Воробьишка

               
За ночь выпал пушистый снег. Он укрыл землю и дома. Чистота и свежесть разлились повсюду. Затихшие деревья стояли в воздухе, словно в разбавленном молоке. Острая морозная свежесть врывалась в форточку маленькой уютной кухни. Папа, судя по звукам, доносившимся из ванной, яростно чистил зубы. Мама накрывала на стол, укрытый клетчатой клеенкой.
 Она быстро и ловко нарезала бутерброды с розовой упругой ветчиной и 
рассыпчатым белым хлебом. Со стуком, торопясь расставляла посуду. Мама бросила вошедшему Кириллу: «Зови к столу бабушку». Кирилл подошел к двери бабушкиной комнаты и крикнул: «Бабуль, завтракать!» «Кирилл, - послышался слабый бабушкин голос, - зайди». Кирилл толкнул дверь и вошел. Он не очень-то любил бывать в бабушкиной комнате. Из-за тяжелых бархатных портьер в комнате постоянно было сумрачно. Старая мебель: широкая кровать, комод с поставленным на него большим глиняным оленем, темно-коричневая горка с посудой, громоздкий книжный шкаф до потолка, забитый старинными книгами, занимали всю комнату. На стене висели ходики, которые надо было всякий раз заводить. Наверное, из-за этой мебели в комнате стоял запах, как в музее. Папа называл эту мебель раритетом, мама — рухлядью. А бабушка, бабушка просто наотрез отказывалась что-либо менять в своей комнате. Но дело было даже не в этом. Когда-то, в детстве, когда Кириллу было лет 5-6, он пробрался в бабушкину спальню, достал с полки старинную резную деревянную  шкатулку, доставшуюся бабушке Кирилла ещё от её дедушки с бабушкой, купцов, вышедших из казаков, и всю её исцарапал своим перочинным ножичком. Вот тогда-то и случился у бабушки первый сердечный приступ. Никто Кирилла не ругал, но сам он запомнил это на всю жизнь. К тому же у него почти сразу после этого случая проявилась аллергия на пыль. И мама не советовала Кириллу, несмотря на частые уборки, всё же заходить туда лишний раз.
       Кирилл осторожно вошел в комнату и увидел страдальческое лицо бабушки. «Что с тобой?»- спросил он. «Сердце что-то прихватило, я выпила уже аспаркам, а к столу не выйду, скажи маме, чтоб зашла ко мне потом. А ты, внучек, как пойдешь в школу, захвати крошки и пшено, брось птицам на колодец, туда, куда я обычно сыплю». «Ладно»- пробурчал Кирилл. Он отлично помнил, как ребята из его класса смеялись однажды над его бабушкой, что она каждый день сыплет корм голубям, даже специально покупает для этого пшено в магазине. Бабки же у подъезда подхваливали ее, так Григорьевна, так, птиц кормить — долго жить, птиц кормить — богатым быть, да и сами выносили, от случая к случаю, остатки еды птицам и кошкам. Но каждый день в одно и, то же, время это делала только бабушка Кирилла. Зато когда она шла по аллее к дому, птицы: воробьи, синицы и еще какие-то мелкие птички, облепившие деревья, как елочные игрушки, пели, заливаясь на разные голоса. Такое разноголосье услышишь только весной.
      Кирилл поспешил в кухню, сказал маме о плохом самочувствии
бабушки, мама тут же бросилась к бабушке в спальню, а он, наскоро
проглотив завтрак, побежал в школу, поскольку времени было уже в обрез.
Пробегая мимо места, куда надо было сыпать пшено и куда уже слетелись
птицы, Кирилл быстро опрокинул пакет с кормом и краем глаза увидел, как
из соседнего подъезда вальяжно выходит Сергей Большаков, его одноклассник, увалень и насмешник. Кирилл чуть не взвыл от досады, теперь все, разозлился он, позора не оберешься. Кирилл наддал ходу, чтобы успеть, но все-таки опоздал. Как водится, в дверях дежурные его остановили и записали, записали и подоспевшего Большакова, оставшегося невозмутимым, в то время, как Кирилл пытался что-то еще доказывать дежурным и завучу. Наконец его отпустили и он, впрыгнув в задубевшие от мороза туфли, помчался по свежевымытой лестнице, поскальзываясь на поворотах. По счастью, учительница задерживалась сама. И уже даже Большаков сидел на своем месте и шептал что-то своему соседу по парте, маленькому ехидному Русланчику, который, взглядывая на Кирилла, уже давился от смеха, взвизгивал даже, а Натальи Аркадьевны все не было и не было. В кабинете стоял шум, кто-то бубнил, уча заданное на сегодня, кто-то делился новостями после выходных. Староста класса Петров разгуливал по классу, потом он подошел к двери, заглянул за нее и крикнул: «Училка идет!» Все притихли, но в класс вошла не Наталья Аркадьевна, а какая-то девушка, высокая, в белой пушистой шубке. «Ребята! – громко сказала она, поскольку шум возобновился, - кто хочет записаться в Эколого-биологический кружок?» «А что там делать?» - тонким голосом крикнул  Русланчик. «Мы поддерживаем связь с экологическими центрами города, экологическими станциями, занимаемся природосохранением, ухаживаем за животными, попавшими в беду, подкармливаем птиц зимой». Большаков что-то сказал, Кирилл не уловил что, и сидящие рядом с ним засмеялись. Но тут Руслан опять выкрикнул: «Кирилл Воробьев,воробьишка ты наш, не теряйсь, записывайся, будешь, как твоя бабка других воробьишек нянчить!» Теперь уже грохотал от смеха весь класс. Кирилл покраснел и ринулся на Русланчика, но его уже загородила, чтобы предотвратить драку, девушка. «Зачем ты так,- укорила она Руслана, в то же время мягко оттолкнув Кирилла, - что плохого в том, чтобы кормить птиц? Вы напрасно смеетесь, что стыдного в добрых делах? Есть даже народная примета — птиц кормить — богатым быть!» В это время распахнулась дверь, на пороге стояла Наталья Аркадьевна, из-за ее плеча выглядывал папа Кирилла. Лицо у него было таким печальным, просто потерянным, таким Кирилл еще его никогда не видел. «Собирайся, Кирилл, - ласково обратилась к нему Наталья Аркадьевна,- за тобой пришел папа». Мальчик быстро покидал в портфель вещи и вышел в коридор. В наступившей тишине ребята услышали, как папа сказал Кириллу: «Мужайся,Кирилл, умерла бабушка». Кирилл оглянулся и увидел через открытую дверь виноватые и растерянные лица девчонок, смущенный вид Руслана и захлопнул за собой дверь.
    Стоял легкий мороз, снег скрипел под ногами быстро идущих Кирилла и его папы. Отец был без перчаток и шарфа, ему, как мама позвонила, было не до того. Он схватил пальто и шапку, да так и выбежал из офиса.
    «Понимаешь, мама вызвала скорую помощь, а скорой всё нет и нет, -
как бы оправдываясь, говорил папа,- мама уговаривает тёщу лежать
спокойно, а та все пытается  встать, птиц говорит не забывайте кормить,
следующий год уж ладно, а эту зиму кормите, они прилетать будут, я
приучила, ждать будут до последнего, морозы ожидаются, замерзнут, денег если хватать не будет, на комод показывает, сил уж нет говорить, мама плачет, уговаривает не беспокоиться, а та, вот ведь, и смех и грех, знай, свое про птиц талдычит, дескать, мы в ответе за тех, кого приручили, так и умерла, скорая уж потом приехала, смерть констатировала».
    Пошла уже вторая неделя после похорон, а Кирилл так и не ходил в
школу.  Просыпался он, вот уже который день, от воркования голубей,
вспоминал бабушку. Вот думал он, голуби воркуют по-прежнему, а человека нет. Возле их дома уже не было такого количества птиц. Установилась довольно теплая  погода и птицы разлетелись добывать себе корм сами кто куда. Только белая голубка никуда не улетала и стучала по утрам клювом в стекло. Но теперь было не до птиц. Настроение у Кирилла было хуже некуда. Маму положили в больницу, она так переживала из-за смерти бабушки, что началось обострение всех ее хронических заболеваний, во время обследования выявилась необходимость срочной дорогостоящей операции и, в довершение всего, папа потерял работу, из-за кризиса его фирма была объявлена банкротом, как объяснил папа, и ее имущество срочно распродавалось за долги. А денег на операцию для мамы не было. И Кирилл стал прогуливать школу. Наконец классная руководительница заявилась домой. Отец спохватился и стал контролировать посещение Кириллом занятий. Пришлось ходить в школу. Хотя он считал, что прекрасно бы обошелся и без нее. Кирилл и до этого никогда не слушал объяснений учителей на уроках, потом уже дома, самостоятельно разбирал учебный материал. И самое интересное было то, что дома он понимал все гораздо лучше, чем в шумной суете школы. А экзамены он с удовольствием сдавал бы экстерном. Не раз Кирилл пытался убедить в этом  папу, но тот был непреклонен.
     С трудом отсиживал Кирилл, как уроки, так и перемены, помалкивал,
благо его никто теперь не задевал и быстро после уроков бежал в больницу к маме, по дороге закупая все необходимое. Отец целыми днями искал работу, подрабатывал временно, где мог, но необходимой суммы на операцию не набиралось. В связи с этим отец и сын перешли на режим жесткой экономии.  Папа сам готовил завтраки, чаще - пшенную кашу. Он даже смеялся: «Как птички клюем!» «Ну, на то мы и Воробьевы» - отшучивался Кирилл.
    Но вот на крещенье ударили морозы. Кирилл с утра глянул на
заиндевевшее окно, проскреб в инее дырочку, увидел показания термометра и ахнул - 32 градуса. Папа его же и успокоил: «Сиди дома, день активируют, так что насчет школы не переживай, отдыхай с чистой
совестью». С этими словами папа ушел на очередное собеседование. Но как раз теперь, когда можно было посидеть дома, Кириллу вдруг страшно
захотелось пойти в школу, тем более, что ему надо было вернуть книгу,
взятую у учительницы русского языка и литературы на два дня. Он потеплее оделся, накрутил на шею шарф, который еще вязала бабушка, нахлобучил на голову шапку ушанку и вышел. Сначала ему показалось терпимо, но очень быстро заледенели пальцы в толстых шерстяных варежках,  как-то нехорошо остро запокалывало нос и щеки, и Кирилл поспешил натянуть на нос колючий, но такой спасительный шарф. Он наддал ходу, выбрасывая очередную порцию морозного пара через зазор между горящим лицом и шарфом. И вот пробегая мимо колодца, где его бабушка сыпала корм птицам, Кирилл машинально глянул в ту сторону и  остановился, как вкопанный, на колодце лежала с откинутой головкой замерзшая белая голубка. У него защемило сердце, резко развернувшись, дыша открытым ртом, не замечая мороза, Кирилл кинулся обратно домой. Онемевшими от холода пальцами с трудом провернул ключи в замочной скважине и, не разуваясь, бросился сразу в бабушкину комнату, толкнул дверь и та, тихо проскрипев, открылась. Ни разу еще после похорон Кирилл не заходил туда. Там стояла абсолютная тишина. Все вещи были на месте, только портьеры были раздвинуты и в свете дня эта покрытая уже пылью мебель, сама комната, показались уже иными. Несмотря на заставленность, тесноту она вдруг стала пустой и безжизненной. Как будто у комнат бывает душа, и вот теперь эта душа ушла отсюда. У Кирилла, как у маленького, искривилось лицо, и он зарыдал в голос. Когда горе отпустило его, он подошел к комоду и стал выдвигать один за другим ящики комода, в ворохе старых лент, тряпок, среди безделушек, Кирилл отыскал жестяную коробку, в ней оказалось всего 12 рублей серебром. На это нельзя было купить даже пшена, на хлеб не хватало тем более.
Приходилось ждать прихода отца и просить денег у него. Кирилл в отчаянии сел прямо на пол. Сбоку от комода, прямо на полу, валялась статуэтка - белая голубка. Машинально он взял ее в руки и принялся разглядывать: глиняная, в белой глазури, кое-где эта глазурь отколота. Кирилл поднял глаза и увидел вторую голубку на комоде, рядом  с большим, тоже глиняным, и уже облупленным, оленем. Какая-то догадка мелькнула у Кирилла. Он поднялся и стал внимательно, затаив дыхание, осматривать оленя. «Есть!» - прошептал Кирилл, увидев подтверждение своей догадки, пересохшими от волнения губами. Попытался поднять оленя, но не смог, тогда что есть силы, зажмурившись, столкнул его с комода. Раздался какой-то мягкий грохот и звон. Среди глиняных черепков и кучи пыли, вперемежку с ними лежали старинные золотые и серебряные монеты. Много монет, крупных и мелких. Открылась входная дверь, и вошел отец. «Ничего себе, - присвистнул он, - да тут не только на корм птицам, тут на операцию маме в Германии, да еще на открытие своего дела хватит и еще останется». «Не свисти папа, а то денег не будет, - засмеялся Кирилл,- а еще есть примета - птиц кормить — богатым быть, верная народная примета, теперь я это точно знаю!»
     Снова Кирилл шел в школу, но на душе у него было теперь светло и
радостно, ко всему прочему — у мамы оказался ошибочный диагноз и, она
уже была дома. Папа был на работе, он выкупил свою фирму. И птицы снова пели возле его дома. Они теперь пели всякий раз, когда он шел по аллее. Пели, потому, что он каждый день сыпал корм птицам. Сыпал рано утром, пока одноклассники еще спали, ну а если кто-нибудь что-нибудь ему и говорил, Кирилл отшучивался: «Ну, на то я и Воробьев, чтоб воробьев кормить!» А еще он записался в эколого-биологический центр, так что, все вопросы теперь отпадали сами собой и, хоть прозвище «воробьишка» за ним, все же, закрепилось, Кирилл на такие пустяки уже не обижался.