха мое любимое животное,» - продолжая улыбаться, заявила Наташа.
Никита поперхнулся от неожиданности и закашлялся.
«Постучать по спине?» - Наташа изобразила готовность.
Никита отрицательно помотал головой. Прокашлялся. Допил последний глоток пива и спросил: «Пойдем?»
«Давай еще чуть-чуть посидим. В гостинице телепрограмма скучнее.» - улыбалась Наташа.
Никита заказал два кофе и они продолжили общение. Два стакана рислинга развязали Наташе язык. Она разоткровенничалась. Стала рассказывать о своем детстве, о бабушке, которая ее воспитывала после смерти родителей. Ей было шесть лет, когда они погибли. Их накрыла лавина где-то в горах. С тех пор Наташа не любила горы и все, что с ними связано. Она рассказала о своей свадьбе, о беременности, о тяжелых родах. О своем сынишке, о том, какой был прекрасный человек – ее муж. При этом она улыбалась. Создавалось ощущение, что они для нее были живыми.
«Они живые,» - как бы подтверждая Никитины мысли, сказала Наташа и добавила: «Просто живут теперь там,» - она глазами показала наверх и улыбнулась.
Никита взял ее руку, поцеловал и прижал к гладковыбритой щеке…
«Иди ты на …, старый козел! Никуда я с тобой не пойду» - раздался истошный крик «овцы», который вернул Никиту с Наташей в реальный мир.
«Пайдош, сука. Или завтра выгоню. Без тэба абайдус.» - кавказец, видимо был хозяином этого заведения и имел на девчонку какие-то права.
«Выгоняй! Сейчас выгоняй! Я завтра не приду! Сам будешь подносы таскать и полы натирать! Урод! Дебил!.......» - дальше пошел полный неформат.
Никита решил не ввязываться в «семейные разборки», подал знак официанту, чтобы тот посчитал их ужин, потом расплатился и, не дожидаясь сдачи, повел свою спутницу на выход.
Солнце село. На небе сияли и переливались яркие звезды. Наташа повисла на левой руке Никиты, плотно прижимаясь и иногда бросая на него полные любви и нежности взгляды.
«А почему муха?» - неожиданно спросил Никита.
«Потому, что Мухе я отдала свои лучшие годы!» - Наташа громко рассмеялась, глядя на недоумевающего спутника. Потом, сжалившись, добавила. Я – дизайнер. И училась в Мухинском училище. И два дня назад пыталась устроиться на работу в свою «Алма-матер».
«Ты – дизайнер?» - Никита с нескрываемым восхищением посмотрел не Наташу. Он всегда поражался способности людей рисовать. У самого, как говорится, руки не оттуда росли. Уроки рисования в школе были для него просто театром, или скорей цирком, где он изображал из себя клоуна, чтобы как-то оправдывать несоответствие изображенных на его рисунках предметов их реальному виду, будь то кубы с конусами или чучело сороки.
«Ты – дизайнер!» - он подхватил Наташу на руки и понес, идя по разделительной полосе пустынной улицы.
«Дизайнер… Дизайнер…» - продолжая повторять, улыбался Никита, ничуть не замечая веса в общем-то не худенькой женщины. Гостиница была в ста метрах от кафе, в котором они сидели, поэтому «подвиги Геракла» не состоялись. Перед парадной дверью, он поставил подругу на шпильки и распахнул тяжелую деревянную дверь. Впереди была долгая жаркая ночь…
ФРАГМЕНТ ЧЕТВЕРТЫЙ
Лодка уткнулась носом в каменистый морской берег, который в этом месте образовал маленькую бухточку. Из лодки, кряхтя и что-то веселое напевая, вылез огромного роста старик в брезентовом плаще и начал собирать разбросанные на дне снасти. Три металлических спиннинга, большой подсак, старый полинявший рюкзак. Старик отнес все под дерево и вернулся к лодке. Достал из нее с ужасным грохотом длинную металлическую цепь с замком и защелкнул замок на железном кольце, приваренном к ржавой трубе, сантиметров на пятьдесят торчащей из воды.
Никита с интересом наблюдал за рыбаком, сидя в позе врубелевского демона. Наташа дремала рядом, лежа на спине, прикрыв лицо гостиничным полотенцем.
Старик посмотрел оценивающим взглядом на Никиту и махнул рукой, приглашая его к лодке. Никита подошел от удивления присвистнул. На дне лодки лежал огромный сетчатый садок, практически полностью набитый рыбой.
«Подсоби, приятель,» - попросил старик, и намотал на руку веревку, перевязывающую горловину садка. Никита двумя руками схватился за кольцо на дне садка и они не без труда перетащили садок в тень того же дерева, под которым лежали снасти.
«Как же вы все потащите?» - недоуменно спросил Никита.
«Внук скоро подъедет» - ответил дед и выбросив в направлении Никиты широкую, как лопата, ладонь, добавил: «Паша». Никита представился.
«Сигаретки не найдется?» - спросил с надеждой старик.
«К сожалению, не курю.» - пожал плечами Никита и, кивнув на садок, предположительно бросил: «Килограмм пятьдесят.»
«Шестьдесят два,» уверенно заявил старик и, поясняя, добавил: «У меня до пятого кольца ровно шестьдесят два килограмма входит».
«А куда Вам столько рыбы?»
Дед помолчал, не очень-то желая выдавать свои производственные секреты, но потом все-таки ответил: «Море всю мою семью кормит. У меня во дворе своя коптильня. Мелочь жена солит. Небось, пиво с рыбкой любишь? Мою ставридку нарасхват знающие мужики берут. И не по одной связке.»
«Вы что, всю жизнь рыбачите?» - задал довольно глупый вопрос Никита.
«Я всю жизнь на буксире проходил. Хоть маленький, но капитан,» - не без гордости сказал старик, подняв вверх указательный палец. «Был помоложе, матросил на круизном лайнере. Шарик раз десять обошел. Да какой десять? Больше. Потом заставили учиться.» - старик замолчал, что-то вспоминая. Образовалась пауза. Но пауза не тяготила собеседников. Здесь, под деревом, создавалось ощущение замкнутого пространства. Сзади стеной стоял кустарник. Вместо второй стены было море. Оно сегодня было немного неспокойным. Небольшие волны накатывали на берег, играя мелкими камушками. Солнце было почти в зените. Легкая дымка на горизонте прятала сам горизонт и море плавно перерастало в небо.
«Не обгорит?» - кивнув на Наташу, спросил старик.
«Да вроде кремом каким-то мазалась,» - улыбаясь, ответил Никита, а для себя отметил «А я ведь совсем забыл о ней.» «Ладно. Пойду. Скажу, чтобы перевернулась, а то, правда, обгорит.»
«Погодь чуток.» - дед достал из кармана плаща полиэтиленовый пакет и, развязав садок, положил в пакет парочку довольно приличных рыбин. «На. Пусть пожарит,» - опять кивнув головой в сторону Никитиной подруги, сказал рыбак.
«Да мы в гостинице. У нас там ни плиты, ни сковородки. В столовой питаемся.»
«Ну, поварам отдашь. Бери. Не пожалеешь.» - дед продолжал держать пакет на вытянутой руке.
«Ну, спасибо. Удачи!» - Никита улыбнулся, встал и направился к Наташе.
Подойдя к женщине, он невольно залюбовался ее округлыми формами. Фигура у нее была просто великолепная. Это не были стандартные 90-60-90. Бедра были явно побольше, но не лишали пропорциональности, так как ноги были довольно длинными.
«Эй! На шхуне! Обедать не пора?» - у Никиты было прекрасное настроение. Он чувствовал себя покорителем мира. Море. Пляж. Прекрасная женщина, с которой у него все великолепно складывалось. Что еще надо, чтобы ощущать себя счастливым человеком? «Посмотри, что я заработал.»
Наташа, наконец, сняла с головы полотенце и, приподнявшись на локтях, заглянула в пакет.
«И что с ней делать?», Наташа удивленно посмотрела на Никиту и улыбнулась: «Добытчик.»
«Отдадим поварам. Попросим пожарить. Одевайся. После обеда поедем в город. Буду учить тебя играть в бильярд.»
«Ну, пойдем,» - без особого энтузиазма отреагировала Наташа на активную жизненную позицию. Они стали собираться. Никита свернул карематы в трубочку, завязал капроновым шнуром и стал ждать, пока Наташа расчешется-накрасится.
Тишину нарушило знакомое урчание машинного двигателя и на поляну прямо к самому дереву вырулил белый микроавтобус, из которого выскочил плечистый длинноволосый парень: «Привет, дед. Как дела?»
«Загружай,» - не ответив на приветствия нарочито сурово сказал старик.
Через минуту ни старика, ни парня, ни «Мерседеса» на берегу уже не было.
Никита с Наташей на прощание посмотрели на море, взявшись за руки, как дети в детском саду.
Одинокая яхта, заблудившаяся с прошлого века медленно перемещалась вдоль берега, оживляя безлюдный пейзаж, не понятно откуда прилетевшая большая серая чайка, усевшись на огромном валуне, торчавшем из воды, громко захохотала…
ФРАГМЕНТ ПЯТЫЙ
Луч солнца нашел просвет в выгоревших шторах и, смешавшись с розовым цветом простеньких обоев, стал пурпурным. На полу поверх бордовой водолазки валялись черные мужские брюки. Белый потолок казался серо-розовым. На огромном двуспальном сексодроме в странных позах валялись два тела, едва прикрытых изрядно помятыми простынями. На тумбочке рядом с выключенным светильником лежала нераспечатанная пачка дорогих презервативов. По тюлевой занавеске вертикально вверх не спеша шел огромный рыжий таракан…
В дверь постучали. Таракан от неожиданности упал. Больше движений не было. Стук повторился. На этот раз он был настойчивым и долгим.
«Кого там черт принес?» - проворчал недовольно разбуженный мужчина и, не вставая негромко крикнул: «Кто?»
За дверью после секундной паузы раздался уверенный женский голос: «Никита Андреевич! Это я – Ирина Андреевна, администратор. Откройте пожалуйста.»
Никита с трудом поднялся, протирая слипающиеся глаза. Заворочалась Наташа: «Что случилось?»
«Спи еще,» - шепотом ответил Никита. Он быстро натянул брюки, повесил аккуратно Наташину водолазку на спинку стула и пошел открывать.
Выйдя в коридор, чтобы окончательно не будить Наташу, он поздоровался.
«Никита Андреевич. Извините за беспокойство. Но…» - она немного замешкалась, но продолжила: «Нам тут на Ваше имя странный факс пришел. Я, вообще-то, чужие письма не читаю, но тут подумала – а вдруг что-то срочное? – прочитала и решила вам передать.» - и она протянула бумажку Никите. В коридоре еще было довольно темно. Окно было далеко, а свет из соображений экономии был выключен. Никита поблагодарил женщину и вернулся в номер. Факс был от друга и коллеги по работе, который был в курсе перемещений Никиты. При оформлении в гостиницу Никита позвонил ему на мобильник с городского телефона и на всякий случай дал ему номер гостиничного факса. Свой мобильник у него давно разрядился, а зарядка осталась на окне гостиничного номера в Питере.
Факс гласил. «Постарайся не задерживаться. Шеф начал тебя искать. Наклевывается новая работенка. Он поручил мне тебя найти. День-два попытаюсь прикрыть. Наташа твоя приболела.» От последнего предложения Никите стало нехорошо. Засосало под ложечкой и противно заныло сердце.
«Ну вот. Началось.» Он достал из холодильника бутылку «Балтики» и, щелкнув пробкой, сделал пять жадных глотков. От резкого звука Наташа вздрогнула и поднялась на локтях. Красивая грудь была открыта. «Что случилось?» - и после паузы – «Ведь что-то случилось?»
«Наташа заболела.»
«Сам ты заболел,» не поняв спросонья, что речь идет не о ней, огрызнулась она.
Никита улыбнулся: «Жена.»
«Поедешь?»
«Завтра самолетом.» - Никита не стал обманывать Наташу и скрывать причину отъезда.
Наташа натянула на себя простынь, легла и молча отвернулась. В номере повисла тяжелая пауза. Нет. Наташа не обижалась. Мозгами она прекрасно понимала, что она не единственная и не главная фигура в жизни Никиты, но что-то внутри, где-то в животе, не хотело соглашаться с тем, что Никита уезжает ради другой Наташи. Звали бы ее иначе, ей было бы легче.
Никита спиной почувствовал, что Наташа (эта) не в порядке. Она не плакала. Она не возмущалась. Не ругалась. Она молчала. Он не выдержал, повернулся к ней, опустил ладонь ей на ногу чуть выше щиколотки и стал молча гладить, словно он гладил кошку. Слова были лишними. За окнами раздался звук сирены приближающейся машины скорой помощи. «Кому-то плохо», - подумал Никита.
«Мне плохо», - еле слышно произнесла Наташа.
«Ну что ты, Малыш? Давай сегодня устроим праздник прощания! Видела вчера пиратский парусник? Это плавучее кафе. Мы уплывем на нем далеко-далеко в море. Над нами будут развеваться паруса. Пусть не алые, но паруса! Я никогда не катался на яхте. Ты каталась на яхте?» - как можно веселее звонким голосом спросил Никита.
«Мне плохо», - повторила Наташа, приподнялась на кровати и резко села.
ФРАГМЕНТ ШЕСТОЙ
Скорая приехала быстро. По коридору простучали шпильки молодой врачихи. Дверь без стука распахнулась и стройная высокая женщина в синем халате с большим чемоданчиком, не теряя времени, по-деловому подставила стул поближе к кровати, на краю которой сидел Никита и нервно стучал кулаком по коленке, другой рукой сжимая руку Наташи. Наташа была бледной. Глаза были закрыты.
«Позвольте?» - рука Наташи перешла в руку доктора.
«Тахикардия. Пульс нитевидный. Восемьдесят ударов в минуту.» - констатировала женщина. Из черного чемоданчика буквально выскочил аппарат для измерения давления.
После недолгой процедуры, она вернула молча аппарат обратно. Достала из кармана халата мобильник и набрала номер. «Верочка. Это я. Срочно высылай вторую машину с кардиологом и полным набором. Возможно, инфаркт.»
Никита подскочил с ошарашенным видом и почему-то шепотом спросил: «Какой инфаркт? Ей всего тридцать.»
«Будем надеяться, что я ошибаюсь. Не волнуйтесь. Так быстрей приедут.»
Никита присел к столу и забарабанил пальцами.
«Прекратите панику, а то я Вам укол сделаю. Дайте лучше полотенце», - вставая, сказала она и пошла мыть руки. Через минуту она вернула полотенце, сделала больной какой-то укол и стала заполнять бланк, попросив паспорт и полис. На вопрос: «Вы ей кем доводитесь?» Никита ответил «Ну, вроде, муж.». Глянув быстрым оценивающим взглядом на взъерошенного как-то усохшего Никиту, она с легкой усмешкой ответила: «Ну, вроде, понятно. Готовьте вещи. Будем госпитализировать. Здесь я ее оставить в таком состоянии не могу.»
Щеки Наташи немного порозовели. Начал действовать укол. Она открыла глаза и, ничего не понимая, тихо спросила: «Что здесь происходит?»
Никита опять сел на край кровати, схватил Наташину руку и произнес с деланной улыбкой: «Не волнуйся, дорогая. Ты упала обморок и я вот перепугался и скорую вызвал.»
«Как Вы себя чувствуете?» - спокойным и уверенным голосом спросила врач.
«Нормально. Тошнит немного.» - Наташа виновато улыбнулась. Врачиха опять метнула взгляд на Никиту.
По коридору застучали каблуками и в номер вошла полная пожилая женщина в толстых роговых очках в сопровождении двух санитаров с носилками.
Наташе сделали кардиограмму. Прослушали фонендоскопом сердце и стали укладывать на носилки.
На робкое «Я сама» кардиолог так сверкнула из-под очков, что Наташа поняла, что она тут собой не распоряжается.
«Вы поедете с больной?» Вопрос был обращен к Никите.
«А я могу не ехать?» - удивленно спросил Никита.
«Можете не ехать», не поняв интонации вопроса, ответила кардиолог.
«Нет-нет. Конечно, поеду,» - исправляя ошибку, ответил он.
Машина, включив сирену, помчалась по шоссе. Вторая машина поехала в противоположную сторону на срочный вызов.
Кардиология располагалась на втором этаже. Окна в большой угловой палате выходили на больничный сквер с высокими соснами. В палате стояло четыре кровати, две из которых были свободны и аккуратно застелены. На одной кровати лежала под капельницей старуха
и с хрипом дышала. На второй читала книгу миловидная широколицая женщина лет сорока, которая увидев, что в палату въехала каталка с красивой блондинкой, предложила санитарам положить вновь прибывшую на кровать у окна, которая стояла напротив ее кровати. Никиту в палату не пустили, посоветовав прийти с утра.
Он медленно побрел домой. Не домой, конечно. Но гостиница могла надолго им стать. Мысли, расталкивая друг друга, пытались найти выход из черепной коробки. Выхода не было. Чтоб хоть как-то их усмирить, Никита зашел в первое попавшееся кафе, которых на море море, простите за каламбур, заказал стакан водки с томатным соком и чего-нибудь мясного побыстрее. Самыми быстрыми оказались пельмени. Никита посмотрел на часы. Было ровно двенадцать. «С Новым годом!» промелькнула язвительная мысль. «Даже мысли сегодня больные», подумал Никита и грустно улыбнулся.
До Нового года оставалось чуть больше двух месяцев. Год свиньи таки подложил мне свинью, еще более грустно улыбнулся Никита и залпом осушил принесенный стакан спасительного снадобья…
ФРАГМЕНТ СЕДЬМОЙ
Потолок больничной палаты, выкрашенный эмульсионкой лет десять назад напоминал театр теней. Из-под «новой» серо-голубой краски выглядывала пятнами «старая» непонятного желто-зеленого цвета. Пятна в зависимости от настроения и хода мыслей были, то гоголевскими персонажами из «Вия», то сказочными эльфами. Они беззвучно разговаривали друг с другом. Иногда они даже менялись местами, при этом увеличиваясь или уменьшаясь в размерах. Иногда придумывались сказки. Не какие-нибудь «Алисывстранечудес», а вполне реальные маслюки на бурбулетах.
Прошло три дня с момента зачисления Наташи в ряды сердечнобольных. После всех положенных анализов и каждодневных кардиограмм, консилиум врачей поставил диагноз «Острая сердечная недостаточность на фоне интоксикации». На второй день, когда выяснилось, что инфаркта, слава богу, не было, а тесты на беременность, сделанные так, на всякий случай, дали положительные результаты, врачи немного успокоили Наташу. Никиту можно было не держать. Мало того. Врачи, чтобы не усугублять состояние Наташи, даже не пустили его к ней, успокоив его отсутствием инфаркта. Про беременность Наташа просила не говорить. Никита получил возможность с относительно чистой совестью, обменявшись с ней несколькими записками, уехать в свой миниакадемгородок, названия которого мы никогда не узнаем.
Были даже определенные плюсы в том, что Наташа оказалась здесь. Во-первых, после гибели мужа и сына у нее случались иногда непонятные полуобморочные состояния, о которых рано или поздно пришлось бы рассказывать участковым терапевтам. Во-вторых, врачи на курорте, за много лет существования всяческих санаториев, благодаря естественной текучке, были куда как профессиональней и грамотней врачей ее районной поликлиники. В-третьих, после сокращения в проектном институте, где она работала руководителем группы, у нее образовалась естественная фаза поиска новой работы и, возможно, даже смены профиля (она была морально готова перейти на преподавательскую, которой в ее небольшом провинциальном городке ввиду отсутствия профильных учебных заведений попросту не было). В-четвертых, если говорить о месте жительства, то ее кроме могил ничто не держало на родине мужа, а курортная зона для нее была не самым плохим местом на Земле для проживания. Кстати, и с работой тут могли появиться варианты трудоустройства. В-пятых, в случае положительной динамики в коей она не сомневалась, она собиралась, несмотря на опасения врачей, сохранить ребенка. В-шестых, то, что у нее появилась возможнось просто думать о нем, уже изменило ее взгляд на свое будущее. И, наконец, в-седьмых, необходимость завершения курортного романа как-то естественным образом превратилась в само завершение, причем обе стороны при этом были освобождены от необходимости оправдываться друг перед другом, обосновывая «правильность» расставания.
Соседка по палате (а она после смерти бабушки теперь осталась одна), оказалась очень добропорядочной, интеллигентной и мудрой женщиной, с которой можно было обсудить любую жизненную ситуацию, что, кстати, было, пожалуй, восьмым положительным моментом. Женщина прожила здесь, на юге, уже больше двадцати лет, сразу после института выскочив замуж за горячего кавказского сокурсника, с которым она и работает до сих пор вместе в санатории МВД врачом-терапевтом. Да. Врачи, как ни странно, тоже болеют. Женщину звали Верой Ивановной. Они с Наташей как-то быстро нашли общие интересы. Вера Ивановна в свое время стояла перед выбором. Пойти в мединститут или поехать в Ростов, чтобы поступать в архитектурный. Она очень неплохо рисовала, но на семейном совете, взвесив все финансовые и чисто бытовые возможности, постановили,
точнее говоря, настойчиво порекомендовали ей поступать в медицинский институт по месту жительства.
Наташа и Вера Ивановна, не поворачиваясь друг кругу, подолгу разговаривали. Темы были разные. От воспоминаний о детстве, до рассказов об институтских похождениях. Наташа много рассказывала о Питере, где Вера Ивановна никогда в жизни не была. Вера Ивановна, в основном делилась опытом проживания в курортной зоне, что Наташе могло пригодиться в будущем.
Лекарств, как ни странно, врачи практически не назначили. Кое-что успокаивающее и стандартный набор витаминов внутримышечно. Главное лекарство – покой и морской воздух, «который лечит».
А еще Наташе стали сниться сны. Нет. Сны, конечно, ей снились и раньше. И даже цветные. Но теперь это были другие сны. Они стали объемными. В них добавилось ощущения. Вплоть до тактильных. К ней стал приходить Никита…
ФРАГМЕНТ ВОСЬМОЙ
"Корабли постоят
И ложатся на курс…"
- из открытой металлической двери, приглашающей в подвальчик, над входом в который висела вывеска «Кафе-бар Пеликан», раздавался знакомый хриплый голос, говорящий о пристрастиях хозяев. Две женщины, тихо шедших по выложенному серой плиткой тротуару, поравнявшись с дверью, как по команде остановились, посмотрели друг на друга оценивающими взглядами и, несмотря на наличие довольно объемных пакетов у обеих, одновременно улыбнулись, кивнув утвердительно головами, и стали спускаться по лестнице, накрытой оранжевой черепичной крышей.
Открыв тяжелую деревянную дверь, декорированную ковкой, женщины оказались в небольшом пустом зале, по стенам которого были развешены рыболовные сети с чучелами больших шарообразных рыб, крабов и морских звезд. По стене, расположенной со стороны входа, шел ряд иллюминаторов. Рядом с барной стойкой над которой висела клетка с большим серым попугаем, стоял огромный аквариум. Столы и лавки со спинками из грубо строганных досок освещались какими-то странными лампами, больше похожими на кадила, чем на светильники.
«А здесь симпатично,» - сказала та, что помоложе и добавила: «Давай к аквариуму», на что другая молча утвердительно кивнула.
Матрос с пионерским галстуком на шее принес им меню, приветливо улыбнулся и после короткого приветствия предложил живое разливное фирменное пиво «Пеликан» из частной пивоварни. Женщины, улыбнувшись в ответ, дружно утвердительно кивнули.
«Если где-то в чужой неспокойной ночи, ночи
Ты споткнулся и ходишь по краю,
Не таись, не молчи, до меня докричи, докричи.
Я твой голос услышу, узнаю…»
«Никогда не слышала этой песни.»
«Я тоже»
Расторопный официант-пионер принес два высоких бокала с мутноватым желтым напитком и сухой на палец выше стекла белоснежной пеной. Бокалы он держал в правой руке, а в левой у него была небольшая, черная тарелка. Он поставил все на стол, пояснив коротко наличие тарелки: «Креветки-гриль. От заведения.»
«Ну что? С выздоровлением?»
«Давай!»
Раздался глухой стук бокалов. Женщины сделали по одному глотку, поставили бокалы на стол и, взглянув друг на друга, дружно рассмеялись. Большие белые усы превратили их в безбородых дедов морозов…
Наташу и Веру отпустили по домам двадцатого декабря. Обе были награждены выпиской с диагнозом «Острая сердечная недостаточность». Поскольку у Наташи дома здесь не было, подруги решили встретить Новый год у Веры. Места у нее было дуром. Три комнаты, которые они с мужем сдавали отдыхающим, были свободны. Звонок из Питера заведующего кафедрой дизайна с предложением принять участие в конкурсе на замещение вакантной должности старшего преподавателя, заставший Наташу перед самой выпиской, предопределил ее дальнейшую жизнедеятельность с первого февраля. Январь был у нее в запасе. Сердце не беспокоило. Редкие приступы тошноты были вполне объяснимы…
«Вдоль обрыва по-над пропастью
По самому по краю…»
Женщины мило беседовали, запивая фирменным пивом салаты из морепродуктов. Высоцкий постоянно «подбрасывал» им темы для разговора, как бы незримо участвуя в их беседе. Торопиться им было особо некуда. Родственники Веры о выписке не знали. Она решила им устроить сюрприз. Больничный закрыт был до самых новогодних праздников.
«Я спросил тебя – зачем идете в горы вы?» - пропел Высоцкий.
«Ты любишь горы?» - спросила Вера.
«Не знаю. Альпинизмом не увлекалась... Я море люблю.»
«А мы с мужем весь Кавказ облазили. Сейчас редко выбираемся. Разве что на фестиваль какой.»
«Какой фестиваль?»
«Какой? У нас все лето то тут, то там барды фестивалят. »
«А вы с мужем что? Тоже песни пишете?»
«Да ну. Что ты… Муж немного на гитаре бренчит. А я вообще… Медведь на ухо, как говорится… Просто хорошо там. На полянах. Костры, палатки, гитары. Как-то забываешь обо всем.»
«Иногда хочется обо всем забыть…» - Наташа опустила голову, пряча набежавшую слезу.
В воздухе повисла пауза. Высоцкий заполнял ее как мог.
«Сам виноват. И слезы лью и охаю.
Попал в чужую колею глубокую.
Я цели намечал свои на выбор сам.
А вот теперь из колеи не выбраться…»
Вера вынула из сумочки пачку легких сигарет. Вообще-то она не курила. Но сигареты с собой носила… Сделав несколько неглубоких затяжек, она зло смяла сигарету в ракушке-пепельнице.
«Здесь лапы у елей дрожат на весу.
Здесь птицы щебечут тревожно.
Живешь в заколдованном диком лесу,
Откуда уйти невозможно…»
Со скамейки, на которой лежала Наташина сумка, раздался заливистый смех. Это звонил мобильник.
«Ну вот. Кто-то вспомнил и обо мне,» - пронеслось в голове. «Похоже на строчку из песни,» - отметила про себя Наташа и полезла в сумку…
ФРАГМЕНТ ДЕВЯТЫЙ
В окне необычно голубое для этого времени года небо тонуло в зеркальной глади огромной бухты.
Легкий ветерок лениво игрался с тюлевой занавеской. На полированной тумбочке рядом с перевернутой открытой книгой в потрепанном кожаном переплете стояла полупустая вазочка с изюмом. Выключенный телевизор с оклеенной выгоревшими обоями стены смотрел потухшим экраном на большую двуспальную кровать. На кровати, укрывшись теплым верблюжьим пледом, лежала Наташа.
Она только что проснулась. Часы показывали полдвенадцатого. Вставать не хотелось. Стивенсон почти до самого утра не дал ей заснуть. Наташа просто не замечала окончания глав, заинтригованная сюжетом.
«Что подарить Никите на Новый год?» - эта мысль второй день не давала ей покоя после того телефонного звонка в кафе. «Он приедет. Он обязательно приедет. Пусть не первого января. Пусть на рождество. Но приедет.» Никита действительно пообещал женщине вырваться к ней на пару-тройку дней. Наташа обрадовала его выпиской, рассказала о том, что с февраля будет жить в Питере и они будут ближе друг к другу.
Нащупав лежавший рядом телефон, Наташа просмотрела СМСки. К традиционному «Доброе утро!» теперь добавились строчки из песен того самого барда из поезда. Как уж Никита натолкнулся на его сайт в Интернете, остается загадкой. Больше всего Наташу поразила песня, которую она записала в телефон там же, в кафе. Качество, конечно, было не очень, так как на запись наложился Высоцкий, но в этом был даже определенный шарм. Она включила диктофон и оттуда донесся знакомый уже голос:
«Подмигни озорно мне небом,
Улыбнись, показав ромашку.
Убаюкай мой ветер снегом,
Дорогая моя Наташка…» Наташа улыбалась… «Надо поесть чего-нибудь» - пронеслось в голове. Наташа стала перебирать в голове варианты завтрака. Остановившись на горячем бутерброде с сосиской, она выбралась из-под теплого пледа. Потянулась. Набросила Верин махровый халат, который хозяйка ей любезно презентовала, закрыла форточку и пошла умываться…
Горячий кофе с бутербродом на фоне теленовостей стали уже привычным ритуалом. Третий день уже пошел после выписки.
Наташа не чувствовала себя чужой в доме. Муж Веры, начиненный наследственной кавказской гостеприимностью, настолько обрадовался тому, что у них в доме будет жить больше месяца «такой красивый женщина», что Наташа даже немного засмущалась от его неподдельной влюбленности. Казбек (так звали Вериного мужа) по вечерам обязательно приглашал Наташу на семейный ужин. Чтобы не чувствовать себя обязанной, Наташа всегда ставила на стол что-нибудь вкусненькое, заблаговременно купленное ей в городе.
Вчера за ужином разговор зашел о Наташиной профессии, и как-то само собой Наташа стала подбрасывать хозяевам интересные мысли по оформлению и реконструкции их жилища. Они просто загорелись ее идеей пристройки к гостиной остекленной веранды с зимним садом.
Потом она рассказывала о своих впечатлениях от Питера, от людей, с которыми она там встречалась. Как и многие другие, побывавшие в этом городе хоть однажды, она просто болела им. Даже здесь, на море, которое она с детства просто обожала, периодически на нее накатывала ностальгия.
Казбек с Верой, под впечатлением рассказов о северной столице твердо решили
в следующем году приехать в гости к Наташе. Вообще Наташа обратила внимание на то, что при всей внешней непохожести Вера с Казбеком были буквально параллельными в реакциях на происходящее и имели практически одинаковые суждения, какая бы тема ни возникала в разговоре. Чувствовалось, что эти люди прожили уже много лет вместе, тем не менее они не потеряли интереса друг к другу и к жизни, как это бывает у многих…
За окном раздался звук автомобильного двигателя, редкий для тихой улочки, на которой стоял дом. Машина остановилась у ворот и через минуту раздался уверенный стук в железную калитку.
«Хозяева! Принимайте гостей!»
ФРАГМЕНТ ДЕСЯТЫЙ
Стол ломился. Здесь было все. Хрустальные графины отливали глубоким малиновым цветом домашнего вина, крепокозаваренным чаем выглядел «Дербент» в высокой бутылке, обильно потели «Пять озер». Шашлык, только что снятый с шампуров заливал ярко освещенную гостиную невыносимым ароматом. Всевозможные салаты на белой скатерти напоминали лежащий огромный светофор. Огурчики-помидорчики-грибочки завершали эту симфонию.
Разрумянившаяся от горящей духовки хозяйка внесла огромный поднос с дымящимся мясным пирогом, и над столом пронесся облегченный стон «ну, наконец-то!»
Казбек, неизменно игравший на всех застольях роль тамады, встал с заблаговременно налитым бокалом вина и начал:
«Дарагие маи. Я так рад, что Вы выбрались из сваей Сибири на нашу гастэприимную кавказскую зэмлю! Юрочка! Где ты прападал пят лэт? Пачэму ты лэтом не приехал? Хачу предоставит тебе первый тост. Атчитайся о сваих успехах и пазнаком, наканэц, са сваими друзьями.»
Над противополжным краем стола выросла статуя. Под два метра ростом бородатый с начинающей седеть пышной шевелюрой мужик в облегающем бордовом свитере, немного стесняющийся своих габаритов, с таким же, что и у хозяина бокалом вина приступил к отчету. После рассказа о геологических экспедициях он начал представлять своих друзей. Сделав жест рукой, который следовало понимать как предложение подняться, он стал рассказывать о поднявшейся, правда чуть меньшего размера, второй статуе в белой водолазке:
«Это - Сергей. Кандидат геолого-минералогических наук. Первооткрыватель нескольких месторождений. Руководитель последней партии. Наше золото и бриллиант. Отец двоих сыновей. Прекрасный семьянин. Характер нордический.»
Отец двоих детей в толстых роговых очках в ответ на одобрительные хлопки немного по-шутовски закивал головой. Юра подал знак второму бородачу и после того, как тот поднялся (а это был невысокого роста, но стройный, подтянутый мужчина средних лет в сером костюме-тройке с черным галстуком), продолжил:
«Мой сосед. Археолог. Историк. Бард. Имеет дочь. В настоящее время свободен. Характер белый и пушистый. »
«А как зовут соседа?» - спросила сидящая рядом с ним Наташа.
«Ян» - коротко самоотрекомендовался тот, приложив руку к сердцу.
Несмотря на прошедшие несколько лет, очки и отпущенную бороду, Наташа узнала в своем соседе по столу того самого барда, который ехал с ней в одном купе. Она улыбнулась своим мыслям «то никого, то много», но не подала вида, что узнала его.
Юра продолжил:
«Мы трое, дружим уже почти пятнадцать лет, выросли в одном дворе. Мне недолго пришлось их уговаривать. Надо, наверно, было предупредить хозяев, но мы решили устроить сюрприз, тем более, что я хорошо знаю порядки в доме Казбека и Веры и то, что они никогда не откажут приезжему человеку в крыше над головой. Я предлагаю первый тост поднять за то, чтобы эта крыша была надежной, а дом этот никогда не покидали радость и счастье!»
Все встали. Раздался звон хрусталя и наступила долгая пауза, во время которой только стук вилок да изредка просьбы типа «положите вон того салатика» нарушали тишину. Но тишина эта была недолгой. Тамада предложил не увлекаться едой и наполнить бокалы,
после чего второй тост предоставил гостье. Наташа встала, представилась и сказала первое, что ей пришло на ум:
«Я предлагаю выпить за тепло этого гостеприимного дома. За то тепло, которое люди, прожившие в этом доме хотя бы несколько дней, развозят его потом по всей стране.»
Уже не вставая, гости и хозяева с одобрительными возгласами чокнулись и продолжили приятное чревоугодие, переговариваясь друг с другом, оказывая друг другу мелкие услуги в виде предложения «подлить компотика?» и «возьмите кусочек пирога».
Застолье продолжалось долго. Тосты и тостующие сменяли друг друга. Люди смеялись и веселились, рассказывая были и небылицы. Но в любом застолье наступает пауза, когда есть уже невозможно, а пить, не закусывая, не хочется и наступает тишина. Именно в этом состоянии обычно начинаются застольные песни и появляется гитара, если она есть в доме. В этом доме она была. Ян взял ее в руки. Покрутил колки и после недолгого проигрыша запел:
«Пластмассовая вилка на столе,
Сухарь и кабачковая икра.
Я на Земле живу уже сто лет,
И это только миг, но мне пора…»
Песня была грустная. Не делая паузы после первой песни, бард запел вторую, потом третью. Аплодисментов не последовало.
«А чьи это песни», - спросила Вера.
«Ян поет практически только свои.» - Юра попросил инструмент и запел песню, которую знали все:
«Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву.
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою,
А иначе зачем на земле этой вечной живу?»
Гитара переходила из рук в руки. Песни перемежались иногда рассказами об экспедициях и походах, о случаях из забытого дворового детства, анекдотами в тему
И уже когда все устали и стали появляться вопросы типа «не пора ли разойтись по камерам?» и «может пойдем уже спать?», гитара оказалась у Яна и он попросил спеть последнюю песню. Песня была о любви и пел он ее, глядя в глаза Наташе, которая к тому времени перебралась в кресло и, обхватив ноги двумя руками, слушала.
«Ну что с того, что мы почти что не знакомы ?
Ну что с того, что между нами города?
Есть поезда, что нас спасают от истомы.
Мы наши встречи не забудем никогда.
На свете белом даже малая букашка
Играет роль свою, не ведая о том.
Прости меня, моя далекая Наташка,
За то, что будешь недописанным листом…»
Гитара замолчала. Гости и хозяева разбрелись по комнатам. Наташа разделась, сняла сережки и кольца, забралась под плед и выключила бра.. Легкая истома стала разливаться по всему телу. И тут раздался тихий, но настойчивый стук в дверь…
ФРАГМЕНТ ОДИННАДЦАТЫЙ
«Пока подсолнухи цветут,
Пока огнем горят глаза,
Пока метели не метут,
Нам чистой кажется слеза…»
Ян проснулся. Строчки надо было записать. И мелодия была приятной. «Жалко будет, если забудется.» Так бывало. Приснится что-нибудь, а вставать неохота. Уснешь опять и все. Строчки пропали. Сколько ни вспоминай. Ян не знал, как ему поступить. Чтобы записать текст в блокнот, необходимо было встать, так как дотянуться до пиджака, висящего на стуле, было невозможно. Но и будить женщину, сладко спящую у него «под крылышком» ему тоже не хотелось. Прошло пять минут. Глаза слипались. И все-таки желание не потерять песню оказалось сильнее. Ян тихонько поцеловал Наташу в темя, и она неожиданно сама повернулась на левый бок, освободив при этом руку. Песня была спасена.
Выйдя в коридор в одних брюках с гитарой в руках, Ян включил свет и расположился в кресле. Последним куплетом было повторение первого. Когда-то взятый на вооружение прием, делал песни как бы круглыми, возвращая слушателя в конце к исходной мысли.
Тихо-тихо, чтобы не разбудить Наташу и друзей, которые спали в соседней комнате он стал запоминать мелодию, зажимая левой рукой струны на первом ладу. Он редко когда бегал по грифу, считая, что это усложняет аккомпанемент. В песне для него на первом месте стоял текст и он в принципе не сильно-то комплексовал по поводу своей далеко не профессиональной игры. Добирал обычно голосом и нервом. Хорошая песня сама находила исполнителя. Так было не однажды. Свою задачу он понимал в том, чтобы донести эту песню до слушателей.
Прошло минут двадцать. Песня состоялась. Конечно, над текстом еще надо было потрудиться, выучить как следует слова, отработать гитару, довести до автоматизма. Он уже собирался вернуться, как дверь комнаты открылась, и в проеме появилась Наташа. Она подошла к нему. Присела на корточки около кресла и, глядя влюбленными глазами попросила: «Спой».
«Пойдем в комнату».
Они сели на краешек кровати так, чтобы видеть друг друга. Ян вполголоса начал петь. В голове Наташи стали возникать картины. Огромное поле цветущего подсолнуха. Чистое-чистое небо. Птицы в небе. Почему-то чайки. Она в голубом платье, обрывая лепестки цветка, играет в детскую гадалку «любит-не-любит». Одна чайка, оторвавшись от своих собратьев, опускается перед ней, превращаясь в ангела. Ангел обнимает ее и целует. Сердце замирает.
«… Ты скажешь мне – не умирай,
Не уходи, останься тут,
Ведь так прекрасен этот край,
Когда подсолнухи цветут…»
Наташа заплакала. Слезы просто ручьем лились. При этом она продолжала смотреть на поющего Яна и улыбаться. Песня закончилась. Наступила тишина.
«Спасибо», опустив глаза прошептала Наташа.
«Это тебе спасибо, Муза моя.» - Ян видел, что Наташа плачет, но не стал ее успокаивать, а запел другую песню, более светлую и оптимистичную.
«Мой белый день, не уходи, не улетай.
Все, что еще бьется в груди, не предавай.
Ты – белый ангел. Доля твоя
Быть только белым, даже края
Солнечных крыльев не запятнать,
Чтоб в темном небе звездочкой стать…»
Песня кончилась. Наташа подсела ближе, потянулась к нему губами и закрыла глаза. Вместо поцелуя прозвучал вопрос:
«А у нас есть что-нибудь пожрать?» и Ян рассмеялся. Действительно творческий процесс вызывал у него обычно зверский аппетит.
«Фу, дурачок. Разве можно так с женщиной?»
«Прости. Я люблю тебя.» и их губы слились в долгом и чувственном поцелуе.
«Выходи за меня. Ты – та самая, которую я искал всю жизнь,» - Ян смотрел на нее бархатными черными глазами.
«А можно я подумаю?» - очень серьезно спросила Наташа.
«Можно. Но только не долго. Послезавтра мы улетаем.»
«Как послезавтра? А Новый год?»
«У ребят семьи, а я участвую в новогоднем представлении. Буду играть бродячего менестреля. Слышала когда-нибудь Якова Когана?» - не дожидаясь ответа, он снова взял гитару и довольно громко запел:
«Меня не спешить, не убить, не сдернуть со стены.
Я – менестрель, а, стало быть, отродье сатаны.
Мещане мелют языком, вопит моя родня,
Священник крестится тайком, завидевши меня…»
Раздался громкий стук в стену и возмущенный бас Юры: «Менестрель, дай поспать!»
Наташа и Ян дружно засмеялись. В сумке зазвонил телефон. Звонил Никита. Его звонок отличался от других мелодией.
«Чаинку черную достану я со дна…»
ФРАГМЕНТ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Холод шел изнутри. Вдоль позвоночника гуляла ледяная волна. Зубы, что называется, выбивали чечетку. Не помогло ни второе одеяло, ни теплые носки, ни инфракрасный обогреватель. В комнате было двадцать три градуса, но Наташу буквально колотило. При этом термометр стабильно показывал 36 и 6.
Ян принес из кухни электрический чайник и через каждые двадцать минут заваривал чай с бергамотом. Вера принесла малиновое варенье. Толи от сладкого, толи от озноба Наташу начало подташнивать. «Скорее всего это интоксикация. Пройдет,» - думала Наташа. Никто, даже Вера, не знал о ее беременности. От скорой Наташа отказалась. А все началось с того утреннего телефонного звонка.
Чтобы не создавать пикантную ситуацию, Наташа вышла в коридор.
«Здравствуй, дорогой.»
«Наташка. Как я соскучился. Ты не представляешь. Я часы считаю. Сразу после Нового года прилечу. Ты встретишь меня на вокзале?» - Никита говорил возбужденно и нетерпеливо.
«А как же жена?» - ровным спокойным голосом задала неприятный вопрос Наташа.
«А что жена? Она сразу после моего приезда все поняла. Плачет постоянно.»
«И тебе ее не жалко?»
Никита почувствовал перемену настроения в голосе Наташи. Раньше она так о его супруге не заботилась. Но, не желая верить в худшее, он бодрым голосом затараторил:
«Натуля. Миленькая. Хорошая моя. Я уже все решил. Я перебираюсь в Питер. Мы снимем квартиру. Работу я на девяносто процентов уже нашел. Наши шефы, к которым я постоянно мотался, предложили мне лабораторию. Свою. Представляешь? Сяду за докторскую. Годика через три остепенюсь окончательно. А жена…» - Никита сделал небольшую паузу – «Не она первая, не она последняя. Жалко, конечно. Буду алименты высылать. Бесполезно клеить битую посуду.»
«Понятное дело. Новый сервиз всегда лучше.» - это уже был удар ниже пояса. Никита взбесился:
«Ты что? Белены объелась? Ты о чем там думаешь? Или завелся кто?» - и не дожидаясь ответа принялся фантазировать на эту тему. Он называл ее и потаскухой, и стервой. Говорил о том, что ей жалко его алиментов, что она его облапошила, как пацана, а он-то, дурак, губы раскатал. Как же. Влюбились в него. Хорошо еще, что она не клофелинщица.
«Ну вот и поговорили.» - Наташа отключила телефон и на всякий случай поставила на беззвучку.
И тут ее затрясло. Связь между состоянием и только что состоявшимся разговором была очевидна. Видимо, она хватанула негатива. Раньше она как-то не замечала такого за собой. А тут…
Приступ прошел так же мгновенно, как и начался. По телу пробежала теплая волна. Кровь застучала в пальцах рук и ног.
«Ну. Слава Богу. Отпустило.» - произнесла тихонько Наташа.
«И часто у тебя такое?» - спросил Ян без всякой задней мысли.
«С детства,» - сама не зная почему, соврала Наташа. Она немного еще полежала. Ей было приятно, что Ян хлопотал возле нее, садился рядом на кровать, брал ее руку и нежно прижимал к колючей щеке.
«Колючий,» - она улыбнулась.
«А хочешь, я побреюсь? Совсем? Буду без бороды.»
«Нет. Не хочу. Тебе идет борода. А без бороды ты мне, может быть, и не понравился бы…
Мачо.» - она опять улыбнулась.
«Ну да. Геракл засушенный.» - они оба рассмеялись.
«Спой что-нибудь. А то уедешь, и я тебя больше не услышу.»
«Услышишь. Надоем еще.» - Ян всерьез рассчитывал на ее согласие. Время еще было. Повторяться он не любил. Он взял гитару и запел:
«Золотая моя, поиграем в слова.
Золотая моя, золотая моя голова.
Я готов любоваться тобою всегда.
Загораюсь от слов. Пусть сгорю, но сперва
Золотая моя, поиграем в слова…»
Он спел несколько песен и предложил пройтись по набережной…
Они пошли к морю. Ян фотографировал ее на фоне моря, зданий, парусников. Им было легко и весело. Они кружились в вальсе, бегали друг за другом, дурачились. Потом посидели в пустой кафешке, которая в отличие от многих еще не закрылась в межсезонье. Возвращались они вечером. Звезды уже вовсю горели в черном безлунном небе. Улицы и улочки заливал оранжевый свет фонарей. Впереди у них было почти два дня счастья.
«С тобой мы встретились случайно
По мановению Земли.
В твоих глазах сияла тайна,
Светилось имя Натали…» - Наташа продекламировала четверостишие и добавила – «Прямо про нас. Давно ты написал эту песню?»
«Я давно ее не пою. Уже и слова забывать стал.
Пусть я другой целую ноги,
И тяжелы мои года.
Ты – одуванчик у дороги,
Моя прекрасная звезда.»
ФРАГМЕНТ ДВЕНАДЦАТЫЙ
Холод шел изнутри. Вдоль позвоночника гуляла ледяная волна. Зубы, что называется, выбивали чечетку. Не помогло ни второе одеяло, ни теплые носки, ни инфракрасный обогреватель. В комнате было двадцать три градуса, но Наташу буквально колотило. При этом термометр стабильно показывал 36 и 6.
Ян принес из кухни электрический чайник и через каждые двадцать минут заваривал чай с бергамотом. Вера принесла малиновое варенье. Толи от сладкого, толи от озноба Наташу начало подташнивать. «Скорее всего это интоксикация. Пройдет,» - думала Наташа. Никто, даже Вера, не знал о ее беременности. От скорой Наташа отказалась. А все началось с того утреннего телефонного звонка.
Чтобы не создавать пикантную ситуацию, Наташа вышла в коридор.
«Здравствуй, дорогой.»
«Наташка. Как я соскучился. Ты не представляешь. Я часы считаю. Сразу после Нового года прилечу. Ты встретишь меня
на вокзале?» - Никита говорил возбужденно и нетерпеливо.
«А как же жена?» - ровным спокойным голосом задала неприятный вопрос Наташа.
«А что жена? Она сразу после моего приезда все поняла. Плачет постоянно.»
«И тебе ее не жалко?»
Никита почувствовал перемену настроения в голосе Наташи. Раньше она так о его супруге не заботилась. Но, не желая верить в худшее, он бодрым голосом затараторил:
«Натуля. Миленькая. Хорошая моя. Я уже все решил. Я перебираюсь в Питер. Мы снимем квартиру. Работу я на девяносто процентов уже нашел. Наши шефы, к которым я постоянно мотался, предложили мне лабораторию. Свою. Представляешь? Сяду за докторскую. Годика через три остепенюсь окончательно. А жена…» - Никита сделал небольшую паузу – «Не она первая, не она последняя. Жалко, конечно. Буду алименты высылать. Бесполезно клеить битую посуду.»
«Понятное дело. Новый сервиз всегда лучше.» - это уже был удар ниже пояса. Никита взбесился:
«Ты что? Белены объелась? Ты о чем там думаешь? Или завелся кто?» - и не дожидаясь ответа принялся фантазировать на эту тему. Он называл ее и потаскухой, и стервой. Говорил о том, что ей жалко его алиментов, что она его облапошила, как пацана,
а он-то, дурак, губы раскатал. Как же. Влюбились в него. Хорошо еще, что она не клофелинщица.
«Ну вот и поговорили.» - Наташа отключила телефон и на всякий случай поставила на беззвучку.
И тут ее затрясло. Связь между состоянием и только что состоявшимся разговором была очевидна. Видимо, она хватанула негатива. Раньше она как-то не замечала такого за собой. А тут…
Приступ прошел так же мгновенно, как и начался. По телу пробежала теплая волна. Кровь застучала в пальцах рук и ног.
«Ну. Слава Богу. Отпустило.» - произнесла тихонько Наташа.
«И часто у тебя такое?» - спросил Ян без всякой задней мысли.
«С детства,» - сама не зная почему, соврала Наташа. Она немного еще полежала. Ей было приятно, что Ян хлопотал возле нее, садился рядом на кровать, брал ее руку и нежно прижимал к колючей щеке.
«Колючий,» - она улыбнулась.
«А хочешь, я побреюсь? Совсем? Буду без бороды.»
«Нет. Не хочу. Тебе идет борода. А без бороды ты мне, может быть, и не понравился бы…
Мачо.» - она опять улыбнулась.
«Ну да. Геракл засушенный.» - они оба рассмеялись.
«Спой что-нибудь. А то уедешь, и я тебя больше не услышу.
«Услышишь. Надоем еще.» - Ян всерьез рассчитывал на ее согласие. Время еще было. Повторяться он не любил. Он взял гитару и запел:
«Золотая моя, поиграем в слова.
Золотая моя, золотая моя голова.
Я готов любоваться тобою всегда.
Загораюсь от слов. Пусть сгорю, но сперва
Золотая моя, поиграем в слова…»
Он спел несколько песен и предложил пройтись по набережной…
Они пошли к морю. Ян фотографировал ее на фоне моря, зданий, парусников. Им было легко и весело. Они кружились в вальсе, бегали друг за другом, дурачились. Потом посидели в пустой кафешке, которая в отличие от многих еще не закрылась в межсезонье. Возвращались они вечером. Звезды уже вовсю
горели в черном безлунном небе. Улицы и улочки заливал оранжевый свет фонарей. Впереди у них было почти два дня счастья.
«С тобой мы встретились случайно
По мановению Земли.
В твоих глазах сияла тайна,
Светилось имя Натали…» - Наташа продекламировала четверостишие и добавила – «Прямо про нас. Давно ты написал эту песню?»
«Я давно ее не пою. Уже и слова забывать стал.
Пусть я другой целую ноги,
И тяжелы мои года.
Ты – одуванчик у дороги,
Моя прекрасная звезда.»