Песнопения Руси и Азии 1972-2000

                « ПЕСНОПЕНИЯ РУСИ  И АЗИИ»

                1972 – 2000 г.

рис. М. Кагарова

                …Ему мешал спать шум звёзд…
                Габриель Маркес


                …Его душа была неизлечимо больна святой необъятной любовью
                к сгинувшим культурам, цивилизациям, народам, пророкам,
                к дальным пыльным странам и незнакомым человекам…
                Он жадно рыскал по всей земле, чтобы обнять и послушать какого-
                нибудь пахучего старца где-нибудь в Индии иль погладить по
                головке голодного мальчика в каком-нибудь марокканском городке на
                берегу океана…
                Он скучал по чужим жизням и словно жаждал прожить их…
                Быть может, он искал прадом, где был наиболее счастлив в одном
                из своих перерождений…
                Быть может, он пытался убежать от смерти-кочевницы-цыганки…
                Но такие люди, которые любят всех человеков – не умирают, и
                смерть не может найти их…
                Быть может, Бог – это и есть Человек, который любит всех людей
                на земле – и ушедших, и настоящих, и грядущих, как мать любит
                дитя…
                А матери не умирают…
                Я называю это Святой Тоской по Человечеству…
                Поэт Z.
   


ПРОРОКИ
   Дервиш сказал:
   - Блаженный Будда ушёл с земли в 80 лет
   Блаженный Иисус Христос ушёл с земли в 33 года
   Блаженный Пророк Мухаммад ушёл с земли в 62 года

   О Господь! Всеотец наш! Так много на земле зависит от того, сколько дней и лет Ты даруешь
человеку!
   Как отличен отрок от зрелого мужа а зрелый муж от тихого старца!
   Быть может, Блаженный Будда – это Мудрый Старец  Человечества?..
   А Блаженный Мухаммад – это Зрелый Муж Человечества?..
   А Блаженный Иисус Христос – это пылкий Отрок Человечества?..

   И если бы Иисус Христос дожил до земных дней Мухаммада – Он бы стал Мухаммадом?
   И если бы Блаженный Мухаммад дожил до седин Будды – Он стал бы Блаженным Буддой?

   О Господь прости мне бедные муравьиные слова мои у подножья вечных Пророков Сынов Твоих
   Но!
   Быть может это единственный Святой Человек Пророк которого Господь трижды послал на землю
человеков – Отроком… Мужем… Старцем…
   Христом!.. Мухаммадом!.. Буддой!..
   О Трижды Явившийся!..    



И отрок идущий по путям семени своего
Ты увидишь берег цветущих пролившихся черешен
Ты увидишь берег?
Ты увидишь Берег Бога
И муж внимающий хладно стооко Высшим Глаголам Пророков
Ты увидишь Берег Вешних Черешен проливчатых ликующих яровчатых
Ты узришь Бога

ПСАЛОМ АРЧОВОГО ДУБОНОСА
Господь Господь о Боже Боже Огчины моей о птичьей птичьей слезной слезной журавлиной
         отчины Господь Господь плакуч плакуч плакуч плакуч
Ай ай ай летит летит летел летел о талый талый вешний вешний ой летит летит летит
         арчовый божий божий дубонос летел летел
Летел летит ай ай ой ой летит
Летит арчовый родный родный дубонос летит о талый талый талый божий дубонос
Летит майна да саранчу густу клюет клюет
А вешняя джидда джидда лиет лиет небесны млечны теччны соки соки яровые соки льет
Лиет лиет лиет лиет
Стоит малое божье дерево невинное вскормленное напоенное стоит
Стоит приречная моленная туранга тополь божиих высот
А девы девы девы божьи вешние а девы яловицы девы в полночь плещутся у горных
        родниковых ледниковых родников стояли божьи девы звали девы девы многовратные
        поют нагие божьи девы
Божьи девы многовратные а льстивотелые а спелогрудые поют у родников
Летит родимый божий о летит летит летит арчовый дубонос
О до исхода своего люблю люблю тебя люблю тебя
Люблю тебя майна туранга о люблю тебя злата джидда злата боярка сыплющая хладные
       плоды златы
Злата злата о сыплющая круглые
Злата злата злата
Слетели божьи девы многовратные к устам к ноздрям полночного коня коня коня
Осла осла ослоконя
Летит арчовый дубонос — люблю тебя
Цветет черешня у ручья — люблю тебя
Ползет чреватый яддый гад — люблю тебя,
Христос крещает чаши долгих вешних рек — люблю Тебя
Помилуй Отче вешние кузнечиков рассыпчатых молитвенных моленные поля поля поля
Падет святая бабочка о рань звездистую лучистую густых шиповников куста
Падет пыльцовая родимая святая божья бабочка о рань росистого куста
Люблю тебя средь зарослей фисташковых молясь молясь молясь виясь виясь о восходя
Текли текли у гор муравчатых муравчатые белы белы облака
Облако о облако — люблю тебя
Рождались рыбы в заводях ореховых аллаховых заброшенных садов
Садов аллаха кишлаков — люблю тебя
Монгольские туранские березы полоскались у очей очей лиясь лиясь в очах
        в очах в очах во родниковых в родниковых во очах
Люблю люблю люблю тебя
С вершины талой полетел улар чреват — люблю тебя
Лицо лия лия лия в текучих изумрудах окунал растил лелеял омывал
В текучих изумрудах ледниковой молодой реки реки младой
Средь волн раждалось божие младое рыбие дитя дитгя диття деття -
Люблю тебя люблю тебя
Олень хангул в крестительных муравчатых рогах рогах о нощщь о нощщь
          ущелья талого
О нощь ущелия волков витал витал а не роптал роптал совпал припал приял со
         волком гибельным виясь навек сойдясь смертно смирясь — люблю тебя
Летали птицы синие дрозды сметая распуская млечный светлый цвет
         черешен яблонь вишен
Летали синие дрозды средь алых божьих ленных вишен
Унося во клювах желтых зрелых красные плоды плоды плодины
Пел кеклик исходя в предгорьях смертных каменных куниц —
Люблю тебя люблю тебя
Господь о дай избегнуть малым вешним тварям дай избегнуть гибельного
        чрева червя иль клыка избегнуть дай — люблю люблю тебя люблю тебя
А расплескались набожные девы многовратные в монгольских
        брезах во березах
Расплескались в заводях березовых во родниковых ледниковых во игольчатых
Во заводях нагие девы многовратные возжаждала да усмирились да да да —
Люблю тебя люблю тебя люблю тебя кишлачная кизинка у дувала многокосая
Да да люблю тебя
Склонялись три апостола спуская в струи ледниковые серебряные
        волосы власы власа
Паслись летали козы ангелы в нагорных осиянных небесах —
Люблю люблю люблю тебя люблю тебя
Цвели нагие дерева
Летел арчовый дубонос средь многовратных дев нагих среди дерев
Средь вешних тварей средь летучих душ средь духовитых
        рощ средь голубиных облаков
Учил Христос учил во заводях березовых березовый Христос
Шиповник рос сзывая божьих птиц
Сын вешний Богу помолись пав ниц пав ниц
Помолись
И человек раждается на берегу смерти и плывет к Берегу Жизни
И иные не доплывают
Муже да поможет тебе Отче Берега Жизни достичь
Но и ты взыскуй в жажде своей святой вечной Бога
И будет тебе Берег Жизни дан
А иные сгинут в волнах безымянных набегающих безбрежно
Жено да поможет тебе Муж Бога достичь и Брега Жизни
А там кто скажет — где Жена где Муж — а только человек есть
Помолись!
В цветущих черешнях со пчелами златыми нежалящими помолись
Летит арчовый родниковый дубонос летит
Спасе гряди

* * *
Туранга туранга туранга у песков песков реки реки реки рассветная туранга вешняя туранга
Что стоишь стоишь что веешь млеешь
Что моленная стоишь стоишь стоишь
Туранга тополь тополь малый тополь вешний мятный тополь Азьи Азьи родины родимой
Что туранга что что что к очам моим склоненным
Что туранга что росистая что росная родимая туранга
Что младая что младая что младая заревая что к очам моим предсмертным тихим божьим
          что туранга что что матерь росная к очам моим что льнешь жалеешь что молчишь
Что в очи веешь младым духом вешних духов вешних птиц растений
Что туранга родина молчишь среди речных моленных ив
         туранга азья млечная стоишь стоишь полощешь горная
Туранга что стоишь что божья у очей моих живешь полощешься
         летишь летишь пустынная безвинная стоишь стоишь стоишь
Туранга родина прибрежная прибрежных камышей песков песков живых живых живых
        златых туранга
Дева млечная что плещешь у очей у русл у рук немых немых моих
Туранга дщерь дай у ветвей у напоенных у твоих дай обмереть
Дай присмиреть сойти приять исход у недр твоих
Господь родимою последнею росистою турангой вешней
Вешнего ущелия оленей желтых млечных молчных
О Господь предсмертною молитвенной турангой малой малой малой
О Господь о Боже Отче одари росистою пустынною турангой одари
Осени Отче хрустальною предутренней турангой усмиренный тихий лик
Отче Отче в очи в очи напоследок хрустали нетленные пролей просыпь
Отче в очи напоследок утренние хрустали с туранги птицею рассветной отряхни
Отче просыпь напоследок хрустали о смертный хладный осиянный осененный озаренный
        тихий лик

* * *
И касался очами садов целомудренных вешних душистых несметных
И цветов касался любовно и радужных медовых  пчел
Отрок Пророк Мухаммад шел млад яр средь гонных ярых кишащих творящих отар
Господь люблю Тебя средь средь вешних средь тысячелетних  средь родниковых чинар
Мухаммад агнца ублажал у вод курчавого ручья омывал умывал

Она шла средь ивовых монахов и ноги ея избиты были
Ах озябшая иззябшая Без Бога душа Ея раждалась прозревала
Ах дева Руссь бредущая в палых сливах тучных садов монастырских
Ах руссь дщерь моя заблудшая грядущая в лопухах солнечных пыльных
        разморенных
Руссь дщерь заблудшая в березовых ромашках полевых травяных молочных

Господь дай помереть сомлеть в полуденном сомлелом поле рисовом
Дай помереть во струях терпких комариных в струях солнечных
        родимых в струях льстивых
Дай помереть в струях солнечных пречистых
А божьи лягушки кричат да смолкают в заводях рисовых
       смолкают вкруг утихомиренного усопшего пресветлого моего лика
 
уходит ослик с дервишем младым поющим в вечереющие мглистые
аллаховы таджикские долины травянистые
уж холодеют Азии арыки
уж холодали Азии арыки
Господь а где же Твои Длани Злато сыплыщие

ЧЕПТУРА
Чептура дальняя кишлак дальний
солнечный стог сена у мазара-кладбища шейхов
у глиняного сыпучего древнего мазара шейхов шейхов
(шейхи шейхи где вы где вы)
бегаю вокруг мазара с татарской ласточковой девочкой дремливой
бегаю дремлив
земле под ногами от вешних дождей сыро
бегаю за девочкой дремлив дремлив дремлив дремливо
татарку девочку дремливую дремливо догоняю в солнечном стогу дремливом
с девочкой лепетливой лежу смеюсь дремливо обнимаю
задеваю
замираю
убегаю
цветет урюк у светлого дремливого арыка
было было было было
было
цвело цветет урюк осыпавшись дремливо осыпается урюк над арыком
как мазара сыпучая святая
глина глина глина глина глина глина глина глина
осыпаются урюков пресветлые летучие пчелиные медовые глины глины
глины осыпаются вешние певучие летучие божьи лепестки глины птичьи голубиные
дремливые

чептура родина родимая родимое гнездо яйцо кибитка глиняное
глиняная
чептура чептура чептура чептура
дремливая дремливая дремливая дремливая

* * *
дева зрелых сосцов стоит в цветущщих черешнях
девва зреллых соссцов стоит в цветушщих черешшнях
девва вешних соссцов стоит стоит в цветущих черешнях
дева вешних соссцов проливается в вешних черешнях
дева нагих сосцов манит манит манит точит точит изливает в цветущих черешшнях
дева сосков оголтелых млечных течных мнет мнет одичало вишни соссцы виноградины
ягоды сливы в заливах цветущщих черешен черешшен разливчатых
дева дева невинных невинных сосцов лиет у цветущщих черешен
дева невинных сосцов льет
льет
лиет
отрок сотронь
отрок тронь
отрок
конь
дева шумящих шумящщих соссцов усмиряется в шелестящих черешнях черешнях
дева дева живошумящщих соссцов изольет опадет припадет средь
опалых невинных черешен черешен черешен
дева живошумящщих сосцов уходит уходит уходит в цветущщих черешнях
дева живошумящих сосков уходит в цветущих черешнях

* * *
Памяти Яна Эбнера

Друже Мерклый Ты манишь меня из цветущих из быстротекущих из быстроцветуших
урюков
друже друже ты м’а#нишь меня из цветущих урюков урюков урюков друже мерклый ты
манишь меня
из цветущих цветущих цветущих из пенноцветущих из пеннобегуших пчелиных пчелиных
урюков урюков урюков
друже! мерклый мертвый ты м’а#нишь меня из живых из пчелиных из здешних урюков
друже ты манишь оттуда оттуда оттуда
друже друже мой ивовый друже
ты машешь ты машешь из осиянных из здешних из живых кудрявых как Азии агнцы урюков
урюков урюков
друже ты машешь ты машешь — не манишь не манишь не манишь друже а мне почудилось
м’а#нишь а ты ты машешь улыбчив в избыточных во проливчатых во родимых в пчелиных
урюках урюках урюках
Друже прощай да прости мне живому средь этих урюков средь кротких средь склонных
медовых
среди божьих
друже друже и я скоро скоро
друже ты машешь а мне почудилось манишь
друже прости что почудилось что почудилось
Друже!
Я плачу я осыпаюсь в цветущих урюках
друже

Господь помилуй душу иудея в русских сн’е#гах дальних погребальных
В лютых

* * *
Поля плевел поля плевел плескались расплескались заплескались восплескались
Поля Плевел Руси плескались необъятно расплескались расплескались расплескались
                неоглядно
И ангел смерти в них витал
И ангел жизни в них стенал
И Ангел Смерти в них витал витал витал ал ал
И Ангел Жизни в них стенал стенал да упадал в сорняк в ковыль
                в чертополох во тлю в дурман во тьму в червя в червя
Лишь девы сараффанницы нагие лежали ягодицами льняными
Лишь девы возлежали ягодицами льняными
Лишь девы соплетались млечными телами с всадниками пришлыми многоязыкими
Тогда поля плевел плескались заунывно
И пахарь мертв
И жнец уснул
Господь! и все кричит кричит кричит кричит кричит погибельный петух
Господь чего он?
Отреклась давно от Бога Русь иуд
Господь чего он что хлопочет ропщет верещат что что полощет крылья раздирая об орущий
           пенный алый смертный честный клюв
Что народ в полях плевел изник уснул уснул уснул
Что что Господь что что не молкнет над погостом над всеобщим горький росный твой певун
Что что Господь что заливается Петух
Что заливается петух
Летит над русью Иисусов пух

АЗЬЯ-ПЧЕЛА
И набегала на сосок пчела
и набегала налетала ниспадала на сосок живой цветок подсолнух вишню сливу набегала на сосок
изюм пчела пчела о натекала наполнялась о пчела пчела
и набегала находила на сосок цветок медовая блаженная шальная набегала на сосок на Соффьи
набегала налипала на сосок блаженная пчела пчела пчела
и набегала на сосок нагой дремучий сонный набегала набегала на сосок дремливая сметливая захожая
        блаженная пчела
и набегала на сосок златистая пыльцовая всежгучая пчела пчела пчела
и ниспадала сонно Соффья на пески полуденных невеющих нелепетных немеющих недвижных
уповающих мерцающих цикад цикад чинар чинар чинар
и упадала усыпала млечной среброрыбой возвышалась высшей среброрыбой океанской в низких
        рисовых струящихся густых густых полях полях полях
и усыпала млечной среброрыбой ленной в малых низких рисовых полях
и глади соффьи осиянные лучатся зрело быстротечно одичало в меркнущих полях полях полях
и груди соффьи высшие плоды телесные стоят растут на низких смутных на живых полях полях
        полях полях
и холмы соффьи серебристые певучие невинные лежат лежат лежат лежат
и пчела молчно упоенно звонно опьяненно пьет пьет пиёт вбирает у соска у святого у живого цветка
       цветка цветка
и пчела нахлынувшая пьет берет у скоротечного у млечного у ройного у склонного у тихого у
       оголтелого соска соска соска
и я устами со цветка с соска со скоротечного со живого со склонного соска цветка пчелу пчелу
       медовую заблудшую сбирал сбирал вбирал мятно собирал ал ал ал ал
и упускал устами в небеса летучу тварь во небеса во небеса летучу тварь летучих медов упускал в
       живые небеса
и упускал падучу остру святу жгучу тварь летучу в небеса
а упускал устами вязку святу тварь во небеса
и упускал устами святу тварь во небеса
и скоротечный на святых на гладях соффьи возлежал лежал
и скоротечный на святых на грудях соффьи возлежал лежал ронял дремал
и скоротечный на святых на холмах соффьи возлежал лежал ронял сладил витал
и скоротечная медовая блуждала опьяненная пчела пчела пчела в медовых небесах в чинарах в
рисовых полях блуждала отягченная сомлелая coтленная пчела пчела блаженная блуждала в небесах —
медовых опьяненная медовая пчела пчела пчела пчела
се летит в медовых Азьи небесах медовая медовая бредовая блаженная пчела
се летит медовая блаженная пчела
се грядет Медовая Пчела в медовых Азьи Небесах
и возлежал на Соффьи лепетных холмах
и ублажал

АЗЬЯ-ВИШНЯ
И мяклые вишни истекающие берет влечет певучими перстами дева Русь Русь Соффья
и мяклые вишни истекшие берет влечет перстами зрело спело девья дева дева Соффья
и мяклые вишни истекшие берет перстами дева Соффья Соффья Соффья дева половодий
        полноводная
и мяклые дыни перстами берет влечет текуче дева Азьи Азии Айша Айша Айша
и мяклые дыни источают во перстах избыточных Айши аллаховых перстах
и мяклые дыни источают дурманят в перстах бродящих бродящих бродящих прилипающих
        слипающихся источают истекают медами молящими
и мяклые вишни берет влечет текучими перстами дева Соффья млеет лонными телесными перстами
и мяклые вишни берет текучими устами дева Соффья лонными телесными устами полноводными
и мяклые вишни истекающие берет влечет сомлелыми устами дева Соффья ленными устами
маковыми одуряющими
и мяклые вишни истекшие берет устами дева Соффья преходящая молящая взывающая дальняя
        родная
и мяклые вишни устами устами берет дева Соффья устами обмирающими рядом рядом рядом заживо
и мяклые вишни устами устами берет дева Соффья Русь устами
а я беру груди Соффьи перстами
а я беру груди соффьи перстами
а я лелею соски вишни соффьи устами
Лелею Сосцы Девы Соффьи Устами устами устами устами
лелею сосцы устами
тогда Айша в дынях мяклых в златомедовых тогда утопая Айша в дынях плачет
тогда Айша в дынях златительных плачет
тогда Айша в дынях плачет
тогда я сосцы вишни Соффьи девы упускаю устами
тогда я сосцы упускаю устами
тогда уходит Соффья матеррь в садах унося пронося два плода истекающих хладно в садах вишен
        вязких мяклых
уходит соффья матеррь унося Два Плода невозвратных невзятых в садах вишен мяклых
уходит Соффья Матеррь
тогда Айша в бахчах проливчатых в златомедах лежащих длящихся от дынь отлипая от тучных от
течных разъятых ногами устами сосцами перстами Айша отлипая от дынь исторгающих сонные
терпкие злата тогда отлипая от дынь истекающих тучных младыми ногами устами перстами сосцами
Тогда Айша улыбается
улыбается
Азья

АЗЬЯ-КРОВЬ
И у зарезанной мечети помолюсь
И у зарезанной Мечети помолюсь зайдусь сольюсь прольюсь
И у зарезанной мечети тихими блаженными слезами обольюсь
И у зарезанной мечети тихими блаженными блаженными слезами изойду
И в пыль священную паду паду сойду сойду взойду взойду взойду
И в камни дальние святые камни камни тленные зарезанной мечети вечной упаду паду прильну
И пыль прохладную святую пыль камней зарезанных испью испью испью
И душу душу душу смертную разъятую зарезанную душу душу святую разъятую святую душу душу утолю
И душу душу смертную зарезанную душу душу как зарезанную жертвенную овцу овцу святою хладной пылью окроплю омою напою
И утолю
И утолю пустынную побитую зарезанную душу душу святую заблудшую овцу душу овцу
И у зарезанной мечети помолюсь
И в пыль паду
И душу душу блудную зарезанную неупиваемую обрету душу овцу овцу овцу
И у зарезанной мечети изойду паду взойду
И у зарезанной мечети помолюсь и обрету и утолю
И у зарезанной чинары у жемчужной святой у чинары у зарезанного тута-шелковицы
       Мухаммад Святой зарезанный в кровавом алом чапане стоит стоит стоит
И алой тяжкою рукой зарезанной текучей алою веселою рукой коралловой роящейся родной манит манит манит молит хранит
И хворь нашла и тля нашла и губь нашла на Азии безвинные текучие поля сады стада града
И Мухаммад зарезанной веселой вольной алою родной родной рукой манит молит хранит
И над главой его зарезанный тутовник ворожит таит хранит
И у арыка дева девочка кизинка тихая безвинная стоит стоит манит таит
И у арыка Дева девочка в гранатовых кровавых бусах серьгах свежих у арыка у воды гранатовой зарезанная Дева Девочка стоит стоит манит
И я молюсь и я встаю и я бегу и я ропщу кричу молю томлюсь
И у зарезанной мечети я кричу кричу кричу: Кто ты?..
О Господи! Тебя-то что последними гранатами ой залили забрызгали осыпали?
Кто ты? В земле зарезанных гранатовых дерев мечетей душ камней овец... кто ты?
Кто ты зарезанная Дева Девочка у сонной у живой гранатовой воды воды воды?
Кто ты? Сними гранатовые бусы серьги зерна в воду опусти пусти!.. Кто ты?
Она томится улыбается таится никнет тянется... Кто ты?
— Я Смерть... Пойдем со мной... и тихою рукой как вешней ветвью напоенной
       шелестит манит манит манит...
И осыпаются свергаются гранатовые бусы серьги зерна в мягкую податливую сладкую родную пыль пыль пыль пыль пыль пыль пыль в арык
И Мухаммад зарезанный веселый истекает ало алой гущей исходя в гранатовый арык
И арык не течет
А стоит
Стоит
Господь! помоги охрани в крови
Если Сам Пророк стоит в крови

АЗЬЯ
Прощай Азья! азья
я руки ночные роняю в преходящие молящие арыки арыки мятные мяклые
я руки роняю в преходящие непреходящие арыки как плоды палые усталые роняю роняю я
роняю
прощай Азья азья
я возлагаю длани руки на арыки преходящие
Аллах помилуй путника хаджи на Русь в поля пшениц нетучных уходящего в поля пшениц
Христа
Христа уснувшего болящего у брошенных у брошенных церквушек
лебединых возжидающих божественного Гласа
Аллах помилуй путника пшениц Христа уж сонны святы очи отверзающего на Русь пшениц
закатных небогатых набегающих печально навевающих молчанье
Аллах помилуй мусульманина в иных полях в иных землях в иных пшеницах кротко
страждущего
Аллах помилуй уходящего к Христу высоки очи отверзающему в полях палых в опустелых
храмах в народе тлей объятом
Аллах помилуй уходящего в поля поля скорбящие
Аллах помилуй уходящего на Русь на Русь болящую
Аллах помилуй уходящего
В Твои арыки напоследок я роняю руки преходящие молящие
В Твои арыки св’я#тые прощальные роняю руки азиата азиата беспечальные
роняю руки навек уповающие
Прощай Азья! азья
Блаже!
Господь прими во русских в сонных в склонных в скорбных во полях пшениц прими Господь
Господь прими прими и уведи по весям свято возжидающим
И уведи по весям пробуждающимся
Прощай Азья!
Господь помилуй христова азиата…

АЗЬЯ-ИСХОД
И кликну хладных ледяных форелей горных родниковых
И кликну снеговых форелей горных горных ледниковых
И в реку опущу закатны очи
И в реку опущу закатны очи
Господь чего там... если все уж прожито...
Чего там... Да форели плещутся чрез горло...

АЗЬЯ-ПЛАЧ
Господь Господь я плачу плачу у реки реки реки
Господь я плачу у реки у травянистой вечереющей реки реки реки
Господь я плачу у пустынной у реки реки реки
Господь Господь уж кр’ови вялые уж кр’ови просятся уж просятся из вен из русл из жил
Господь уж крови как курчавые как агнцы прыщущие из загона ветхого уж просятся из вешних
         вен моих
Господь Господь ужель остыл ужель остыл
Ужель Господь остыл
Ужель?
Но вьется льется хладно ханская форель слетая с трепетной проливчатой рассыпчатой
        волны...

АЗЬЯ-МАЗАР
Блуждаю в роще каменных надгробий мусульманских
Блуждаю в роще каменной согбенной дальнего мазара дальнего
Блуждаю задеваю камни святы камышовыми перстами камышами живыми ой ой ой не печальными ой не дрожащими перстами камышами блуждаю в святых милых дивных высших божьих камнях
Брожу в согбенной роще каменной мазара
Брожу в согбенной но не тленной роще каменной мазара
Задеваю камни камышовыми перстами задеваю камни ленными очами задеваю
Задеваю камни погребальные прощальные перстами камышами
Брожу схожу Аллах Аллах клонюсь как камень к камню проникаю червем святым
      птицей радужной витаю в камнях в камнях в камнях
Аллах в Твоей недвижной роще каменной смиряюсь ой смиряюсь ой живыми ой перстами камышовыми блуждаю упадаю улыбаясь светлыми очами
Аллах смиряюсь надламываюсь воспаряю камышовыми перстами
Возлагаю дальне в роще каменной мазара
Возлагаю
Улыбаюсь дальный улыбаюсь...

АЗЬЯ-ПРОРОК
Талые талые ай тало горлицы воспьют у родников у дальних пастбищ родников!..
А! Ой!..
В суфийских деревах фисташковых стоял стоял Пророк
В суфийских деревах цветущих опадающих фисташковых стоял стоял возждал Пророк Пророк Пророк
И со дерев арчи со млечных со пахучих со смолистых сотекло текло в уста разъятые блаженные оленье божье божье живо живо реющих джейранов мумиё целебно мумиё
И пастбище лазоревых ягнят ягнят дитять фисташковых овечьих урожденных травяных ой уповало уповало да цвело цвело цвело
И пастбище барашков агнцев мятных слепых святых от ножей локайских узких сладких истекало молодою краткой кровью истекало истекало истекло живыми маками цвело цвело
      бездумное цвело цвело
И тало тало чуя чуя чуя дико дико горлицы кричали тало тало у ручьев у маковых у ручейков
И горестно ступал по пастбищу кричащих горлиц горестный Пророк
И горестно ступал неся в устах святое мумиё
И со дерев арчовых долгое целебное струилось божее святое мумиё
Но было пастбище ягнят фисташковых лазоревых барашковых ягнят уже мертв’о#
Уже мертв’о...
Тогда рыдал Пророк хоть Вечен Он…

АЗЬЯ-СОН
И теплая река аайя Азьи мятная река пустыни майской мяклой о пустыни о верблюжьей
       о верблюжьих о колючек мяклая полдневная река моя моя моя течет течет течет
И камень точит
Камень точит
Камень
Точит
И камень мучит сонная река
И камень мучит мучит мучит сонная ой сонная ох сонная ох сонь волна волна волна
И набегает сонная волна на лик мой спящий в потопленных травах саксаулах
        юлгунах емшанах
И навевает сонная волна иль сон иль явь о деве уплывающей нагой нагой в нагих нагих
        нагих барханах
А дева воссияла рыбьими сребрительными кожами лучистыми атласными
А усыпает усыпает уступает навек лик мой спящий спящий спящий оструяемый азийскими
       родимыми песками о песками о песками оо оооооо о песками ааааааа
А лик в барханы опускается скитается роняется смежается смеркается смиряется смиряется
       смиряется
А лик во грудях девы девы усмиряется скитается смиряется во живых живых милых милых
      гладях гладях гладях
Во горбах верблюжьих усыпляющих? во девьих лонных тесных статях? в живых куполах
   аллаховых?
Купелях колыбелях девоматери? молящих во перстах во длящихся стоящих? протекающих?
     струящихся млекоточиво? ой струящихся! ой ой не упадающих в перстах перстах
     взывающих теряющихся разбредающихся дально?
О Господи да дай дай дай уснуть зарыться навек напоследок в живые барханы груди глади
     купола купели колыбели девьи лона усмиряющие заживо лелеющие свято свято
     тихими телячьими сосцами девьими сосками благодатными
Дай дай Господь зарыться малой мимолетной златой ярой вешней ящерицей ящерицей
Дай о Отче промелькнуть Твоею солнечною ящерицей агамой веселящейся
Родящейся плещущей в барханах сыпких уносящихся за небеса аллаховы пылящих
Дай!
Блаже!
Ящерицей!..
Агамой!..

АЗЬЯ-ОСЕНЬ
Уже тела тела дерев дерев обнажены обнажены Аллах!
Уже тела дерев обнажены оголены обречены Аллах о явлены Аллах Аллах
Уж далеко уж далеко сквозит сквозит в заброшенных нескошенных садах садах Аллах Аллах
Уже стоял в телесных мускулистых сонных сонных сонных сонноствольных сизых
        живых деревах древах
Уже стоял
Уж полнолунные пустынные светили меркло перламутровые тополя в полях в немых немых нагих
      нагих полях х
Уж на излуке дальней вся просыпалась вся изошла не уроняла боле кротких низких листвий роща
      малая младых младенческих приречных тополей туранг туранг туранг
Уже струился хлад по деревам спадал сходил сползал пал иней ивень хлад объял объял змей хлад
     шипуч космат чреват объял дерев телесные жемчужные ой беспробудные тела тела тела
Уже блистал всевластно уж блистал
И лишь боярка лишь боярка осыпала осыпала живые во хладе опоздалые да ярые златоплоды
     златоветвей златокуста
А плоды сладколедовые уста мои хладят
А уста хранят хранят хранят а страждут а хранят уста моя
Аллах! но что так стайка рощица приречных малых тополей туранг младых младенческих дитять
     обнажена оголена
Аллах... Что стайка-рощица так беззащитна… слёзна…
Ах Аллах…

АЗЬЯ-ФЕВРАЛЬ
И дева вешняя с пчелою на плече грядёт грядёт грядёт грядёт
И дева вешняя с пчелою на плече грядёт грядёт
И древо вешнее с пчелою на пчеле цветет цветет цветет
И древо вешнее миндальное цветет
И дева со очами талыми подснежников февральских у очей моих грядёт грядёт грядёт
И я персты смиряю средь текучих льдов новорождённых средь ручьев оврингов родников
И я уста смиряю в волнах родников
Уходит дева со смиренною февральской ранней пробужденною златой златой пчелой
Уходит дева со смиренною февральскою пчелой златопчелой
Лишь древо хладное миндальное над головой моей цветет цветет живет
Лишь древо со пчелою на пчеле у уст моих поет поет поет

АЗЬЯ-АЛЫЧА
Горная дикая алыча на вершине горы вешней одинокая! одинокая! одинокая...
Солнце светит раннее птичье...
Алыча цветет безвинная течет безвинная...
Осыпается безвинно пустынно...
Белый круг живой ложится на землю от хрупких палых лепестков
        безвинных тихих тихих тихих
Осыпается пресветлая вешняя алыча безвинная пустынная на вершине горы пустынной...
О встреча вешнего божьего ветра горного с безымянной алычой осыпающейся кротко блаженно
       тихо тихо тихо
Алыча блаженная под блаженным вешним ветром безвинным роняет лепестки безвинные
О встреча алычи и ветра
О встреча безвинного с безвинной...
Блаженного с блаженной... пустынного с пустынной... тихого с тихой тихой...
О ветер ветер ветер
О ветер ветер
Ветер...
Алыча...
Встреча!..

АЗЬЯ-ВОЗВРАТ
И плачу плачу в декабрьских розах розах во декабрьских сокровенных родных родных и плачу
    в розах в розах во таджикских розах розах розах
И плачу в таджикских розах
В ро'дных
И оса в пиале гиссарского вина усыпает вьется бьется отходит тщится мается дается
И оса усыпает в вине поздняя бредовая блаженная ледовая
И плачу в таджикских сокровенных хладных хладных хладных розах и плачу в розах
И отворены телячьи божьи ноздри
И отворены и уповают ищут ароматы дольные густые вольные и ищут в розах хладных тронутых
    таящимся морозом ивнем сонным сонным сонным
И ищут и и и и не находят
Не находят!
Боже! что не источают декабрьские розы
Что ищут тщетные овечьи мои ноздри
Господь Господь что не находят не находят не находят
Господь что что что плачу в розах во ледовых лепестках морозом осененных озаренных
Что плачу
Что сладки пресветлы блаженны слезы слезы в розах в розах во декабрьских хладных розах розах
розах
Что оса в пиале гиссарского дремливого вина густого усыпает вьется бьется вязнет никнет мается
исходит млявая что что что что сахаристая медовая дремотная дается что дается что отходит
что покоится...
Боже! Что светло светло светло светлоооо о Боже!..

ПЕСНИ ДЕРВИША

Песнь Первая
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская родимая
В ту нощь река была светла моя варзобская хранимая
В ту нощь звезда была чиста моя колодезная близкая
И други встретили меня
И матерь обласкала ж’ивая
В ту нощь звезда была чиста моя текучая падучая
В ту нощь звезда была чиста моя плакучая блескучая
В ту нощь растаяли снега и цвел миндаль в руке горючей
И шел туман туман туман и шел стекал в долины смутные
И кротко родина моя меня впустила мя заблудшего

В ту нощь звезда была чиста
Но у погубленной мечети
Цвела жемчужная чалма
Над плачущим последним шейхом

Песнь Вторая
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская родимая
В ту нощь река была светла моя варзобская хранимая
В ту нощь звезда была чиста
Но горлица всю нощь всю нощь кричала горлица февральская
Всю нощь кричала одичало горлица ой сонная влюбленная ой талая ой талая

И дева Халида трет лоно о коня локайского ферганского ногайского гиссарского
Трет дева лоно неутоленное невзятое да раннее трет лоно о коня о круп коня о талый талый талый
Трет мучит дева лоно талое февральское святое малое
А птица рвет крыло о ветвь туранги талой талой талой
А птица рвет крыло о ветвь о талую о беспробудную об алую
А дева скачет тонет страждет в поле талом
А птица верещит кричит и в реку упадает падает стенает
Тогда дева сходит с коня кашгарского снимает отнимает отлепляет лоно талое точащее святое опоздалое
Тогда дева сходит с коня и плачет
Тогда дева плачет
Но!
Люблю люблю люблю люблю люблю люблю люблю люблю о Господи
Господь люблю люблю люблю Тебя тебя тебя у талого припухлого куста куста куста приречного у скоротечного у талого куста у миндаля
Люблю люблю люблю
Молюсь молюсь молюсь устами припадая к талому ко горькому пустынному кусту кусту кусту
            молюсь молюсь молюсь молю
Ой Господи устал
Сплю
Но нощь! но нощь но нощь но родина но малая гиссарская земля суфа долина ложе люлька курпача дремотная моя моя моя но нощь!
Но матерь у дувала талого но нощь но в лае святых талых волкодавов родина земля моя моя моя растаяла в ту нощь и приняла прияла тихого покорного объяла мя узнала мя простила мя впустила
И талыми хвостами кротких волкодавов обласкала ублажила усыпила уманила уморила умолила умолила возвратила
Нощь нощь отара талая овечья сонная прихлынула смирилась укротила обратила растворила растворила растворила

В ту нощь звезда была чиста
Но у поваленной мечети
Цвела жемчужная чалма
Над сонным бражным тьмовым шейхом

Песнь Третья
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская родимая
В ту нощь река была светла моя варзобская хранимая
В ту нощь звезда была чиста
И встретит у дувала мать
И за обрезанным за шахским тутом талым стоит отец убитый омытый
И за обрезанным за тутом шахской царской балхской шелковицей стоит отец Касым убитый дальный
     бывый бывый бывый
И руку протяни и тронешь его чапан застреленный зарезанный забытый смутный смытый неповинный
И за зарезанным за тутом стоит таит хранит зарезанный улыбчивый отец
И он меня не узна'ет а только ветку талую губами снежными овечьими бухарскими веселыми жует
И он меня не узнает
В ту нощь в ту нощь
В ту нощь всю нощь всю нощь всю нощь мне снится
Василиса дщерь малая дщерь родимая мне снится снится Василиса дочь
И я бегу от тута талого разъятого
И восстает и ленно возникает мается в тумане миндаля пролетный талый талый сталый жи#вый Ангел
И бежит летит и верещит лелеет дышит ропщет страждет рядом рядом рядом
И я рукой пера жестокого пахучего дремучего в тумане милом ро'дном во таджикском радостно касаюсь радостно смиряюсь
И обнимает Ангел Азраил меня и окружает дышит жарко близко возвещает назначает и отходит за туман за куст миндальный
Тогда матерь у дувала плачет плачет плачет матерь руками обвиваясь закрываясь талыми миндальными
Тогда Ангел с застреленным зарезанным роящимся крылом к ней ковыляет опаляет усмиряет утешает возвышает возвышает возвышает
Тогда она улыбается
Тогда я у куста миндального смиряюсь улыбаюсь очами талыми сыновними бараньими ягнячьими телячьими
Тогда миндальная роща нагорная моленная туманная вся вся вся разом розовая мятно мятно мокро мокро мокро свято свято расцветает выпадает выходит из ветвей исходит из ветвей припухлых затаившихся заждавшихся
Тогда новорожденная младенческая млековая роща роща пенная розовая ягнячья овечья каракулевая роща мл'адая млад’ая плещется да млеет да окрест жемчужная святая грудная роща рассыпается является является является кудрявая
Тогда я молюсь молюсь молю молю у камня хладного моленно упадая упадая припадая к полю материнскому ко талому ко талому ко талому
О Господи продли продли о сохрани не тронь о упаси мою мал'ую землю колыбель долину реку камень куст мою мою новорожденную слепую рощицу миндальную расцветшую в снегах родимых неповинную в невинных снегах талых талых талых
О Господи помилуй сохрани ту нощь ту нощь ту нощь возврата Нощь Возврата
Ай! Нощь та нощь та нощь тот талый тут тот талый куст тот талый талый талый камень камень камень камень

В ту нощь звезда была чиста
Но у мечети у мечети
Цвела жемчужная чалма
На палом св'ятом на ликующем на шейхе

Песнь Четвертая
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская миндальная
В ту нощь река была светла в текучих кружевах хрустальных
В ту нощь звезда была чиста
И снилась мне жена жена ой жено осиянная Наталья дальная ой дальная ой близкая ой русская ой снежная ой кроткая кровинушка смиренница моя и там и там и там за саванами мусульманскими за талыми за нищими за малыми за талыми гробами
Жено снишься мнишься жено да прощаешься прощаешь и целуешь и лелеешь за гробами за гробами за за за за жено дальная лелеешь ой руками дальными загробными миндальными земными беспечными ой дальными
Жено снишься снишься жено да прощаешься да все прощаешься прощаешься
Жено снишься жено да чего чего прощаешься за кладбищами мазарами за последними холмами малыми за камнями погребальными
Жено возлюбленная навек милая святая все прощаешься все плещешь все руками
   дальными прощальными миндальными певучими касаешься касаешься касаешься
Жено помилуй подожди приди вослед (потом! потом! потом! подоле!) да полелей за гробами за саванами за носилками прощальными за спиной кромешной Азраила Ангела
Жено все ты прощаешься жено жено кроткая да тут я тут родная ро#дная живой живой еще я тут одна моя моя моя живая
Тут звезда чиста лучистая пречистая в нощи миндальная гиссарская блуждает талая родимая звезда живая осеняет осеняет изливает
Тут роща рощица взошла в ночи мала кроткая миндальная безвинная телячья
В нощь в нощь камней талых
Жено тут я и снишься ты и обнимаю обнимаю и лелею как орех зеленый лик твой плачущий талый св'ятый улыбающийся во ладонях моих страждущих
Ж'ено возлюбленная дитя ягня мал'ое малое
Жено тут тут тут я жено там там там там встреча за гробами за горбатыми гробами за гортанными гробами за верблюжьими за кочевыми дальными гробами
Там там там там встреча встреча за гробами за саванами кочевыми необъятными
Там встреча за гробами за гробами за саванами
Ай нощь ай сон ай камень талый талый талый
В ту нощь миндальную миндальную миндальную
В ту нощь звезда была чиста
И сломленная ветвь плыла плыла плыла
И сломленная ветвь плыла цвела жила в арыке талом ветвь миндальная все длилась все жила искала все не знала расцветала доцветала доживала рассыпалась распадалась уповала уповала уповала упоенно расцветала

В ту нощь звезда была чиста
И у мечети воскресающей
Над шейхом снежная чалма
Взошла как роза хоросанская

Песнь Пятая
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская прощальная
В ту нощь река была светла моя варзобская миндальная
В ту нощь звезда была чиста
Но рано рано рано рано
Но рано ива расцвела и снег стекал по прутьям радостным
Но! но! но! но! но!
Текли святые очи очи очи талые ой очи талого коня текли текли цвели миндальные по лику талому по св'ятой св'ятой талой морде
Отче! укроти утоли очи талые талого родимого локайского гиссарского коня коня о Отче
Укроти утоли Отче плачущие талые святые радостные шалые очи очи очи полноводные
Отче! Отчего чего он плачет Отче конь мой дальный р'одный конь телячий плачет Отче Отче
Отче отчего чего он плачет конь локайский отчий отчий р'одный
Отчего текут талые миндальные сырые ранние ликующие очи очи очи
Отчего чего глядят мне в очи в душу в очи коньи спелые святые очи очи очи
Отче знаю знаю знаю чую чую Отче
Отче талый конь глядит лелеет бережет очами талыми миндальными очами отчими у талой ивы
        неповинной слезной снежной у арычной
Стоит глядит молит цветет течет очами талыми миндальными очами ивовыми
Стоит глядит молит локайский конь исходит тает в нощь святую талых божьих половодий
Стоит плывет залитый талыми очами конь локайский талый талый талый отчий отчий божий божий божий
Тогда я тру лицо о лик студеный талый р'одный
О Господи да что что что текут ликуют что лиются льются вьются по лицу по моему святые коньи слезы божьи божьи божьи неповинные невинные да чуткие да кроткие да сладкие влюбленные да росные
Текут по талому по мне святые божьи ивовые коньи радостные слезы
В ту в ту в ту нощь исхода в нощь святого талого коня родимого невинного миндального истекшего

В ту нощь звезда была чиста
И у мечети талой талой
Чалмой святой шейх обвивал
Коня локайского как саваном

Песнь Шестая
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская родимая
В ту нощь река была светла моя миндальная волнистая
В ту нощь звезда была чиста
Но ты кафир! беглец! неверный!
В ту нощь звезда была чиста
Ты мул двоякий обдел'енный
И гроб твой будет кочевать среди слепых и необрезанных
И гроб твой будет кочевать словно верблюд в безлунных землях
И гроб твой будет кочевать и там тебе не будет берега
И там в аллаховых песках не будет ни куста ни берега
И гроб твой будет кочевать
И будет занданийский саван пески летучие впускать
И будут сечь мне тело мертвое
И тут тебе гнезда не знать и там тебе не ведать берега
И гроб твой будет кочевать
Но Господи ведь я вернулся
И у миндального куста
И разрыдался и разулся

В ту нощь звезда была чиста
Но у мечети незабвенной
Кричал «Алла» босой мулла
И ел святую талу землю

Песнь Седьмая
В ту нощь звезда была чиста моя падучая кочевница
В ту нощь река была светла моя текучая смиренница
В ту нощь звезда была чиста
В ту нощь река лежала тихая в камн'ях камнях камнях камнях
Лишь куст миндальный млел светился
Лишь куст миндальный тлел творился
Но на суфе на курпаче молился бражный дервиш талый
И рядом рядом на кошме лежала дева вся нагая
И за охранным валуном кричали все ослы Гиссара
И талый ствол локайский конь храпя хранил в ледовой заводи
И дервиш бренный все не мог молитву кончить и косился
И груди девы шли в ладонь и восходили и бесили
И дыни всей святой Хивы в руках дрожащих золотились
И дыни всей златой Хивы просились в руки и томились
И были талые соскы как Балха дымчатые сливы
И шейху нищему в уста ломились дивные просились
Тогда он встал немой глухой
И полз полз к заводи ледовой
Весь сад ея живой нагой
Накрыв пахучею кошмою

В ту нощь звезда была чиста
Но у мечети талой вд'овой
«Алла» кричали два коня
Сойдясь смирясь в реке ледовой
И уносились в снежных волнах

Песнь Восьмая
В ту нощь звезда была чиста моя безвинная кишлачная
В ту нощь река была светла и колыбелью рыб лежала
В ту нощь звезда была чиста
В ту нощь река была светла и колыбелью рыб плескалась
В ту нощь от неба до корня очнулась талая чинара
Очнулась древляя февральская очнулось древо древо мусульманское
И дервиш палый реку пил и талый посох землю чуял
И бледный снег с камней сходил и лаял волкодав подлунный
Тогда с небес с звезды с горы сходил пастух старинарь Ангел
И шел к реке и реку пил и дервиша крылом касался
И дервиш падал и стенал и полз по хладным донным ка#мням
И Ангел все его прощал и поднимал и улыбался
И Ангел все его прощал и талы были очи Ангела

Господь Господь я так устал
Уже Посланник Твой явился
Бери веди меня туда
Я здесь навеки льда напился

В ту нощь звезда была чиста
И над мечетью талой божьей
Всходили двое в небеса
Обнявшись злее двух влюбленных

И на земле остался посох

Песнь Девятая
В ту нощь звезда была чиста моя моленная целебная
В ту нощь река была светла и шла форель у брега снежного
В ту нощь звезда была юна моя родная родниковая
В ту нощь река была светла и шла форель в мои ладони
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская молочная
И пил теленок из сосца регарской млековой коровы
Господь помедли подержи теленка под сосцом колодезным
И мя помилуй под звездой пока форели льнут в ладони

В ту нощь звезда была чиста
И у мечети вечной тихой
Святой намаз творил мулла
И улыбался талым ликом

Алла! Алла! Алла алла...
Аллаху Акбар… Аааа…

Песнь Десятая
В ту нощь звезда была чиста моя тревожная бродяжная
В ту нощь река была светла и донный камень завораживала
В ту нощь звезда была чиста
А мы безмолвствуем а мы безумствуем а на горе цветет миндаль
А мы терзаемся а мы кончаемся а груди снежные как два крыла
Чего ты маешься чего туманишься лети родимая лети взлетай
А груди млечные а груди ленные а груди спелые как два крыла
А нощь февральская а нощь бредовая а нощь чудовая прошла прошла
А на кусты кусты кусты миндальные цветы блаженные метель мела
И намела
И утренняя знобкая звезда чиста как хладная ночная простыня
И вся белым-бела белым-бела миндальная гора гора гора
Два талых белых млековых жемчужных голубя над простыней горой миндальной снежною восходят да летят
Два талых белых голубя над простыней миндальною летят.

Песнь Одиннадцатая
В ту нощь звезда была чиста
И в сн'егах талых по колено по горло по очи по душу я стою
Господь Господь чего молю о чем о чем молюсь молюсь молю молю молю
О Господи и камни талые твои твои люблю
И талую мечеть устами сокровенными храню целую языком покорным страждущим щенячьим сладостно лижу лижу ищу
Стою по душу по колено в талом божьем в материнском во таджикском во родном миндальном теплом во ягнячьем во телячьем во коровьем теплом стойле яслях млеке во купели колыбели во снегу в податливом снегу
Стою по душу по колено в талом св'ятом во снегу
Стою по душу в талом снегу
Господь молюсь молю люблю
Стою в снегу

В ту нощь звезда была чиста
В ту нощь мечеть в реке плыла

Песнь Двенадцатая
В ту нощь звезда была чиста моя песчаная рассыпчатая
В ту нощь звезда была чиста моя моя зороастрийская
И ты просыплешься святым песком и ляжешь вся на дно долины
И изойдешь святым песком и ляжешь вся на дно долины
И ляжешь успокоишься моя моя родимая родимая вся безутешная просыплешься глухим песком сойдешь на дно долины
В ту нощь звезда была чиста моя привольная веселая
И шел окот лазоревых ягнят на талых на лазоревых джайлоо
И шел окот лазоревых кудрявых талых каракулевых фисташковых ягнят
И нож локайский обагрялся в отчих милых ранних пастбищах святых торжествовал витал ал ал
И овцематок сирот свежий спелый хор упало опоздало блеял пел пел не роптал приял приял приял
И куст фисташковый невинный на крови новорожденной чуткой юной чутко щедро неповинно слепо пышно живо скоротечно расцветал
А все мне снилась мнилась в эту нощь моя ягнячья детская дальная согдийская топазная забвенная да смутная да смуглая спина
А все мне снилась в хоронгонской каменной запруде заводи нощной нощной нощной моя моя ягнячья рыбья дальная спина
А все я на текучих трепетных теплынь камнях на заводи нощной младой нагой спиной лежал лежал да плыл забвенный дальный да лежал
И лелеяла впускала упускала ластилась нощная сапфирная дремливая дремотная праматерь прарека моя моя моя река река
И нож глухой слепой локайский отступал роптал и не был ал
И куст фисташковый приречный мокрый чудный в руки шел как младший брат
И вся текла текла была плыла забвенная песчаная и по спине нагой текла текла шла по спине брала дремливая река река река
Моя моя моя моя моя река спина звезда запруда заводь нощь моя моя прошла

В ту нощь звезда была чиста
И у мечети у фисташковой
«Алла» стенал нагой мулла
И вся спина его кудрявилась

И рядом вторил светлый агнец

Песнь тринадцатая
В ту нощь звезда была чиста моя гиссарская охранная
В ту нощь река была светла моя суфийская сметанная
В ту нощь звезда была чиста моя как чаша непролитая
В ту нощь река была светла моя как чаша недопитая
В ту нощь звезда была чиста моя прошедшая прощальная
И в талых талых тугаях взлетали фазан’ы туранские
И в талых талых тугаях витали фазаны алмазные
И в зл’атых зл’атых камышах всходили фазаны февральские
И у лица и у души летали летали задевали живые родимые алмазные
И перья беглые теряли упускали рассыпали отдавали осиянные
И таял ствол безвинного святого тополя пирамидального арара
И таял ствол и текло текло и стекало благодатно благоуханно млечно свято
И тало тало тало истекало истекал жемчужный ствол ползучими живыми жемчугами
И древо все текло и истекало и стояло опадало возвышалось все текучее плакучее мерцало все струилось свято свято все изшло пошло лилось цвело жило живыми жемчугами
В ту нощь звезда была чиста
И у мечети осиянной у жемчужной у пирамидальной талой талой
Всю нощь всю нощь всю нощь всю нощь
Витали фазаны алмазные
А тополь жемчугами тало тало обдавался обливался обвивался озарялся свято
О Господи да тут я тут да твой я твой я твой весь от души до ног осыпанный очарованный занесенный заметенный перьями фазаньими летучими святыми осиянными алмазными
О Господи я тут я твой стою залит текучими живыми тополиными сырыми жемчугами
Боже! Боже! Блаже!..
Все летают все летят Твои алмазные фаз’аны

Песнь Четырнадцатая
В ту нощь звезда была чиста моя протяжная прощальная
В ту нощь река была светла и все звала все рядом шла все провожала верно лестно как собака кочевая
Все провожала как собака голубая ластилась лизалась да не лаяла
В ту нощь звезда была тиха
И Ангел обнимал у валуна последнего
И матерь осыпала утешала талыми подснежниками
И отец махнул пахнул веселым дальным чапаном застреленным
И дева Халида с коня сходила на сметанные на виноградные колени на моленные смиренные забвенные на девьи
И други пили каратагское вино и пели окликали отставали и уходили за стволы чинар туранг приречных
И уходили за стволы и ушли и пали бражные и пели прилегли на снег на камень и отпели светлые отпели
И далече далече Господи уже уже далече уж далече други уж далече
Ой родина что повидались свиделись на миг на нощь на звезду одну мою на быстротечную
Ой родина ой Господи ой нощь ой родина уже прощаемся уже уже светлеешь
Уже кричит хрипит молит сырой жемчужный ранний петушок младенческий рассветный
О Господи его студеного хоть пожалей когда мя отпускаешь отлепляешь провожаешь не жалеешь
О Господи что сизая моя заблудная тропа течет грядет влечет по талым талым родным р'одным сн'егам
Куда о Господи помедли удержи дай разрыдаться раздышаться рассмеяться под чинарой талой напоследок
Дай дай напиться ранним сладким материнским чептуринским моим снегом
Дай напиться оглядеться озариться дай погреться в талых сне#гах снегах снегах
Дай согреться напоследок в отчих снегах

В ту нощь звезда была чиста но утро было тало тало
И таял снег и таяла звезда и таял куст и таял камень
И лишь не таяла мечеть и лишь кричал прохожий дервиш:
Я ухожу на Русь на смерть! Прости меня Аллах весенний!

И сизая тропа влекла текла как вена непорезанная

Песнь Пятнадцатая
В ту нощь звезда была чиста моя прохожая прощальная
В ту нощь река была тиха моя за гору уходящая
Прощайте прощайте
Уже и звезда позади оставалась
Уже и река позади почивала
Прощайте прощайте уже отсиялись уже отплескались
Уже
Ай прощайте
Да я и не плачу не стражду да я ухожу за долину гиссарскую за камень овечий за талый последний окраинный
Прощайте
Да что-то в тумане молочном родимом туманится мается тянется
Да догоняет ублажает ласкает снежными дланями да умоляет утоляет материнскими снежными талыми руками
Ай родимая матерь беглая моя чинара белая чинара
Ты в тумане пустынном догнала обласкала снежными талыми родимыми ветвями обвивала забирала не пускала
Да чт'о ты
Да не плачется в молочном во пустынном во тумане родном утреннем прощальном
Да не плачется родимая да что объяла напоследок дланями ветв'ями талыми
Да что не пускаешь что лелеешь оберегаешь тихими руками ветвями
Отпусти матерь
Да не плачется в тумане
Отпусти матерь отпусти повей плесни махни вослед прощальными плакучими веселыми весенними ветвями руками тающими радостно
Отпусти матерь
Там у церквушки деревенской у затравленной невинный вербный р'одный теплый снег изник истаял
Там потемнела потекла осела обдалась окуталась опуталась сосна смолистыми дурманами
Там прорубь колыбель купель раздвинулась размякла да лещом виющимся да трущимся да мечущим взыграла

Отпусти матерь на Русь на храм на прорубь на леща чудящего творящего
Отпусти матерь отпусти чинара матерь
Что-то плачется в тумане во прощальном что-то плачется
Что-то не прощается в тумане во прощальном не прощается
Пусти матерь
Тогда она отпускает
Тогда она в тумане разбредается отходит отлетает отлепляется
Маааааатерь... в тумаааааа... разбредааааааааается... чинаааааара...

В ту нощь звезда была прошла
Река текла да протекла
И лишь чинара у мечети
Навек навек осталась ждать

Я вернусь мать!..

Песнь Шестнадцатая
Уже и на родине мне не спится
Осенняя вишня нагая замерзшая в окно мое просится что ли царапается что ли стремится струится болезно обидчиво
Да что ты родимая
Спи
Скоро снег упокоит укроет тебя одеялами пеленами летучими хиссарскими лебедиными
Спи спи родимая
Уже и на родине мне не спится
Усопшие дальные друга мои упокоенные в бескрестовых бесследных неверных звериных могилах
Пришли что ли что ль — и стоят у двери у бессонной полночной моей у пустынной
Пришли и стоят — и боятся ввалиться войти слезной дальной веселой святой вереницей
Стоят улыбаются шепчутся — и боятся войти журавлиной прощальной загробной дрожащей нездешней дружиной
Пришли — и стоят и боятся войти чтобы сон мой земной длился длился длился
О Боже! да я ведь не сплю...
Жду ли вас?.. да входите немые! входите родимые! для меня вы извечно живые
Да что-то не спится
Уже и на родине мне не спится

Бессонница брошенных тысячелетних переселившихся высокогорных сиротских каратегинских безвинных таджикских родных кишлаков в голове моей что ль поселилась
Иль я как чабан на вершине хребта Хазратшох звездопадами августа как камнепадами землетрясений хаитских застигнутый осыпанный мучимый изувеченный неизлечимо
Иль я словно заяц-толай листопадник дрожащий от всякого листа-янтаря квелого опадающего неумолимо
А много а много таких опадающих листьев
Уж и на родине мне не спится

Иль смерть словно конник локаец наемный убийца с бесшумным ножом хутталянским бессонно зевая блуждая страдая в регарских холомах холмах вечереющих призрачных шелковых близится близится неотвратимо
Не медли безвинный блаженный родимый убийца
О Боже готов я
Пусть нож справедливый не дрогнет в руке Твоей за грехи мои посланный свыше
Да какие грехи у немого певца немого ночного народа Владыка

Уже и на родине мне не спится

Загробная Сура Ясин на уста мои что ли присела как птица ночная неясыть сова на священные плиты мазара кладби#ща Али Зульфикара пустынника
И тяжко протяжно колышется на устах моих вьется бессонно молитвенно
Иль дальный отец мой Касым безымянно безвинно бесследно бесслезно зарытый в Сибири
Вернулся из братского рва котлована где тесно и тошно костям его стало безвинным гонимым
Вернулся и бродит в ночи озираясь затравленно в поисках одинокой своей мусульманской бухарской могилы
О Боже
Уже и на родине мне не спится
Иль плачу в ночи вспоминая далекую густотелую нагоблещущую Софью-Софию первовозлюбленную перводней бывых святых дней моей младости
И она стоит шепчет улыбается покоряется плещется нагая нагая атласная под варзобскими лунными скалистыми алмазными водопылящими тяжкосеребряными светлозмеиными воспаленными разъяренными водопадами водопадами водопадами
И я плачу воспоминая те вечнотекущие на быстротекущую мимолетную скоротечную живомраморную Софью-Софию летящие водопады
И я плачу в ночи и слезы вытираю бухарским обильным фазаньим одеялом
Да мало мне одеяла
И все оно вымокло словно тогда тогда тогда оно побывало в тех в тех водопадах где царские рыбы форели чревато виясь восходя в водопадах о царское тело Софии плескались плескались икру извергали метались метали

Уже и на родине мне не спится

И матушка тихой доселе живою святою полночной певучей веселой рукой чародейной целебной подушку мою поправляет взбивает смиряет
Спи спи спи древлий сын сыне мальчик
Сплю сплю сплю древляя матерь матушка теплото моя матушка
И бьются вьются ходят в скалах варзобских те те те чудотворные незабвенные царские дивноструйные серебряные водопады
И летят летят рассыпаются в очи в душу мою россыпи гроздья серебряные гроздья жемчужные гроздья алмазные гроздья неувядающие
Боже
Блаже
Засыпаю

НА ОТЪЕЗД НАВЕК ДРУГА БОРУХА МОЙШЕЗОНА
Снег снег снег упадает слетает струится на белую белую белую Русь птичью Русь
Друже друже возлюбленный ты не вернешься
Друже друже един я снегами живыми упьюсь обовьюсь уморюсь озарюсь
Друже друже а ты не вернешься друже друже а ты не вернешься
Но! Пасется полощется плещется дева ступает нагая нагая нагая в песках оскудевших в камнях валунах омертвевших усохшей умолкшей ушедшей утекшей умершей умеркшей реки (русло тянется брошенной кожей змеи)
Но полощется плещется дева ступает нагая нагая живая живая ой! ой! ой! живая ой дева плодовых! айвовых! чудовых! готовых! растущих! иззрелых грудей! но полощется дева нагая нагая нагая избыточных ленных прозрелых грудей о грудей о грудей
Но полощется плещется дева ступает нагая нагого точеного лона но плещется дева чудовых атласных елейных телес
Но полощется плещется дева ступает нагая средь сонных пустынных песков средь немых валунов средь реки одичалых камней
Но полощется плещется дева ступает нагая нагой обмелевшей навек пересохшей прошедшей истекшей реки
И текут и стекают и блещут по плечам по грудям по лону стекают сбегают спадают струятся златые густые пески азиатской азийской варзобской далекой ой дальней заглохшей засохшей реки Варзоб-Дарьи

Друже друже а ты не вернешься!
Снег спадает на белую белую хладную хладную Русь
Друже друже а ты заметенный а ты занесенный далекий далекий а ты не вернешься
Один я снегами живыми упьюсь обовьюсь уморюсь озарюсь в роще белых берез апостолов в поле шумном от лепетных снегов кудрявых сходящих покорных в ветхом низком погосте монахов соборных исконных немолчных и в высших усопших во русских сугробах в Сугробах Немолчных
Друже друже а ты ты ты ль навек заметенный
Друже а ты не вернешься
И! полощется плещется дева живая ступает нагая нагая ой бьется ой вьется хохочет ой плачет ой страждет в песках в валунах в руслах в отмелях в брегах усохшей утекшей реки омываясь песками нагими сыпучими донными сохлыми сонными
Ой объемлема дева песками бездонными тонет ой тонет ой тонет
Тонет
Отче Отче помилуй Отче
Усади разделенных на брегах многоводных
Услади усмири разделенных на брегах объятых не песками, а волнами
Утешь навек
Отче!

1973 г.

ВИДЕНЬЯ ДЕРВИША НА ШАХРИСЯБЗСКИХ ХОЛМАХ
В пыльных осенних золотистых златых златистых шелковистых мучнистых телесных неоглядных холмах холомах шахрисябзских
Я брожу брожу томлюсь творюсь блуждаю упадаю прозреваю возлетаю
Ай сладко в пустынных необъятных холомах шахрисябзских
Ай Аллах! Кто там вдали на холме пыль летучую падучую рождает воздымает оставляет
Ай Господи! да кто там скачет мается теряется блуждает приближается?
Ай Господи! ужель уж близок твой последний пыльный Всадник
Ай Господи иль близок твой Посланник Азраил последний Ангел
И уж пыль родная родная родимая меня заносит окружает охватывает забирает засыпает удушает
И уж пыль дремучая пыль отчая златая дремная текучая златая золотистая мя усыпляет усмиряет уморяет
Ай Господи! ай рано рано а рано
Ай Отче иль не медлишь? не жалеешь? да помедли во холомах родных во таджикских шахрисябзских
Но! Господь! Когда придет мой срок!
Когда подъедет в святой пыли золотой слепой Твой перелетный Всадник Ангел Твой Посланник
Но Господь! но погоди! но уложи тогда! тогда! тогда! потом! потом! потом!
Но уложи тогда навек навеки во холомах саркофагах с’а#ванах холомах золотистых златых спелых шелковистых персиковых холомах шахрисябзских
Блаже! заверни запеленай тогда меня в шафрановые саваны волнистые шелковистые холомы шахрисябзские
Ля иллаха-иль Аллаху Мухаммад Расуль Алла!
Айя!

И проплывает за холмом недальним пыльный свитый всадник шейх чабан пастух овчар локаец
И я сладкую живую пыль ем пью глотаю радостно вдыхаю улыбаюсь улыбаюсь улыбаюсь
Блаже!
Оставляешь…

* * *
И шейх Зульфикар возлег на холме айвовом пыльном дынном дымном вечернем шахрисябзском
И шейх лежал дремал и спал и дева спелая ему являлась дева Руси сарафанница Марья
Ай! что за сон Аллах? да что за сон? за бред? за тьма?
О Господи да что за сон среди осенних холмов невинных шахрисябзских азиатских мусульманских?
Аллах! но что за сон? за мак афганский хмельной косой бредовый дурманный?
Айя!
Ля илляха-уль Аллаху Мухаммад Расуль Улла!

Но! но дева дева дева Марья бродит ходит по холму нагая бродит по холму ночному шахрисябзскому
Но дева Марья Русь бродит по холму пустынному печальному
Но у нее коса спелая златая золотая как холомы шахрисябзские осенние шафрановые
Но у нее ягодицы спелые спелые снежные сахарные как сахары бухарские но у нее ягодицы как яблоки тугие поздние златые калайдаштские
Но у нее груди как дыни мирзачульские как тыквы тяжкие янгиюльские октябрьские
О Аллах! и что мой сон средь Сахаров бухарских? среди мирзачульских медовых дынь? средь янгиюльских тыкв протяжных тяжких?
И бредет бродит грядет по ночному пустынному холому дева дева уже спелая уж спелая уже уже уже нагая нагая нагая
Айя!
О Господь! Зачем мне сон такой в холмах осенних дальных сонных шахрисябзских хладных посылаешь навеваешь?
Тогда шейх на холме ночном пустынном просыпается
Тогда дева Марья нагая уходит по холму унося яблоки калайдаштские дыни мирзачульские тыквы янгиюльские тяжкие
О помедли!
О Аллах!
Кому такие урожаи?

* * *
И груди на деве Марьи Руси избыточно сладко дико упоенно росли росли цвели
А она несла а она не знала
А она не знала
И росли как дикий виноградник
И соски медовые дикие виноградные желуди дальные святые божьи ягоды
И холмы холомы азиатские регарские айвовые абрикосовые таят таили затаили древних шейхов чабанов усопших дервишей ушедших всадников
И опять я объятый объемлемый стою овеянный холмами холомами хладными осенними регарскими айвовыми абрикосовыми сладкими пыльными холмами шахрисябзскими
И груди плодовые чудовые ярые на деве созрели святые персиковые шершавые шелковистые валуны живые окатыши
А она дитя не знала
А она дева Марья солнцеволосая густоногая спелобедрая кудрявольстиволонная святая
А она смеялась взывала в золотых златых златых златых боярышниках фисташниках
А брел на пыльном осле зеленый шейх в златых айвовых поздних холмах холомах шахрисябзских
А брел тонул зеленый шейх в мареве златых златых виноградников
А брел зеленый пыльный дальный древний святый шейх Зульфикар в айвовых холомах шафрановых
А дева зрела на холме осеннем спелом зрела непомерными нагими плодами
А дева в арыке ледовом роднике купала груди пыльные ягодицы крутые круглые верблюжьи горбатые холмы нагие речные дивные окатыши
А ослы пыльные тучносемянные долгостволые шафрановые кричали падали заглядывали
Да в пыль падучую пахучую сходили ползали да там метали в пыль слепо слепо смирялись
Извергали маялись да в пыли лежали уповали уповали уповали
А дева Марья не знала не ведала да глядела нагая из арыка
Девьими родниковыми виноградными очами блистала
Да подлетали всадники прохожие да били ослов да кричали гортанными локайскими кочевыми языками
Да отступали в марево воспомнив Аллаха
Ой отходили в марево ой пропадали отступали ой ой каялись! ой проклинали! ой рыдали!
Ой ой радовались!
Айя!
Ой вольно в холмах в холомах осенних медовых вольных вольных шахрисябзских неоглядных!
Айя!
И подходил к деве изумрудный пыльный шейх Зульфикар и слезал сходил с осла дальнего снежного гладкого пыльного косящего
И шейх груди девы необъятные избыточные арычные нагие проливные осенял соски ея чудовыми певучими плакучими летучими камышовыми перстами осиянными
И шейх грудей перезрелых сосцов девы напевных моленных жертвенных медвяных дымчатых сливовых сосцов перезрелых касался переспелыми перстами
И шейх улыбался древними текучими очами
И дева улыбалась и сосцы горючие не прятала

И сияли окрест холмы холомы шелковистые абрикосовые айвовые пустынные невинные холмы святые шахрисябзские гиссарские регарские
И сияли окрест холмы холомы золотые коконы Аллаха

* * *
Ой да под родниковой снежной ветвью виноградной
Ой под гроздью ягод под октябрьской кистью рохатинской под ледовой
Ой пришла кишлачная кизинка дева Халида из кишлака уже уже уже ледового уже далекого
Ой пришла дева Халида
И стоит под ледовой под медовой под бредовой дальной дальной дальной гроздью тучных ягод
            под медовой под далекой
И стоит дева родниковая
И косы ее опутаны окутаны бусами гиссарскими стеклянными ледовыми
И я бусы трогаю
И я ягоды трогаю со грозди низкой напоенной золотой ледовой
И ягоды медовые густые ледовые
И персты мои переспелые ледовые
И бусы Халиды ледовые ледовые ледовые
И уходит дева Халида далекая покорная уходит из золотого виноградника в дымное сизое уж зимнее
       нагое поле поле поле
И уходит в поле
И я срываю снимаю гроздь ледовую и бегу бегу бегу и Халиду гроздью трогаю
И она глядит из глухого гиссарского хлопкового платка
И по лицу ее текут лучатся бусы родниковые стеклянные ледовые
И текут бусы живые горючие далекие далекие далекие
О боже! как далёко! как далёко! как далёко!
Ой как сладко! как медово! как бредово! горько! дивно! вольно! свято! свято! свято! незабвенно!
       неупиваемо неоглядно!
Боже Боже сладко и доселе в одиноком во ледовом дальнем дальнем во таджикском р'одном
           поле поле поле

Где только ледяные бусы я и тронул…

* * *
В октябрьском в золотом во рохатинском горном дальнем рохатинском винограднике
В октябрьском сизом дымном рохатинском студеном винограднике
В октябрьском рохатинском винограднике сомлело дымчатые ягоды текут да источают меды хладные
В октябрьском хладном винограднике ягоды забытые текут да истекают да в пыль падают
В октябрьском винограднике забытом божьи забытые кроткие ягоды падают да источают
В октябрьском винограднике нагом нагие гроздья тяжкие сомлело истекают обрываются
И текут меды забытые ледяные опоздалые
И хладно в мёдах пустынных упадающих
И сладко
И радостно
О Господи душа ликует в рохатинских дымных дальных виноградниках октябрьских!
Да! ликует! Боже! блаже!..
И я молюсь

И под коленями молитвенными липко сонно зыбко истекают тихостные благодарственные ягоды...

* * *
О Господи молюсь да бьюсь да вьюсь да упадаю в рохатинском винограднике октябрьском хладном хладном хладном
И ягоды ледовые медовые беру лелею хладными устами
И в пыли сбираю ягоды медовые тугие палые талые обвялые
И осыпается октябрьский виноградник ледяной разъятыми измятыми блаженными разорванными ягодами
И сладко!
Господи! в пыли в палых напоенных ягодах лежу лелею дальный дальный дальный
Господи! витаю в золотистом рохатинском винограднике! в пыли мучнистой во пречистой во душистой святой виноградной серебря#ной
Господи! витаю в винограднике студеном в золотом в опалом в р'одном в дальнем дальнем дальнем
В сладком!
Ползу моленно святым божьим червем виноградным!
Лечу витаю святой божьей горлицею птицей виноградной!
Блаже!.. Сладко сонно вольно во блаженных в пьяных во медовых во ледовых виноградниках!..

* * *
Под лазоревым багряным зыбким виноградником под рохатинским ай да под таджикским
Ай да под агатовым живым виноградником да под кудрявым тучным под курчавым под барашковым под сладким
Ай под каракулевым ай ай ай живым живым родным пыльным виноградником
Ай под родниковой проливчатой кистью ягод липких липких дымчатых
Ай да под текучей падучей гроздью рохатинской гроздью ягод девственных сосцов нахлынувших
Ай да под милой дивной родной гроздью источающей проливчатой
Ай под липкой пыльной пыльной пыльной дальней дальней рохатинской
Ай под сладкими липкими прилипчивыми родными виноградными птицами птицами птицами пыльными пыльными святыми низкими горлицами молитвенными
Ай молюсь молюсь молюсь Тебе Аллах Владыка
Ай летают птицы виноградные у лика моего осеннего далекого остылого
Ай смеются радуются очи очи очи мои сирые сирые ай ай Господи еще живые все живые все живые все живые
Ай смеются радуются хмельные очи мои пыльные
Да! да! да! под гроздьями студеными октябрьскими заиндевелыми рохатинскими смеются краткие
         очи моя сливовые дымные
Да! смеются очи под гроздьями ветвями проливчатыми избыточными
Да ликуют очи выцветшие в виноградниках родимых рохатинских
О боже! как дышится! как живется! как пахнет родимой исконной отчей мусульманской сладкой виноградной медовой летучей пылью пылью липкой
Как сладко в сладких поздних златых златых златых дурных хмельных бредовых студеных сизых каракулевых налитых золотом живым родимых рохатинских виноградниках
Как сладко золотых златых тесных обвялых ягод касаться устами зубами очами власами
Как сладко!
Господь! дай надышаться твоей пылью ж'ивой в виноградниках твоих студеных поздних золотых кудрявых хладных рохатинских
Господь дай заблудиться задуреть прозреть в далеких горных виноградниках пустынных
А виноградники истекают протекают медом вязким золотом живым текучим липким липким липким
Господь! да я блуждаю радуюсь в Твоих студеных виноградниках златистых рохатинских
Господь! да ягоды медовые бредовые твои текут да истекают трескаются источают да роняют меды в очи в уста в душу во лицо мое счастливое

ГРЕХ
Шелковистая! ты встала! ты стоишь на берегу брегу лесного камышового карасей озера тихого низкого
Шелковистая! шелковистая ты встала ты стоишь на брегу лесного озера в платье струйчатых
         струящихся сквозящих ситцев
Шелковистая шелковистая шелковистая волнистая ты встала ты стоишь в платье русских кротких ситцев
И нагие белого налива девьи ноги твои нетронутые явны зрелы белы проступают сахаристы
И лоно девичье курчавое темнеет как косточки дремучих перезрелых мяклых мятных мятых золотых златых сквозящих урюков таджикских дальных дальных дымных
Ай Азья Азия родимая ты далека а Русь окрест меня стоит томит лесная дивная озерная вологодская малиновая
И стоит на брегу необъятном дева дева девья девая юница отроковица нетронутая шелковая волнистая шелковистая
Ай дева ай пойдем пойдем бежим сойдем в поля поля поля в луга в постели зелены#е
Ай дай сотрону груди сокровенные младые ярые мирзачульские хивинские дыни яблоки антоновки орловские пречистые дай отведаю сосцы колодезные чистые малиновые лесные шелковистые
Дай сотрону груди груди твоя как яйца лебединые дай невинные сохранные сосцы лазоревые дымчатые как гиссарские поздние тучные сливы сливы сливы
Дай дай дай шелковистая в полях бездонных в травостоях безысходных вологодских дай дай дай тя запрокинуть
Дай в травах заливных медвяных беспробудных дай в травах муравьиных святых русских наших дай в некошенных дай дай тя покосить да усладить да затеряться да забыться
Ай забыться
А расступались травы а легли легли легли мы а потом и ноги девьи налитые уступчиво покорно ненаглядно сонно сонно расступились разделились разлучились
Ай дева травяная не трави ай дева шелковистая волнистая сладимая ай дева не трави ай дева не томи ай дева упусти пусти меня забытого
А ты стоишь томишь тайшь а ты уходишь все уходишь все уходишь в платье ситцев неповинных веющих все ты уходишь брегом жгучим озера безвестного лесистого пречистого пустынного

О Господи! Да чашу дивную да чашу юную неп'итую да непрол'итую сию
Да неутолённую да неупиваемую пронеси да мимо мимо мимо!
Господь от гр’еха отыми мя…

УБИЙСТВО БАРАНА УЛЛЯ
И баран после резни смерти оставляет нам бездонное медоточивое абрикосовое тело свое
А что ты человече оставишь после кончины своей

Баран Улль-Джёк на брегу блаженного лазоревого Иссык-Куля
Баран Улль ты учуял близкий грядущий нож и заблеял неповинно средь пыльного родимого курая и уж не ел курай и не алкал а чуял прозревал
И жгуче втуне падала твоя слюна жемчужная на заросли древовидного курая терескена янтака и зло кипела там
Баран Улль ты учуял ты узнал

И я видел как гиблый хилый иссохший солончаковый чахоточный чабан Куддус-Куздул-Казан (ему жить осталось три дня) связал скрутил опутал ноги ладные твоя
И долго долго долго мучительно рушил тебя младого крутого спелого ярого на древлюю землю на курай
И не мог свалить унять тебя долго долго но потом свалил в родимый враз притихший как иуда как апостол Петр курай курай курай
А потом сладкий дынный долгий дрожкий зыбкий знобкий потный мирзачульский скотный нож
Бродил бродил дрожал ходил искал о горло зрелое буйное
А потом враз нашел пошел потонул утоленно утоплённосладостно пропал
В ласковых гортанных гранатовых нагих струях водах волнах
А струи вольно туго бились вились пенились упадая иссякая томно гулко глухо в медный таз
А потом их блудный пьяный шалый маковый бредовый пес Шальдур-Иясс лакал лакал лизал
И одурев сомлев деревья каджисайских персиков как воров ночных грыз брал кусал

Баран Улль я видел как убивали тебя но стоял но спал
Баран Улль я слышал как ты перед ножом крикнул вдруг человечьим голосом позвал: Аллааааааааа!..
Перед смертью все звери как человеки кричат
Почему Аллах?

Баран Улль я не ел убитое невинное тело твое и имя твое
Баран Улль я не ел не грыз не сосал не пил бешбармак как гранатовый пес алкал лакал медный таз
Баран Улль а все кто хмельно косо сочно смертно хохоча и плача ели тело твое и грызли тебя
Те всю ночь текли страдали животами кишками исходя твоими тайными гранатовыми вода#ми волна#ми
А дети утром бледно икая маясь блеяли блеяли исходили овечьими голосами голосами голосами
О Аллах! Иль бараны умирая кричат как люди а люди утихая блеют как бараны
О Аллах как все смешал Ты! все Ты перепутал! все смешал Ты!
Как печально! как блаженно!.. сладко!.. сладко!.. свято!..

Говорят что нож кривой тупой слепой был у чахоточного чабана Куддус-Куздулл-Каза#на
И через три дня он умер и его чахоточный тупой нож умер вместе с ним
Но перед смертью он шептал: Аллааааааа... и блеял как баран
С той поры когда при мне режут казнят останавливают барана
Наутро всегда на горле моем является саднящая язва узкая ножевая страждущая гранатовая рана
И долго долго не утихает не иссякает не зарастает

Улль баран брат мой прощай
Мы навеки встретимся там

* * *
Эфедра облепиха барбарис
Несметные живучепряные живучесладкие живучевязкие кусты на берегах несметных Иссык-Куля
А у меня всего одна лишь жизнь
И та дрожащая как у барана Улля

* * *
Там на предзимних тянь-шаньских сыртах и заалайских травяных заливных джайлоо
Там высокогорные косматые как яки волки хладны словно льды
Но отары ройные безумные в курчавых кошарах доверчиво пахуче дремуче как лепешки из тандыра жгуче горячи
И как чабаны в юрты входят впадают в отары чтоб согреться кроткие льдистые льстивые волки волки волки
Но бегут бегут из-под кошар в ночи тайные гранатовые знойные курчавые ручьи ручьи ручьи
Только это не ручьи весны а ручьи бараньей доверчивой крови#
Там отары безвинные хладны как тянь-шаньские льды
Там волки как лепешки из тандыра горячи

* * *
Я засыпаю и мне снится давно усопший поэт шейх Унсури
Но он спит и ему снится давным-давно усопший поэт шейх Дакики

СУМЕРКИ НА ИССЫК-КУЛЕ
Мой брат баран сходя в кошару с сизых вечереющих тянь-шаньских гор верещит кричит как сверчок блаженно одурманенно поет поет поет
Моя сестра змея в кустах курая янтака забыв о смертном гиблом жале блаженно кольца вьет плетет ползет течет
На вымени блаженном замирающей дурманной маками объевшейся коровы бабочка пыльцовая лепится кормится пасется у лазоревых телячьих маковых сосцов сосцов сосцов
Корова мать мне
Бабочка мне дочь

В сладчайших чуйских сумерках кто я? кто я Господь?

* * *
Дервиш что нежнее всего на свете?
Переспелый исфаринский персик?
Дитя новорожденное молочно дремлющее в снежной безвинной гахваре люльке колыбели?
Губы и груди возлюбленной в дремной утренней постели?
Крылья пыльцовых живожемчужных живомучнистых бабочек очнувшихся в апреле?
Дервиш сказал: Персты матери бродящие по сыновнему темени...

РАЗЛУКА
Пустыня пустыня Кызыл-Кум необъятная всевластная
И только несколько капель алмазных
И те у очей прощальных у твоя
Возлюбленная моя

* * *
Античный иссык-кульский мускулистый тополь
Под ним пасущаяся свято тленно бренно млечно лошадь
Ночь
Лошадь неподвижно ест траву
А тополь по долинам дымным лунным чудотворно дивно одиноко бродит бродит бродит

* * *
Самые прозрачные очи у иссык-кульских чаек
Ибо они глядятся в чашу самых прозрачных вод
До дна видна Иссык-Куля чаша...
Вот бы были людские души как очи иссык-кульских чаек

* * *
Конь конь киргиз-кайсацкий младой конь
Что ты бродишь в пыльных овечьих отарах пылящих грядущих с джайлоо Тянь-Шаня
Что ты бродишь в пахучих курчавых отарах
Что забыл табуны косяки тонских кумысных кобылиц волконогих бархатных атласных жемчужных скуластых
Что забыл косяки ярогонных яроногих яроспелых ярозадых своих кобылиц ураганных
Что забыл косяки кобылиц с головами как яхромский желудь гладчайший
Я люблю возвышаться в муравьиных ползучих овечьих отарах

ОДИНОКИЙ ДУБ
В осенних дымчатых сумерках я прихожу и сажусь на хладную траву под одинокий дуб
Дуб чует меня и осторожно бережно осыпает роняет желуди окрест
И ни один желудь не падает о мою голову
Я сижу в сумерках и жду когда придет ночь ночь ночь
Чтоб уйти незаметно
Чтобы он не учуял
Одинокий

* * *
В лесу осеннем сладко травянисто пахло надломленной березовой ветвью
Ветвь лежала уповала в золотистой уж хладеющей траве траве траве
Матушка моя далекая я вспомнил о тебе

* * *
О Азья
Я брожу по твоим пыльным медовым пряным ленным липким базарам
Где нищие подают милостыню нищим
Где только нищие подают нищим
О моя Азья!
Да куда ж ты?..

ЗИМА
Наступила зима
Полетели побежали потекли белые мухи
И моя возлюбленная Музарра-Кафот подарила мне кожаную бухарскую мухобойку...

* * *
Рдяная ветвь рдяная гроздь рдяная зернь поспевающих прибывающих наливающихся вишен
Колышется над нами на весеннем майском таджикском блаженном ветру ветру колышется колеблется движется
Рдяная ветвь гроздь зернь поспевающих яроалых вишен над нами блаженно бездумно колышется
А мы сидим в траве молодой вместе с моими возлюбленными другами братьями Юрием Сафаром Маратом Борухом Виктором и Володимером
И нежно пьем прошлогоднее гранатовое вязкое ура-тюбинское вино прошлых вишен
И рдяная ветвь поспевающих наливающихся вишен над нами божественно дивно струйно блуждает колышется колышется
Други на холодной траве земле не остудитесь не разбредитесь
Господь продли их дай долготу дний им
Пусть скорей поспеют оборвутся обрушатся мои скоротечные скороспелые вишни
Пусть подоле их рдяные вишни тугие хмельные колышатся

ПРОРОК АЗИИ
Гаремная неутоленная неугомонная погромная загробная неурожайная солончаковая печаль телячьих азиатских водооких вольнотелых тунных верных жен
Ослиная охочая слюнявая тоска прохожих пыльных пенных охающих дервишей
Как балхский шелковичный тут-шелковица избыточно чудовищно обрезанных
И вот от встречных взглядов ножевых пророк провидец Азии зачат замешан урожден
И вот пророк тайком из девьих тайных тесных лядвей чресел жгуче слезно слизисто безумно по-кошачьи извлечен
И тайным скотным ятаганом с девьей пуповины как с лозы лазурной срезан срезан срезан
Пророк провидец с талой кроткой головой коровьего невинного дитя теля и терпким ненасытным необъятным зеббом всех ослов неистовых Хиссара и Хоремза
Еннна!..

* * *
В душу врезаются вонзаются въедаются осенние оголенные сиротские костлявые деревья
Как иглы щепки занозы долгие бездонные под ноготь
О не выжить не пережить зиму многолютую многоснежную
Моей таджикской дальной горной одинокой сливе тонкоствольной...

ФАТТЬМА
В атласных вишнях атласных витает лик Фаттьмы
В атласных мясистых вишнях витает витает пресветлый ленный лонный лик Фаттьмы
И тополь взрыт пустынным шелудивым короедом а не ива божья склонна ива
И тополь взрыт а ива девственница ночи ива девственница нагого ночи озера залива
А за горою Азья Азия пылит пылит тучно пылит свято пылит пылит пылит
Кричит мазара загробный замогильный зааллахов муэдзин
Ословерблюд трубит молчит мычит рычит смиряется ословерблюд пустынь хладеющих дехкан дехкан долин долин полуденных струящихся долин
Витает в вишнях лик скуластый Фаттьмы
Пророк перстом пахучим липким плод в уста возьми храни молчи
И плод течет и нарождается Глагол живой нетленный нарождается глагол святой святой святой
И плод течет и истекает плод и нарождается томящийся божественный Глагол сырой сырой святой святой
И плод течет и нарождается народ
И плод течет и ждет народ
И плод истек и зашептал Пророк: Фаттьма Фаттьма Фаттьма
И пали вишни и несметно тля нашла и словно агнцев свежесрубленных в подножиях дерев обильно кровь падучая стояла а не шла не шла густа густа темна темна темна курчавая млада
А за горою Азия пылит а за горою мул двояк чреват в пыли святительных сиятельных чинар чинар лежит лежит лежит лежит плодоточит
И зашептал Пророк: Фаттьма Фаттьма Фаттьма
Тогда народ упал в залив текучих палых мертвых сонных вишен вишен вишен в месиво во глины
И тут молился уповал молился
Верблюжье древо расцветало одичало дико
Верблюжье древо расцветало одичало одичало дико дико дико всепустынно дерево верблюжье царило восходило короедов гиблых в небо Азьи возводило
У ног народа стыла стала кровь река река река
Уже младенцы утопали вязли молча молча молча на века
Но!
Тут пророк Пророк восплакал воскричал: алла! алла! алла! Алла!
И просветлела протекла смиренно кровь река
И тля прошла
И народ в ликующих плодах в атласных цельных тучных вишнях ликовал о ликовал ой ликовал
И за горою Азья разрешилась млечным пенным гласом сосунка первоосла первоконя в пыли святых хранительниц кормилиц родниковых доаллаховых моленных веющих всевеющих чинар чинар чинар
Тогда пророк Пророк младой младой святой уже святой в садах в садах аллаховых народов восходил всходил шел шел улыбчив шел стенал стенал стенал
Искал очами осененными лучистыми искал искал
Искал
Но лик Фаттьмы скуластый средь плодов атласных тесных не витал
Уж не витал

МОЛЬБА ДЕРВИША
И горлицы спадают у очей
И горлицы спадают у очей у вешних льющихся у очей очей
О азья азья о прими о утоли меня вдали в Руси дорогу утерявшего утратившего
Прими и в сонных маках дай всем телом высохшим расплакаться
О азья дай чтоб у ресниц летали напоследок горлицы закатные закатные
О азья азья дай о утоли прими убереги возьми возрадуй о в исходе о возрадуй
Летят летят летают горлицы твои твои твои о виноградные о хладные
Летят спадают у моих очей очей синей синей темней темней Руси Руси Руси
О азья матерь матерь о всематерь упаси о упаси о упаси
Аллах в могиле безымянной безглагольной на мазаре? на дороге? на горе? на огороде? о в могиле безымянной моего отца таджика о в могиле безымянной о
Аллах меня похорони повей похорони навечно усади средь вечных терпких мусульманских ломких глин святых
И пусть склонится пыльный Ангел твой
И пусть склонится пыльный Ангел Твой над предмогильною утихомиренной моей кофира головой
И пусть склонится Ангел Ива
Пресветлый Ангел укажи отцов убитые забытые размытые могилы
Чего развеял Ты мазары голубые голубиные осиные златоосиные
Чего крылами и когтями разметал сметал ссыпал свергал святые глины глины
Что начертал что насаждал что насылал всеуносящие немые смутные арыки
Аллах иль дашь сойти в кладбищенские обозначенные ангелами саваны и глины
Аллах иль пустишь по немым всеуносящим по безбожным тленным по арыкам горьким всепустынным
Но!
Спадают кротко горлицы у уповающего у живого у живого лика лика
Спадают говорливо горлицы у уповающего лика
Господь готов я к Макам к Глинам и к Арыкам
Чтоб только веяла склонялась напоследок Азья Ива
Чтобы цвела в очах последних чтоб цвела пчелиная моленная христова Русь Русь Липа
Господь готов готов я к макам к глинам и к арыкам
Иль медлишь иль жалеешь иль отодвигаешь срок иль напускаешь светлых горлиц жизни
Иль длишь иль длишь меня недужного блаженного влюблённого иль длишь иль длишь меня Владыка

ГЛАС ПРОРОКА
И ливни смывали сметали птенцов божьих
И глиняные ливни вешние смывали сметали желтых божиих птенцов со хрупких липких гнезд
И глиняные ливни сметали смывали безвинных божиих птенцов птенцов птенцов
И был несметный урожай младенцев Азьи
И был несметно слеп кишащий урожай младенцев Азьи Азьи
И матери раждали и ослы кричали и коровы мычали Азьи Азьи Азьи
И тучной сонной саранчой младенцы матерей искали и сосали иссушали искушали
И мужи Азьи семена летучи в лоно дев падучих исторгали извергали
В лоно дев метали яро в лона ласковые необъятных жен метали семена звезда#ми августа падучими обильными пылящими в ночах Аллаха
И мужи Азьи исторгали извергали кочевые семена взыгравшие молящие о лоне принимающем
Медовые мужи и жены Азьи Азьи ленной ленно совпадали сометали содышали как стрекозы над полдневными полями терпкие обмяклые двоякие слипались
Медовые мужи и жены лишь слипались
Что Ты Азья? что ты что ты азья?
Иль Мухаммада Глас забыт зарыт как мавзолей разъят разъят в пустыне каменной во градах окаянных
          в кишлаках печальных дервишей затравленных густыми волкодавами
Или пророку каландару нищему хафизу не испить воды из пиалы с поклоном божиим дехканином протянутой
Иль не вкусить блаженного ночлега в безымянной горной чайхане ночных пустынных малых скорбных караванов чахнущих путников-хаджей аллаховых
Иль у мечети в пыль святую молодую теплую праматерь в пыль родную матерь не упасть не лечь не распластаться затеряться свято затуманиться пресветло разрыдаться изойти
           в блаженном вековом намазе
Где Ты Азья? где ты где ты азья?
Иль вязнешь глохнешь во садах младенцев ярых неаллаховых кишащих
Иль вязнешь усыпаешь у грудей несметных матерей плодоточащих
Иль Мухаммада иль пророка (ближе он соска слепого изливающего слепо во уста дитя родимого он ближе страждущего ока матери питающей)
Иль пророка не помянешь не помянешь не помянешь
Что Ты Азья что ты азья что ты азья
Иль не чуешь как птенцов невинных как птенцов невинных с гиблых шатких гнезд смывают ливни благодатные
Иль возжидаешь иные Ливни Аллаха всесмывающие смертно упадающие
Иль возжидаешь Ливни Аллаха
Иль ждешь чтобы младенцы в глиняных потоках утопали ускользали увядали в гахварах последних зыбках усыпали
Иль животная безбожная плодовая Кормилица слепая иль смеркаешься
Смеркаешься
Что?
Ты?
Азья?

КАРМА
— Дервиш Ходжа Зульфикар, вино, хмель, пианство — грех великий?..

Сказал:
— Вино, хмель, пианство — грех, но вот Аль Коффейль аль Коббейль Улль Курдюк Эль Мубаррак алогорлый ярогубый родился великим пианицей…
Но он не пил вина, соблюдая запрет святой и избегая своей кармы, и долго болел мучительно хворал и умер до срока своего.
И умерло угасло стало алое горло его — гибкий блаженный тунный сосуд для вина, и стали ярые постные уста его — в которых не родились великие вольные веселые слова застолья хмеля и блаженного похмелья.
Зачем это?

И дервиш опечалился…

СМЕРТЬ
Дервиш сказал:
— Если в твою кибитку в твой дом никто не стучится, не просит о помощи, не приходит — значит скоро придет неслышно Смерть последняя святая гостья...
Дервиш сказал:
— Бойся одиночества, ищи с утра раннего людей, которым можешь помочь! да!

Дервиш сказал:
— Смерть, как вор, что ищет тихие молчные одинокие дома, но бежит домов, где много гостей и смех и беседы и живые души и где всегда пьют вино и едят плов! да!

МУДРЕЦ-ПРОРОК
Дервиш сказал:
— Мудрец — это остывший поэт. Пророк — это разгневанный мудрец...
Да!..

СТРАНСТВИЯ
— Ходжа Зульфикар, святой дервиш, зачем ты так много странствуешь по миру?
Сказал:
— Чтобы узнать, что издревле тайтся томится находится во мне, в душе спящей колодезной бездонной
моей...

ТАЙНА АЗИИ
— Дервиш Ходжа Зульфикар, в чем тайна Азии, о которой много говорят люди?
— Скажу тебе. На дне души всякого азиата лежит Аллах, как камни иль песок на дне реки. Засохнет река-жизнь и выступит со дна Камень Аллаха... Да!..

УЩЕЛЬЕ
Осенний непролазный беспробудный зыбкий знобкий дождь в дальном дальном родном пустынном кандаринском ущелье ущелье ущелье
О ущелье
Кто пожалеет твои мокрые невиноватые скалы твои мокрые опустелые козьи тропы твои мокрые сиротские нагие деревья
Кто пожалеет

* * *
Вечерний ежик на укропной грядке
Куда грядешь в душмяных сонных росных зарослях
Вечерний друг бродячий брат мой
А окрест сыплются мечутся осиянные текучие звездопады августа
А окрест разгулялись несметные хладные тучные августа звездопады
Над тобой и надо мной
Брат мой

* * *
...Пока я пил вино
Раззолотилась роща
И опала
О Боже! И на дне пиа#лы
Лист золотой лежит дрожит
Обвялый...
Весь пианый...
Весь пианый...

* * *
Осенней слезной осенью туманной туманной туманной
Я рисую рисую журавля зимушника домушника на бумаге на бумаге на бумаге
Но он все улетает улетает улетает...

* * *
Вечерней порой в тихой вешней придорожной луже
Раздумья жабы перед бедствием вселенским
Чу!.. О чем ты жаба?..

СТРЕЛА. ПУЛЯ.
Стрела летела и пела вольная в вешнем веселом небе небе небе
Человек шел и пел в вешних травах младенческих колыбельных лепетных
А потом они встретились
А теперь оба лежат недвижно в травах безвинно втуне веющих веющих веющих
Господь зачем была эта встреча? стрелы и человека? пули и человека?..
Господь кому теперь травы веют? невеселые...

* * *
...Возлюбленная моя!
Ранней весной
Когда цветет в пустыне саксаул — розовый сосок песков
Когда цветет живет колеблется сыплется летучими жемчугами лепестками от
ветра у реки снежнокудрая блаженная первоалыча
Ранней весной
Пойдем пешком босиком из Хивы в Бухару
Возлюбленная моя...
Айя...
Айи...
И я понесу поберегу полелею в руках узорчатые сафьяновые изумрудные тихие тихие кауши-башмаки твои...

Теплые еще от твоей чародейной вольной веселой ноги...
Айи...

МОЛИТВА
Нощь в рамитском ущелье
Костер
Человек
Без нощи есть костер и человек
Без костра есть нощь и человек
Без человека нет ни нощи ни костра
Есмь только одинокий Пастух звезд Пастырь Плеяд Аллах...

Да!..
Тогда...
Кто помянет пожалеет Тебя, Господь мой?..

Молился на Ура-Тюбинской пустынной сонной дороге дервиш Ходжа Зульфикар, упадая коленями сизыми в росяную дремливую пыль.

Путник, молись, пади на колени в любом месте, где застал тебя миг молитвы: на траве, на пыли, на камне, на реке... на враге... на жене...
Йе йе йе...
И упасешься вовек!..

СОН
Я сплю бездонно колодезно необъятно на зимней Руси Руси Руси необъятной
И всю ночь всю нощь мне снится пыльный златомедовый рохатинский виноградник
И лишь под утро я тронул губами златокурчавую тесную высокую кисть гроздь
И проснулся а во рту сладко медово томно
Ягода янтарная щедротекучая во рту

ОДЕЖДЫ
Дервиш сказал:
— Одежды — это листья вокруг плода. И зачем женщины стремятся к богатым одеждам, когда их тайна-сила — в ночной наготе их?..
И кто ест листья, оставляя нетронутым плод?..

ТЕЛО
Перед смертью дервиш Ходжа Зульфикар погладил тело свое обмелевшее спокойной бестрепетной рукой и сказал:
— Аллах слава Тебе что ты дал мне крепкое ладное густое как карагач тело...
И все двести сорок восемь костей моих еще целы...

Перед смертью дервиш сказал, погладив, тронув тихими пергаментными перстами свое неслышное тело в хладных уже одеялах:
— Спасибо тебе, тело мое. Ты хорошо послужило мне в жизни... Теперь тебе придется немного пострадать перед смертью... Прости меня, тело мое... уж не мое...
Но столько утех наслаждений блудных возбешений вожделений хотений плотских подарило ты мне, тленное тело мое!..
И что рядом с ними нищая краткая плата-кара-смерть моя?..
Да, Аллах?..

РАДОСТЬ
Дервиш в старости болел маялся зубами и долго с неохотой собирался к табибу-лекарю…
Но тут пришла в его кибитку рухлую Смерть-избавительница и Ангел Азраил Ее.

И дервиш обрадованно воскричал:
— О блаженная Смерть! о блаженный Азраил!.. О как я рад, ведь вы избавили меня от палача табиба-
зубного лекаря что кровожадно алчно хищно поджидает меня!.. А...
И он хотел избавить меня от нищей зубной боли, а вы избавили меня от великой боли бытия…
И ушел навек счастливый вмиг забыв о земной жизни своей...

ХУЛИТЕЛИ
— Дервиш Ходжа Зульфикар, как ты относишься к завистникам хулителям стихотворений хадисов изречений твоих, поэт?

Сказал улыбчиво:
— Когда в малой душной кибитке злоумышленник, завистник тайно иль явно пускает нутряные горькие ветры в твою сторону - тогда тошно ноздрям человеческим и душам.
Но если завистник свершает тайное свое деянье под звездным неоглядным небом божьим пологом средь вселенной — то что ноздрям моим и душе моей от дурного облачка сего?

Дервиш сказал:
— Поэт — будь неоглядной вселенной, а не душной тесной кибиткой.
Тогда враги Твои — как дурные облачка растают бесследно...

ВЕТЕР
И еще дервиш сказал:
— В старости я стану таким сухим и легким, что ветер неслышно возьмет снимет унесет меня с весеннего мятного тавильдаринского сквозного холма.
И люди скажут: Он не умер. Его ветер унес. Он не ушел в землю а ушел с ветром кочевым над землей
Куда куда куда
Куда унес забрал его блаженный алычовый ветер Тавиль-Даринского ущелья?

АЛЛАХ
Отрок Касымджон-Стебель стал мужем и стали мучить его не только сласти телесные но и вечные тайны бытия.

Он спросил дервиша Ходжу Зульфикара: Отец что есть Аллах? Кто он?
Дервиш сказал: Аллах — это все люди на земле.
И те что дышат и тлеют.
И те что лежат в могилах и ждут Суда и уповают.
И те что таятся в недрах матерей и надеются.
Аллах! Ты!

И это было на дороге в златорунную каракулевую святую Бухару, где осеняло озаряло многих дервишей.

* * *
В осеннем заброшенном ноябрьском чептуринском саду саду саду
Бродячая пустынная собака лает и ночью и днем
Она сходит с ума от шороха шепота шелеста необъятных неоглядных падающих листьев листьев листьев
Скоро снег собака...

* * *
Я пойду в рамитские таджикские родимые осенние сквозистые пересохшие
холмы холмы холмы
Куда ходят покорно умирать усыпать бездомные собаки
Они там перед смертью лижут рвут едят жуют целебную спорыш-траву
А я не могу...

* * *
Будь тих и смирен как отставшая от стаи утка
Плывущая грядущая смутно на вечерней осенней дымчатой Аму-реке
Утка иди ко мне...

* * *
Сентябрь
Русь
Желудь с дуба икшанского на землю летит
Русь мед уходит из твоих дождливых трав и цветов
Мед горчит
Засыпают квелые тунные млявые пчелы
И я засыпаю и вижу Азью мой улей златомедовыи
Туда туда туда летит медовый сонный взор мои

* * *
Безбожники звонят в колокола
Но люди спят бездонно и не слышат
Но вот Христос шепнул свои слова
И даже агнцы от сосцов молочных материнских отлепились отделились отдалились

ЗВЕЗДА ТИШТАР
Звезда Тиштар!
Древляя неопалимая зороастрийская священная плодовая цыганская бродяжная звезда любви!
И ты светишь лишь влюбленным на земле в ночи
Ты ночное крутое ярое хмельное солнце влюбленных влюбленных влюбленных
А сколько их на земле
Лишь горстка горстка горстка божья трепетная кочевая летучая горстка
Звезда Тиштар ты светишь в ночи лишь влюбленным
Ты наполняешь шалым спелым виноградным хмелем соком сочивом бродильным соски лазоревые алчущие ищущие дев дев дев
Ты воздымаешь ты колышешь ты возносишь как несметные колосья стволы тополи туранги могутные бессонных неистово плодовых мужей мужей мужей
Ты наполняешь млеком звездным хлебом груди азийских гаремных жгучетелых туннотелых луннотелых жен жен жен
Ты мучишь жжешь спелых отроков рвущих мнущих в ночах как глину как камень свой слепой ослиный безвинный божий карагач зебб
И не хватает отрокам перстов чтобы унять усмирить объять его
О!..

Звезда Тиштар! ты сияла жгла пылала мучила и меня среди былых ночей ночей ночей
А нынче где ты? где ты? где ты? где?

Где?
Звезда Тиштар ушедшая блаженная ликуй! сияй! пали гони! блаженно мучь других возлюбленных вовек! вовек! вовек!

Я обливаюсь в нынешних ночах моих могильною бездонною священной хладною луной луной луной теперь
Теперь!..
Едддень!..

* * *
Други мои мы бродим млады свежи хмельны вольны от речного ветра в зарослях вешнего тамариска
На брегу родной илистой майской Варзоб-дарьи родной реки реки реки
Други мои на брегу я наберу нарву приречной свежей мяты душицы духовитой травы
Чтобы вдали от вас вдали вдали вдали пить чай с душицей и вспоминать вас други други мои

...Друг дальный уходящий улетающий набери побольше мяты душицы побольше нарви нарви нарви

* * *
Кулик зуек пестро блаженно хлопочет верещит мается в приречных турангах тополях весенних ходит мается молит жалостно кричит верещит
Он ищет подругу скоротечную мимокрылую скорокрылую свою чтоб сесть с ней в неразлучное сладчайшее гнездо
Кулик зуек

А я всю жизнь молчу одинок

* * *
Ливень ливень вешний хиссарский азийский глиняный тяжкий ливень ливень
Ты сокрыл забил затопил слепые окна моей одинокой лысой топкой осевшей кибитки кибитки кибитки во текучих глинах
Ливень ливень круши кроши топи рушь мою кибитку постылую
А в ней мою старую древлюю мученую жизнь утопи умори ливень ливень
Да не тронь не оборви мои зеленые черешни и вишни безвинные
Которые три года назад посадил я у кибитки
Еще не налившиеся гранатовой рдяностью еще не налившиеся черешни и вишни
Мои молодые младые младые не оборви ливень ливень ливень

* * *
Ночная ночная река ночная река река ночная река у камня плескала шало
Ночница река ночная ночная ночевая река ночная шастала волнами холодами
Пловца вобравши сберегала гладко зазывала забирала останавливала валко ублажала
Река ночница ночевая колеблемая колыбель пловца накатами приливами отливами смиренными ласкала огибала
Баюкала дитя-пловца покатостями круглостями полуночной матери река река ночная прикасалась
Пловца пловца на утреннем песке река заветно оставляла бездыханно
Река река ночная оставляла безвозвратно бездыханно оставляла оставляла оставляла
Оставляла

ПЕСНЯ ДЕРВИША
И палый Азьи плод разъят
И палый Азьи плод разъят в садах
И палый Азьи плод разъят разъят в смиренных ленных во гранатовых садах
Опять о Азья я твоя моленная моленная блаженная склоненная духмяная медовая аллахова пчела
Опять о Азья я твоя пчела цикада кеклик рыба тля змея
Твоя о Азья в рисовых полуденных струящихся полях сомлелая заблудшая блаженная овца овца овца
И божия мечеть стоит у божьего сыпучего дувала божьих саманных сонных глин
Божия аллахова заброшена стоит стоит стоит
И дервиш лепетный уснулый у карагача у тутового дерева поет поет поет
Алла! алла! алла! алла алла алла алла аллаааа
Поет святой хаджи слепец хафиз поет поет поет поет
А за дувалом сад гранатовый разъят
А за дувалом сонных глин мерещится мерещится святых ходжей мазар забыт забыт червем разъят разъят разъят
И дервиш лепетный гортанный змеегорлый у полуденных чинар чинар поет поет поет
Что я опять о Азия твоя моленная духмяная медовая разъятая аллахова пчела
Что я опять твоя полуденных дерев камней ручьев садов солончаков разъятая цикада кеклик рыба тля змея
Твоя сомлелая заблудшая блаженная средь рисовых полуденных струящихся полей разъятая блаженная овца овца овца овца
Алла! алла! алла! алла алла аллаа а аа ааааааа
Алла!

СОГДИАНА
Согдиана Согдина...
И там есть кишлак горный дальний
И там кибитки глиняные низкие мазанки саманные
И там выше кибиток стоят шелковые вольные травы медовые медвяные
И в травах резвятся растут бегут зреют девы девочки ранние
И их головки маковые смоляные хмельные едва выступают ликуют над травами
И у них глаза согдийские лазоревые дымчатые переливчатые давние давние
И каждую можно купить за десять дряхлых динаров
И догнать настичь опрокинуть в травах
О Согдиана Согдиана
Согдиааааанааа...

ПЕСНЬ ДЕРВИША
Божественному Юрию Клименко

И дервиш на осле уходит в снежный куст
И дервиш на осле уходит в снежный куст
И дервиш на осле уходит в снежный куст туранги
И дервиш на осле уходит в снежный куст туранги принимающий таящий
И дервиш на осле уходит в снежный куст приречный горный дальный дальный дальный
И река не шумит а промерзает тихо тихо останавливаясь обмирая обмирая обмирая
И река не шумит а тихо тихо промерзает обмирает
И дервиш на осле уходит в снежный куст туранги дальной дальной дальной
И дервиш на осле уходит в куст туранги серебр'яный серебр'яный серебр'яный в куст зачаров'анный в куст венч'анный
И дервиш на осле уходит...
Куст...
Туманно... ой туманно... ой туманно...
Куст тихо осыпается пресветлыми тишайшими блаженными безвинными
кудрявыми снегами осыпается
Куст куст объемлемый объятый серебр'яными летучими снегами сн'егами охваченный дикорастущими ледовыми святыми хрусталями хрусталями хрусталями
И дервиш зачар'ованный уходит в снежный куст зачаров'анный
Блаже!..
И дервиш на осле в серебряном тумане т'ая т'ая т'ая разбредается
И дервиш на осле в серебряном тумане возлетает
Ангел

НОЩЬ
         Роберту Багдасарову — моему великомуУчителю

Уже уж нощь нощь нощь в ущелия в ущелия в ушелия сошла сошла сошла
Аллах Аллах Аллах соходит со небес Твоя небесна молчна тишина Твоя Твоя
Твоя соходит со небес ночных падучая свободная текучая звезда звезда Твоя
Твоя речная плещет ива твоя твоя летит пахучая цикада птица стрекоза Твоя
Твоя к очам склонилась родниковая ветла ветла твоя твоя твоя
Твоя ущелий нощь о душу душу в душу в душу нощь ущелий пролилась лилась Твоя
И помереть сомлеть приять и помереть у кишлака святых нощных нощных аллаховых чинар чинар чинар
И помереть сомлеть приять у кишлака святых заброшенных чинар чинар чинар
Где в палых листьях в палых листьях заяц брошенных садов садов чинар черешен тутов шахских брошенных садов бежит бежит наго глядит глядит заяц толай толай
Где нощи дикобраз пуглив да свят у лунного у мятного у гонного ручья ручья ручья
Где нощь туранги светлой светлой да приречной ах светла светла светла млечна
Аллах аллах аллах алла аллааа а ааа а алла!
Уже уж нощь ниспала на ущелья ленного у водопоя водопада леннопьющего берущего полнощную струю стрелу оленя
Уже уж нощь ниспала на поля уснулого забредшего во рисовы изниклые поля поля поля поля вола вола вола вола
Уж нощь ниспала на ущелья млечного бухарского моленного оленя Азии оленя
Аллах Аллах и помереть сомлеть приять у кишлака нощных нощных чинар безвинно веющих в нощную Азии вселенную вселенную сомлелую
И помереть сомлеть приять у кишлака нощных далеких гор у кишлака смиренного моленного спасенного намазом шейха уцелевшего последнего
Ля илляга иль Алагу Муххамад Расуль Улла
Ля илляга иль Алагу Муххамад Расуль Улла
Твоя Твоя Аллах нощь Азья росная ущелий росных нощь на козьи тропы снизошла
Твоя Аллах Нощь в душу душу пролилась пришла пришла пришла взяла
И ангел нощи шумно близко опускается на глинистый разрушенный мазар мазар дувал дувал дувал
И клювом рыщет в перьях и роняет и глядит глядит как высшая земных земных дерев дерев послушливых внимающих чинар чинар сова сова сова
И нощь заухала заухала заухала и в травы низкие росистые сошла сошла сошла сова сова сова
И отряхнула хладны цельны росы со крыла? с хвоста? с плеча?
И нощь заухала и водопады водопои затуманила замедлила окутала опутала взяла взяла взяла
Аллах Аллах душа ночная вся объята вся разъята вся смиренна вся готова вся
Твоя Твоя Твоя
Алла аллааа ааа ааа а аа ааа а алла!

МЕЧТА
Дивной Марине Костюкевич

Я хотел бы навек насмерть уйти в дальные каратагские забытые зыбкие горы
И поселиться там на окрайне глухого вымирающего кишлака Гульпери-Шамс
На самой окраине в самой глухой палой заброшенной кибитке у мшистой сироты скалы
Тут я забыл бы свое прежнее имя Ходжа Зульфикар и назвался бы Хоркашбобо — «собиратель праха»
Тут я забыл бы все свои странствия и премудрости
Тут я забыл бы как древнекитайские мудрецы все слова человеков а только пел бы
            как утренние солнечные глазастые птицы и мычал как вечерние напоенные тучные коровы
Тут я как буддийский затворник монах забыл бы все прошлые дни дни дни мои мои уж не мои уж не мои уж не мои уже ничьи...
Но однажды ранним ранним сиреневым пустынным утром ты пришла к сиротской кибитке моей
Как ты ее нашла? в одичалых бесследных горах?
И у тебя в запыхавшихся стыдливых молчаливых милых руках не малая сумка а большой мешок-канар
Значит ты пришла навсегда возлюбленная моя
Роксана-Ракосса юная моя

Плакучая прощальная плясунья на моих похоронах

МАРОККО
Ай пить древний чай с удурианской атласской мятой забвенной наана-мятой
Маракешских бездонных извилистых Медины базаров
На брегу пустынном Атлантического Аль-Мухита океана океана океана
И никого никого окрест и только волны валы гребни хребты текучие бессмертные аль-мухита океана океана
Набегают неоглядно на глаза на ноздри на душу набегают волны океана

И только дерево златых перезрелых климантинов над головой моей тяжко блуждает небывалыми живозлатыми плодами
И марокканские пальмы едва колышатся в слезных блаженных очах моих пальмы пришедшие тайком пешком из Сахро-Сахары
И вдоль океана несметно тянется дымится творится тысячелетнее кладбище мазар плит молитвенных мусульманских
Тянется загробный заупокойный недвижный лежачий таится караван давноусопших шейхов азгабов мохаджиров Пророка гневных сотоварищей
Куда ты караван загробный не заблудись не утони в волнах бесследных океана
О Аллах куда заблудшие усопшие неправедные грешные уходят караваны
Иль ждут Великого Суда когда подземные на землю двигнутся взойдут безвинно убиенные несметные кишащие собратья
И на земле не будет ни спасения ни места ни дыхания а только в волнах океана?..
Но пока в приливы лижет океан в беспамятстве их имена святые с плит как соль целебную бродячая вселенская собака
А не может стереть слизать смахнуть их вечные небесные заклятья
О Аллах! но почему рожденные на берегу арыка хиссарского дальнего
Мечтают уповают упокоиться преставиться уснуть приять умереть на берегу брегу аль-мухита океана
Иль чтоб душа восторженно уйдя стрелой от тела надоевшего парила витала билась вольно в брызгах океанских?

Аллла Аллла Алллаааа
Аллаху  Акбар Аллаху Акбар Аллах велик и океан — лишь его капля
Но! но почему рожденные на берегу утлого родимого песчаного арыка
Мечтают умереть на берегу брегу океана аль-мухита

Чтоб океан вечноживой лизал ласкал лелеял каменное усопшее их имя на прощальных невозвратных плитах плитах плитах?

Чай с мятою удурианскою атласской в долгом медленном стакане-касе давно остыл остыл остыл и мята в нем поникла

АЛЫЙ ВЕТЕР
Там ветер с Хиссарских гор гор
Зеленых вишен касается
И за одну нощь и за одну нощь
Они спелотелой мясистой алостью наливаются наполняются разливаются разрываются разбредаются
Блаже

Кто спит в эту ночь — тот мертвый иль дряхлый иль жгуче несчастный

1963-1985 гг.

ДЕКАБРЬСКАЯ МОЯ ВИШНЯ
Она меня ждала и листья сберегала
Она меня ждала и листья соблюдала сохраняла листья хладные декабрьские листья запоздалые
Она меня ждала моя моя давным давно посаженная давным давно забытая декабрьская таджикская моя невиноватая родимая родная
А тут увидела меня и вся затрепетала вся замаялась зашлась вся задрожала как живая
И разом вся блаженная опала оземь златом звонным златом хладным златом долгожданным
Блаже!..

СМЕРТЬ ПУШКИНА
Я бреду и плачу плачу я рыдаю насмерть в февральском вялом поле где метель
В пустынном одиноком лютом суздальском ополье поле где стоит бежит кружит метель
Я плачу в поле где метель

Опять опять вся Русь покрыта погребальным дуэльным равнодушным снегом снегом снегом
Снег снег в поле одиноком струясь стремясь бежит валит дымит
И чешуей жемчужной плащаницей саваном загробным на поля на холмы холомы русские безвинные родимые прощальные летит летит
И уж уже звездистым зернистым мрамором лежит

А я бреду в бредовых малахитовых колодезных ледовых каменных летучих дымноизумрудных сумерках гиблых полевых
И плачу и рыдаю сладко вольно как дитя забытое заблудшее одно среди Руси
А я рыдаю в поле сиротском где лишь ворон сизый древлий да бездомная бездонная метель
А я рыдаю в поле где лишь ворон сизый древлий один свидетель той дуэли смертной трехсотлетний похоронный смоляной пернатый секундант

А метель повальная покосная метет
А ворон крыльями прядет гребет против метели недвижно в небе горестно стоит грядет пернатый той дуэли страж
А метель садится на меня на очи на губы в легкие в гортань
А метель живой гибкой летучей плащаницей запредельной заупокойной окутывает опутывает одолевает еще живого меня мя
А метель щекочет очи полуслепые мои а метель проходит сквозит чрез кости зябкие утлые моя
А метель заносит заметает погребает заживо меня меня мя мя мя
Ай где-то рядом пуля Дантеса бродит ищет свищет близ меня
Ай метель метель дымит дымит дымится как пистолет улыбчивого удачливого Дантеса палача
Ай в метели где-то бродит ходит веет пуля свежая нежная певучая моя
Чу! что там лепечет в необъятных каменных беспамятных снегах
Иль вешняя алмазная капель с небес довременно сошла?
Иль струйка та змеинордяная досель досель досель в снега текучая горючая плакучая бежит
И на шинель Данзаса копится роится как малый талый нежданный нечаянный ручей родник

Один поэт убитый насмерть навзничь наповал навзрыд во поле одиноком уповая лежит ворожит хранит
И в ледяных холмах хоромах снежномраморных лишь один тал жив ручей бежит по ледяной Руси Руси Руси

Поэт убит
А талый малый кровяной ручей в усопших мертвых снегах журчит курлычет как язык поэта говорлив весел шаловлив
А ручей биется вьется как младого пульса лазоревая замирающая нить
Один среди Руси замерзшей февральской немой как камень один малый лепетный довременный ручей речист
Один тал ручей среди мраморных полей

Но вслед за ним неслышно обреченно окрыленно двигнутся все талые бредовые горячечные мартовские реки родники ручьи

А пока поэт один лежит убит
В февральском руськом неоглядном поле словно в эфиопской дальней колыбели поджав ноги как младенец беззащитно пухлогубо нежно сладко спит
О боже!
Да куда тебя оттуда занесло о горбоносый как верблюд пустынь креол пиит пиит пиит
И как медвяная слюна в подушки снежносонные ручей от уст его безвинных лепетных застреленных бежит
Струится в снеги словно розовый безвольно выпавший телячий огненно пророческий язык

Господь! доколь таким ручьям навзрыд бежать всевечно по замерзшей намертво Руси

* * *
Дантеса пуля и досель
Свищет ищет в русском поле
А за ней грядет метель
Чтоб сыпучими снегами
Чтоб летучими бинтами
Спеленать рдяную рану
Упокоить прорубь алу...

* * *
Дантеса пуля и поныне
В русском поле люто мчится
В бледном небе блудно длится
А за ней метель струится
Чтоб убитому поэту
Стать пуховою постелью...

* * *
Дантеса пуля и доселе
Ходит бродит в русском поле
И пиита вновь находит
А за ней вослед впадает
В рану вьюга гробовая
К отпеванью омывая
К воскресенью обряжая
В древлерусский снежный саван
Тело певчее пернатое...

* * *
Дантеса пуля и досель
Ищет рыщет свищет в поле
А за ней грядет метель
Чтоб убитому поэту
Пухом раскидать постель
На всю Русь постлать постель
Гробовую вековую
Белоснежну колыбель

МНЕ СНИЛАСЬ ГЛУХАЯ СТЕНА...
Мне снилась глухая стена у которой меня как отца моего расстреляют
Над нею склонились и маются ходят жалкуют смятенно моленно нагие декабрьские рыдалистые тополя
Мне снилась косая чья-то родная изба за которую мя распинают
В которой немая чья-то родная старуха забыто сиротски рыдает
И доит тощую корову в сенях молодая седая вдова
Мне снилась церквушка на зябком погосте в которой меня отпевают
Мне снился слепой соловей блаженно смертельно хрустально поющий в осенних лесах...

КАЛИТА

Эй, собиратели Руси, властители несметные!..
А кому бы голову оттянуть от тела?
Как слюна тягуча голова, вознесённая умело –
Князь Тверской, нам твоего бы пепла безмятежного,
Из Орды б посылочки потешливой!
А в боярынь подбородки слоистые творожные
Комариные, князьки вцепились разорительно разборчиво,
Растащи святой-жены-Руси заветную молочность,
Юлящий междоусобник-полюбовник-междуножник!
   
      Патриарх суетливо возлагает колокол на копья точёные,
Чтоб подольше, старческие пузыри пускать надгробно с губ похоронных,
Запродажники-захребетники, в спальнях царевичей охотники,
      Ваша дичь безвинна на безвинной простыне несоблюденной,
      Вод целительных бега в ногах пустынника залётного стозвонны,
Ох, земля, в тебе усопшим только вольница,
А рачительных блудниц вкруг церкви кажут сонмы,
Белые, задрав рубахи безысходные,
Проталины, прогалины безводные монаху, умалишённому свободно...
И звероловы, зверолюбы по лесам декабрьским в соснах красных втуне носятся проворно,
И сбирают из скворешен головы довременных скворцов,
      Полчища в сугробах высших витают петушиных гребешков,
И шаловлив лесник с ноздрёю особачившегося волка,
И божий, блажный в соснах возрастает млад чреват монах,
      Монах-стригач, монах-инок, монах-ловкач, монах, монах, монах,
А что мне? Мне-то возноситься как? А я по горло прохожу в снегах,
А избы бесчеловечны впопыхах в веках,
А Христос - и тот здесь многолик, монгололик, лукав,
Старуху согбенную, пса побитого в лесу средь ледяных коров я согревал,
Костры для сирых возжигал –
Шёл люд к святым утерянным огням…

Ты, Калита, ты так сбирал грызливых россиян?

1968 г.

КОЛОКОЛЕНКА
Во льняных шелковистых жемчужных ластящихся снегах дщерь дитё уродилась взялась колоколенка дальная божья
Во льняных шелковистых жемчужных снегах дщерь дитё сохранилась забылась стоит колоколенка дальная божья
Во льняных шелковистых снегах вся забытая Богом метелью сокрытая зимняя зимняя родная родина родина отчина отчина отчина
Ты не знаешь река декабря декабря декабря что густеешь неслышно и немо сбираешься сонными льдами становишься отчина
Ты не знаешь не слышишь не чуешь река декабря
Ты не знаешь забытая богом метелью залитая отчина прорубь бездонная
Ты не чуешь река декабря
Ты не знаешь купель колыбель ясли Русь ледяного Христа
Ты не знаешь река декабря
Чу! иль плещутся плещутся вязнут полощутся лебеди белые схвачены льдами
Чу! иль вьются подледные темные рыбы налимы тугими хвостами живыми алмазами ой онемелыми ой чешуями звенящими
Чу! иль русичи родные в проруби плещутся маются тщатся хохочут смиряются заживо замертво льдами густыми объяты
И уста их веселые инеем светлым овеяны
И не знает река декабря что она леденеет густеет
И не знает не знает не знает река декабря декабря
Птицы ль рвут разрывают о льды ледяные чужие живые холстины крыла
Рыбы ль мечут во льды одичалых уснулых мальков декабря
Осиянные ль русичи в нежные во блескучие льды пеленают певуче в крестильне купели Младенца Христа
И выносят на берег Руси чтобы вдовы Его упасли вознесли возвели
И! иииииии!..
Русь Русь Русь на окраине дальней твоей вся обмерзла вся сгибла вся сникла а звонно трепещет старинная божья во поле звонит колоколенка
Во льняных шелковистых снегах Рождества моя Богом забытая отчина отчина отчина
Родина
Матерь ты то помилуй сынов заметенных во проруби
Матерь ты то помилуй сынов заметенных во проруби
И не знает река декабря что сбирается что леденеет становится
Как не знает не чует не чает дитё дщерь Россия Христа
Отче Отче не знает река декабря
А! аааааааа...
Возметали восстали воззвали живые ой ой ой родные живые ой рыбины проруби? лебеди проруби? русичи проруби?
Льды излились изникли истаяли Отче истаяли Отче измаялись Отче
Истают о Отче
Лишь помилуй ту божью окраинную ту ледяную стороннюю ту ту заметенную упасенную снежноберезовую колоколенку
Отче помилуй березовую
Отче тронь сокровенным перстом тронь Руси медяную златую серьгу Серьгу-Колокол
Отче тронь медяную одну на Руси Серьгу-Колокол
Отче тронь — и она на века на всю Русь упоенно забьется зайдется зальется зальется зальется
Отче!

РУСЬ — РОЖДЕСТВО
Я помолюсь в последнем храме
И помолюсь в последнем храме храме
И грядут алые татаре
И грядут алые татаре
И псы обвялые упалые Руси их чуют узнают через века и льнут и ластятся и ластятся
И не лают
И не лают
И помолюсь в последнем храме
И помолюсь в последнем храме
Русь Русь а где твои храмы?
Где псы твои немолчные отчаянные схваченные пройденные стрелами певучими погаными
Где псы твои сторожевые насмерть лающие пеной алой алой снега снега родные родные снега невиновные последней алою слюною заливающие окропляющие
Где где псы твои сторожевые пеной гонной гонной алой алой свято свято свято исходящие
И помолюсь в последнем лютом лютом белом белом белотелом снежном снежном храме
И помолюсь забудусь напоследок в алом алом алом храме храме храме
И грядут алые татаре
И текут уж по Руси татаре алые
И выйду в снега Рождества алые алые алые
И матерь пеленает младенца у проруби алой алой алой
И Богоматерь ало пеленает алого Младенца алой проруби перстами ало ало замерзающими
И пеленает ало алого Младенца Матерь задевая пробуждая алыми сосками алыми перстами
И алые татаре тянутся с коней степных спадают ластятся и млековый кумыс в пиалах алых

Богоматери приносят ало ало ало улыбаясь
И руки Ея лижут согревают псы молчальные провидящие сберегают сохраняют языками языками
Алыми

РУСЬ — ИИСУС ХРИСТОС
И глад по храму обуял объял
И глад по храму обуял объял объял объял
И лег и пал и хлебал хлебал крещенские молочные дебелые снега снега снега
И хлебал крещенские снега
И деву Азии воспоминал воспоминал воспоминал
И дева Азии объята объемлема охвачена оцепенелыми стрекозами дремливая дремучая падучая текучая лежит лежит нагая на песчаном берегу брегу
И у очей ея у сонных солнечных полуденных очей ея течет течет река река река стоит стоит дремливая дремотная забвенная река река река
И дева очи опускает упускает в ленную волну
И дева тело опускает упускает в ленную моленную дремотную дремливую волну волну волну
И стрекозы бражные медвяные блаженные плывут плывут плывут текут текут
И я снега крещенские святые пью пью пью пью пью
И восстаю и к проруби январских сизых рыбарей лазоревых бреду бреду бреду
Чу!..
И дымчатый нагой улыбчивый Рыбарь из проруби крестительной лазоревой восходит снимая собирая с тела бережливой отчей теплой дланью млявых дымчатых стрекоз
О Боже!..
Иисус Христос!..
И над Главой Его трепещет нимб лазоревых ледовых дымчатых святых святых святых стрекоз...

1975 г.

ЗВЕЗДА АПОКАЛИПСИСА
Поэма

...Первый Ангел вострубил, и сделались град и
огонь, смешанные с кровью, и пали на землю; и
третья часть дерев сгорела, и вся трава зеленая
сгорела...
             Откровение святого Иоанна Богослова

Во все века пророки, поэты и сумасшедшие говорили о Последних Временах.
Но вот они пришли и тихо стоят окрест нас.
Теперь о них всякий человек знает и говорит, и тревожится.
Можно сказать, что предчувствие атомного Апокалипсиса пришло в каждый дом, в каждую душу.
Древние китайцы говорили: «Слово лишь ведет в безграничность молчания».
Скажем и мы несколько слов-предостережений у Врат безграничного молчанья, пока они навек не
закрылись за нами...

ОСЕННЕЕ ПУТЕШЕСТВИЕ С ДРУГОМ В АБРАМЦЕВО
Борису Саакову

Как выедешь за# город — так разрыдаешься насмерть
От нищих кочующих скошенных изб от безвинно бездонно погубленных рощ
О воздух осенний предзимний последний лазоревый абрамцевский златомедвяный
Один ты струишься один ты остался тишайший тишайший сладчайший
Один ты в гортань перехваченную в душу мою перемученную льешь лиешь целебный врачующий
           мед мед мед
О Господи! Русь! Что за нощь что за тьма что за хворь на тебя снизошла опустилась
Фонарь одинокий сиротский дрожит на хромом как перебитая птичья лапа недужном столбе
И в поле пустынном приблудном разрушенном ничьем в нашем поле чужбинном кладбищенском химическом нищенском
Как будто бы слышится стон свист визгливых загробных заунывных восставших гортанных кумысных трупоядных ледовых монгольских коней
Ей! ей!
Иль там кости бушуют вопиют немо кости колышутся втуне погибших князей?
Но! Чу!
Кто там ходит в обмяклом невнятном нахлынувшем тайном как русские казни тумане тумане тумане
В аллее распятых на липах помещиков с тростию Врубель безумно витает гуляет
Вдоль речки Воры в зыбкой генуэзской карете матерчатых дымчатых венецианских зеркальных окон тучный Мамонтов просквозил
И как плащаница Христа первый снег на холомы хотьковские упадает
И все и вся усыпляет уморяет удушает в молочном тумане тумане
И все усыпает — и Русь и холмы и избы и поля и усадьбы усопших последних божественно дивно картавых дворянок
Блаже вам блаже вам усопшие и усыпающие
Пусть сам Иисус Спас вас проводит на бреги Леты где божья Русь на века утонула опочив златокуполами
А мы еще тут подышим абрамцевским воздухом духом опоздалых антоновских яблок
Лысеющий облетающий опадающий словно кроткая роща хотьковская древлий родимый мой друже Борис
Да что-то болезно недужно
Да что-то печально
Да куда ж нам стучаться деваться кричать что ль в бездонном колодезном млечном тумане тумане тумане?
Иль сгинуть как желудь безвинно опавший во мраке?
Или нам умереть как бесследно бесшумно на хо#лмах холомах хотьковских сырых целомудренный первый снег умирает истайвает изникает
Да не хочется! да не можется! да не сбывается! не кончается скоротечная мимошедшая наша заблудшая жизнь в неоглядном старинном древнерусском тумане тумане тумане
Не кончается не обрывается наша бедная тихая жизнь тихий друг мой с главой серебря#ной от серебря#ных молочных туманов
Ай! давай самогона крупитчатого хотьковского хлебнем у чьей-то кромешной блаженной безногой избы
Гей! хлебнем вкусим первача черноплодных бредовых озябших рябин
Да прибавит он нам пенных огненных сил
Жить и петь на осенней хладеющей заблудившейся насмерть в христовых блаженных туманах Руси

Господь упаси

* * *
Если жив в душе певца куст сирени и павлиний хвост
Значит он не вымерз насмерть словно яблоня в мороз
Значит пьет он горько водку и рыдает средь ночей
И стучит в немые двери ветхих брошенных церквей
Значит горестный народ что издревле глух иль пьян
В небесах лазоревых чает видеть журавля
В рощах вешних изумрудов алчет слушать соловья

* * *
Когда валит снег бездонный колодезный всенебесный вселенский
Тогда можно спать бесконечно безвестно забыв о душе отшумевшей
Так и проспишь этот век эту жизнь эту Русь
Мы свои дни скоротали бесцельно похмельно
И ушли не родив и следа на снегу

ЭЛЕГИЯ ПОСЛЕ АПОКАЛИПСИСА
Возлюбленная моя мы встретимся у стен Апокалипсиса
Где бродит блаженный старец Иоанн и говорит одни безумные слова:
Людие любите друг друга! людие любите друг друга! людие
Возлюбленная моя мы встретимся у стен Апокалипсиса
Возлюбленная моя! такая нощь нощь нощь на Русь безбожную сошла
Что лучше тут не жить а умереть уснуть изникнуть сгинуть на века
Такая нощь что только смерть сладка
Гой! гей! гойда! айда! лишь слышен замогильный свист опричников насильников в полях во все века
Возлюбленная хрупкая скоротечная мимошедшая подруга светлая моя
Льняная тихая жемчужная безвинная пасхально вербная головка русская моя
Одна ты светишься в ночи одна ты на всю ночь свеча
А ночь пуглива ночь одной свечи боится
Да мала твоя свеча
Возлюбленная моя во тьме я губ твоих не нахожу и целую тебя в ситцевом платье в древлерусский сарафан
Возлюбленная моя мы встретимся у стен Апокалипсиса
Возлюбленная чистото теплото отишие моя! куда нам?
Возлюбленная на прощанье окуни опусти жемчужную головушку в ладони тихие моя
А ночь как мириады воронов бесшумных пала на поля и города
Как будто на Руси сошлись враз Хакан кочующих могил Чингисхан
Царь лютич всеа кладбищ погостов тайных Грозный Иоанн
И бес народов и племен безмолвных Генералиссимус Иосиф кат
О как троица живуча жгуча от костей восстав облекшись в яру плоть опять свершает власть как казнь
А Русь опять лежит как свежезакланная свежежертвенная овча овча
Господь Господь возьми меня мя я здесь устал надеяться и ждать
О Русь! ой Русь! гой Русь! тысячелетье хмеля бреда смуты крови сна
Сам Иисус Христос небес Пришелец не поднял не пробудил Тебя в несметных сонных гонных лопухах

Возлюбленная моя мы встретимся у горящих вопиющих стен Апокалипсиса
Где веет в душу в очи в кости в ребра чернобыльский болезный палый ядовитый ветр вселенский поголовный всепокосный ветр
Где бродит витает блаженный старец Иоанн и шепчет неоглядные слова
Людие любите друг друга! людие любите друг друга! людие
А людей нет

А стены каменные мраморные бетонные Апокалипсиса грядущим пламенем уже чадят уже горят...
Возлюбленная неповинная моя
Там встретим мы Спасителя Христа

ВАКХИЧЕСКАЯ ПЕСНЬ ПЕРЕД АПОКАЛИПСИСОМ
Дева дева нечаянная нежданная моя время грядет пришло Апокалипсиса
Скоро скоро все сгорим не оставив тени не успев покаяться
Дева дева моя Алена малинница дева дева спелотелая млечнотелая лонноспелая
Дева дева моя ленномлелая ленноспелая скоро скоро мы все сгорим
Дева дева Алена пшеничная полевая русская дева дева палых переспелых таджикских сомлелых персиков павших в траву траву сладкую забвенную
Дева дева Алена Олена а персики пали сошли в траву с ветвей переспелые
Дева дева а ты не хочешь пасть в траву а ты не хочешь разлучить разделить серебряные переспелые певучие колени колени колени купола телесные забвенные густые медовые медленные
Разлучи разомкни послушно неслышно Алена дева
Алена дева дай дай дай перстами ладонями овеять объять олелеять твои снежные нетронутые непуганые ягодицы лядвеи перламутровые тайные раковины живые спелые тишайшие дышащие спелые сахарные ленные
Дева дева Алена Олена разлучи раздели серебряные колени сокровенные
Дева дева скоро все сгорим не оставив тени
Дева дева Алена Олена а ныне пришли времена последние
Разлучи разомкни веселые круглые сребристые сонные сомлелые колени бешеные сумасшедшие
Дай рухнуть как поваленное в бурю древо в лядвеи в лоно в раскрытые врата твоих серебряных гладчайших сладчайших персиковых коленей
О дево
И я ем пью безумно с травы палые избыточные тайные персики хиссарские сомлелые
О жено
О времена сладчайшие последние персиковые

КЛИКУША В ОГНЕ
Там будут все равны — безумный слепоокий вождь с рукой подъятой и ведущей в ад
Певец пастух с обломанной безвинною свирелью в медовых пчелами объятых охваченных изорванных рыдающих устах устах устах
Молочный луговой альпийский каракулевый тянь-шанский агнец приютившийся кормящийся у тучных радужных лазоревых матери овцы сосцов сосцов
(У ангца аки у сынов сирот Руси воительницы вечной нет отцов)
И волк сибирский красный уснувший почивший сыто на затылках мозговых изрезанных изглоданных покорливых костромских коров
Там будут все равны
В горящих камнях стенах той войны
Господь изыми всех человеков а мя грешного заблудшего спали

В ТО МГНОВЕНЬЕ КОГДА ВЗОРВАЛАСЬ АТОМНАЯ БОМБА
В то мгновенье когда взорвалась распустилась разлилась атомная бомба
Нагой гонный отрок Никита с мускулистым непуганым недреманным целомудренным фаллосом
И античными аттическими древнегреческими ярыми скульптурными гранитными мраморными ягодицами
Шел шел шел спел весел курчав по пицундскому брегу средь сарматских лазоревых сосен
Шел отрок нагой Никита с мускулистым неугомонным непокорным фаллосом по брегу Черного моря Геллеспонта
А на прибрежном дремучем жгучем песке октябрьском уж хладном лежали томились перезрелые персиковые кофейные ленные осенние девы и жены
И лежали виясь биясь на песке жемчужном хладном и боялись входить в хладное осеннее уж море
И отрок Никита наг шел средь них и безумствовал задыхался от зрелых нагих зовущих лядвей их его мускулистый мускусный фаллос колос несметных серебряных зерен урожаев святых полон полон полон
И тогда отрок Никита входил в хладное море и там усмирял в волнах ледовых лазоревых свой юный нетронутый колос упоенный погромный златозернами бездонно безумно отягченный
И остывал усмирялся в хладных агатовых изумрудных во#лнах во#лнах во#лнах
И фаллос колос уносили брали ублажали услаждали словно лона алых ленных дев или уста умелых жен смиряли волны
И отрок Никита дремно сладко смежал сонные очи усмиренные усыпленные
И тут неслышно встала полыхнула озарила солнечная бомба

Тогда Никита вышел на брег перезрелых ликующих лихотелых атласных лепетных дев и жен и разлепил сонные очи

Но не было уже ни брега ни пицундских сосен ни дев ни жен перезрелых персиковых в песке дремотном медовом
И песок плыл огнистым кипятковым кишащим оловом
Тогда отрок содрогнулся: О Боже! сон что ли?

Тогда отрок гонный нагой обернулся на море — но не было уж и хладного моря
И волны валы насмерть всенебесными дымами столбами туманами восстали иссохли

И на нагом враз дне явились дымные горящие остовы галер трирем утопших усопших при Хеопсе
О Господи! А что теперь?.. Куда теперь? кому теперь блаженный невинный
           Никита отрок и его несметный златоурожайный колос?..
А хлопья послеядерной зимы свиваясь сбиваясь в стайную недужную мертворожденную метель уже носились над землею

Метель садилась на последний колос в русском поле поле поле

В ОСЕННИХ ЛЕСАХ
На дно моих очес осенних заунывных летит и упадает смеркающийся лист березовый златой
Я в дряхлой липовой абрамцевской аллее нафталиновой брожу брожу и вновь разбойничьей холопской душегубской людоедской ночи с дрожью вечной русской чаю чаю жду
О Господи как хочется мне в сумерках бездонных сизых разлучиться расстаться разойтись навек со страждущей душой
Как Русь рассталась в сумерках с Христом
Да лапки опоздалой перелетной кроткой утки замерзают замирают в охваченном погибельным перволедком помещичьем пруду пруду пруду
Утка бегу

ПОЖАР
Всю ночь горела помещичья белоколонная белотелая безвинная усадьба
Всю нощь печорский насмерть раненный монах бил в колокол и лишь к утру иссяк рудой живой крупитчатой истек и колокол умолк
Там у горящей аглицкой алебастровой беседки у домовой абрамцевской церковки свечечки Иисус Христос навеки с Русью разлучался расставался распрощался
И по горящей огненной абрамцевской аллее липовой ушел
И сатана взамен на Русь по тайным древлим буреломным тропам всепобедно опьяненно алчно брел

МЕТЕЛЬ В ТЫСЯЧЕЛЕТИЕ КРЕЩЕНИЯ РУСИ
Чрез сквозь имперью державу безбожников необъятную снежную затянувшуюся но скоротечную словно саркома истома
На полях на холмах ледяных проступает струится колышется нежно как прежде живая блаженная двухтысячелетняя Плащаница Христова
По имперьи безбожников необъятной но скоротечной как в голод военный чумная чахотка

Одиноко бредет улыбаясь двухтысячелетний Христос
Он хозяин иль гость
Он хозяин иль гость
Но метель вдруг враз стихает и словно несметный ледово неистово блудный
Иуда босой кровяной Его след выдает
Эй! хватай! распинай! режь рви мучь распятым гвоздем! на березовый крест возводи возноси Персть покорну бессмертну бесслезну Его!

Он здесь гость — не хозяин еще!..

Гой!..
Но доколь?

РУСЬ БОГООСТАВЛЕННАЯ
Богооставленные реки — зачем текут
Богооставленные травы — зачем растут
Богооставленные храмы куда глядят
Богооставленные избы зачем дымят
Зачем кишат грешат бездонно
Богозабытые града
Богооставленный народ мой
Грядешь куда?..

ЮРОДИВЫЙ В ТУМАНЕ
Я брел брел подмосковной вечереющей ворожащей в млечных молочных сумерках деревней травяной Глухово Глухово Глухово
Оооо о ооо кочевое плещет млеко молоко хладеющих долин долин долин ооо
И там вожделенная молочноспелоладная шестнадцатилетняя нагогрудая тяжкогрудая несметногрудая доярка Екатерина — Ива
Доила томила цедила пропускала чрез персты свои избыточную тучную костромскую корову ууу уу у иии
Ууу кочевое плещет молоко хладеющих неистовых долин долин долин
И вот уже я сижу у трухлявой сладко необъятно безутешно вымирающей избы избы избы
И пью блаженный сливовый первач томильный бредный вольный мшистый самогон
И в свежесрубленной сосновой мясистой мускулистой курящейся неистово родимой спелой баньке баньке баньке
Купаются плещутся дозревают наливаются пять ярых яблоневых ладных курчавых моих чад — Ваня Петя Сергей Маня и Валя-Валька ползучая кипучая любимица всяк вечер нежно пьяного бредового отца
И там жена моя Екатерина-Глина божья пугливо улыбаясь усмиряясь доит корову кормилицу Луньку
И персты певучие родильные хлебные ея
Переплетаются переливаются со струями певучего лесного кормильца вечернего хмельного млека млека молока
(О как я теперь хвачу испью коровьего полевого парного первача из рук жены из сонного жемчужного подойного ведра ведра ведра ааа аа
О как теперь в полях хочу коровой тучной благодатною мычать мычать бродить стоять
Чтоб надо мной пылала Божия захожия первая Венера тихая похмельная звезда звезда звезда ааа
О Господи опять Твой вечер Твоя ночь Твоя звезда
А я опять блаженнопьян пиан пиан пиан! айда!
Господь пусти меня опять невнятной необъятною коровою бродить в хмельных полях!)
Но я гляжу остыло блудно тайно чрез упалый пьяный мой плетень на осеннюю багрянородную багрянопьяную дорогу
Но я гляжу на пьяный мой плетень который упал как пьяный сладкий друг на пыль дороги
И не хочет встать
(Как Русь всея пианая упалая недужная моя)
Но я гляжу на пьяную дорогу и все жду жду жду кого-то
Иль Христа бездомника хожалого захожего на Руси прохожего
Тысячелетнего Руси заблудшей Святогостя которого увы не ждет никто опричь военных вдов старух сестер христовых
Иль друга забыто#го дальнего давно усопшего Олега Сапова памирского геолога
Который стал бессмертным всевечным льдом в ледовых калайхумбских прорубя#х
(И никогда тебе загробный друже мой уже ручьем бегучим талым уж не быть не плыть не# стать не ворковать)
Но я гляжу и жду мучительно томительно чего-то на дороге…

Но никого# там никого# там никого там...

О Боже! Как привольно! как хмельно! медово! сладко сладко! больно больно! вольно!
Как невозможно! Боже Боже Боже

И я бреду бездонно одинок в томильные бродильные поля
И деревенька  Глухово уж вечереет уж темнеет уж звереет за спиною за спиною за спиною
Блаже! Боже! невозможно...

Одна единственная жизнь иная прожита... исхожена... заброшена...

РУССКАЯ ДУША
Я стою в переславльском мглистом нищем тощем неродящем вдовьем поле поле поле
Я бреду в осеннем поле
Где на коленях низких тяжких неплодовых
Бабы вдовы уходящих в землю заживо святых ползучих деревень угрюмо спело слепо роют
Дымчатый слезящийся картофель
О Русь один остался твой глухой кормилец твой слепой картофель!
И я бреду тону томлюсь покоюсь маюсь стражду мучусь мокну в мокром поле
И тучи от Пскова от лесов порубленных пораненных от полей некормленых сиротских от рек озер зачумленных ядоносный дождь наносят сеют о мою седую заблудшую болезную умученную голову
О Боже! да где я? куда я? да зачем? да что я? что я? что я?
О русская дождливая неприкаянная блудная сиротская душа тоскующая в мглистом низком нищем поле
Тоскующая о вольных пыльных дальных златоярых златокудрых златоройных
Византийских виноградниках христовых
Тут дождь осенний ударяет упираясь в голову
Аки из потира древлее вино первокрестителей Руси первомонахов манатейных рясофорных пришлецов святых афонских
О Боже! хорошо! в дожде осеннем! в поле вольном! в русском! в неоглядном! среди ро#дных кри#вых милых муравьиных баб безудержно блаженных вдов сестер сирот Руси картофельных
О Боже! тут и помереть приять преставиться окончиться
Чтобы бабы отнесли меня на ближний забыт’о#й погост обвив могутными руками напоследок добрыми
Как мать дите молочное кормильное благоуханное проносит
И там зас’ы#пали закрыли бы меня покойной неродной блаженной неродящею землею
А там — глядишь! — весной взойдет на моей пло#ти
Ржаной озимый тучный кормилец ярый колос колос колос невиновный

КРЕСТ
Я полезу в Нощь Тысячелетья на верхушку брошенной аксиньинской загаженной церквушки самодельный крест поставить
Я полезу в Нощь Тысячелетья по христовым ребрам купольного остова церквушки крест поставить
Я там изгоню задену пьяного самогонного больного врана или ангела
Я не знаю — вран иль ангел? — только он уйдет отпрянет млявыми червивыми крылами
Да и сам я в эту Нощь как и в иные ночи пьяный пьяный пьяный ко#сый бражный трухлявый как мои забытые храмы
Храмы храмы куда куда куда вы забрели завязли куда вы в русских хлябях смутах грязях кровяных колодезных туманах
Я полезу в Ночь Тысячелетья на верхушку рухлой церкви самодельный крест поставлю
А потом пойду паду свергнусь ринусь в июльские пьяны#е духмяные ромашки колокольчики овсяницы медвяные
А потом пойду на дорогу в холщовой покосной древлей нашей забытой русской рубахе

Гой Первокреститель князь Владимир в шелковой багрянице порфире царской подбитой алчными живыми горностаями
Где где? на какой дороге ты Святитель затерялся
Иль твой тонный алый цареградский византийский конь об асфальты наши ледяные растерялся избился растратился
Иль задохся средь ядоносного машинного чада
Где где где ты Первовитязь сгинувшей Перворуси о какую пыль твоя порфира изошла измаялась истратилась
Где ты Отче
А изба моя хоть и коса нища низка ползуча а гостю всякому хожалому и день и ночь открыта
И на печи стоит котел с младой крутой картошкой этой ночью вырытой
Да жбан кваса от вдовы соседки бабки вечной русской погорелицы
Пшеницыной Людмилы
Отче загляни на огонек на уголек Отче не побрезгуй нашею избой картошкой квасом нашею всекроткою всерусскою всевечною вдовою войн Пшеницыной Людмилой
Отче не побрезгуй нашими еле хранимыми еле дышащими заколоченными словно церкви полевыми луговыми душами
Я полезу в Нощь Тысячелетья самодельный крест поставлю на верхушку це#рковки аксиньинской обрушенной
Чу!..
Отче Володимир не твоя ль бродячая тысячелетняя порфира на
           Москве-реке в ночи святой июльской плещется полощется и близится и чудится
И византийский конь крылатый дивный у колодезя храпит гремит бадьей воды неистово жемчужной

Отче Тя вся Русь тысячелетье ждет а Ты у нищей хаты слышишься да кружишься да чудишься

* * *
Я в снежном вьюжном суздальском ополье поле р’о#дном только друг ворон
В душе лазурной вольной чистшей только мается и мечется как в муках Спас
              побитый Крест косой
На холмах обворованной расхищенной обобранной лебедушки церквушки
Да палый слизистый плетень забытой мшистой крыпецкой монашеской избы избушки деревушки
В душе лазурной только крест повальный да палый слизистый плетень больной
И боле ничего и боле никого

Я в поле снежном вьюжном русском только друг ворон

ПРОРОК XX ВЕКА
Храни тебя Господь пророк забредший в облученный обреченный мегаполис
Храни тебя Господь пророк забредший в город заживо усопших
Храни тебя Господь пророк — язык немых колоколов бадья колодезей иссохших
Уснувших н’а#смерть человеков детский дальный чудотворный чародейный сон
Какою думою бетонной ты сожжен
Какой рыдаешь ледяною тайной кровяной огнистою слезой

Храни тебя Господь

Но умирает он как в камень павшее зерно

РОМАНС О МОСКВЕ
В стране погасших глаз — так трудно улыбаться
В стране усопших душ — так больно быть живым
Любимая моя! куда ж нам тут деваться
Когда над всяким домом я чую адов дым
Когда в пожаре атомном нам суждено расстаться
А мы не воем во#лками а рыбами молчим
В стране погасших глаз
В стране усопших душ
Которую теперь Москвой-тоской зовут
Где Дантовы круги проспектами текут...

КЛИКУША В ОГНЕ
На бетонном лысом необъятном лике монголоидной имперьи
Как недобритый недобитый островок волос волос волос
Мои последние невинные сквозистые леса леса леса тамбовские прощальноталые синеют
И в них последний лирник смертник соловей удавленник повольник русский талогорлый душераздирающе ужаленно ошпаренно поет поет молит ликует хрустали извечны льет блаженно бьет
Поэт певун! ликуй! ликуй! ликуй! пока топор к твоим лесам грядет!
Ведь слаще необъятней и загробней насмерть обреченных никогда никто на свете не поет

ПЛАЧ
Я плачу плачу я плачу светло в далекой последней вологодской ли орловской ли деревне деревеньке
И там дворянская усадьба древняя меня тешит утешает возвышает лечит
И в прудах забытых осенних дремных вдруг садятся со небес слепых осенних да плывут перелетные лебеди лепетные ленные лепые
О Русь о лебедь перелетная переметная зимушница заснеженная иль воскрылила возлетела иль воскресла
О Боже Боже да плачу я плачу сладко да трясусь весь знобко содрогаюсь сиро блаженно в забытой занесенной заметенной осенним листопадом ветхой рухлой квелой слезной барской мраморной беседке

Чу…
Ай шепчутся ликовствуют ай таятся молодятся в золотом златом листопаде златопаде златохладе дальные дальные усопшие русские наши барышни да дворовые смертные молодицы девки ярые спелые помещичьи девицы
Ай далече
Ай зовут манят ай шепчут голосами летящих листьев лепечущих ай манят из золотых листопадов усопшие яблоневые павы сарафанницы русские наши медленные раздольные величавые плывущие свадебные девы девы
Ай Господи пусти мя к ним да с ними даж с усопшими теплей да веселее слаще да вольнее в русском нашем поле нищем пленном

И я бегу в златом листопаде липовой аллеи златоосыпающейся безвинно моленно
О Господи пусти мя навек в ту Русь в ту усадьбу к тем тем тем шепчущимся стыдливым застенчивым уступчивым сарафанницам вещуньям лепетуньям лопотуньям полевым лесным луговым нашим нашим русским русским девам
К вечным нашим недождавшимся неутоленным русским горестным невестам
И я бегу и тщусь и маюсь в душном золотом летучем листопаде густеющем темнеющем
О Господи
И со прудов тяжко снежно необъятно возлетают восходят навек лебеди небесные незабвенные
О Господи о блаженно

ВСЕЛЕНСКИЙ КРЕСТ РУССКОЙ ИМПЕРИИ
Вселенский Крест больной Имперьи русской пуст пустынен одинок
Вселенский Крест больной Имперьи лют и пуст
Вселенский крест больной имперьи в переславльском поле потемнел изгнил в повальных сеногнойных моровых Самсона ливнях вековых исчах измок
Вселенский крест больной имперьи изгнил как сторожевая башня брошенная вышка чингисхановых времен
Вселенский крест больной имперьи высится в переславльском поле до небес до вечных кочевых дождливых русских наших туч туч туч
Вселенский Крест больной Имперьи одинок печален пуст

О Господи иль некому на всей немой глухой хмельной удушливой палаческой Руси на Крест взойти
Да воскричать воззвать с небес во все края
Русь! Ты больна отравлена! Каким отваром отпоить поднять Тебя?
О Господи! Имперья! ты изгнила! твой народ изгнил! твой крест заброшенный изник изгнил дотла до дна
О Господи иль не осталось петухов пророков громогласных на Руси
А лишь улыбчивый певец поэт один
Вселенский Крест больной Имперьи в переславльском мглистом поле пуст
Окрест Него немотствует безумствует по самогонным озверелым деревням беззубая вдова солдатка нема Русь
О Господи помилуй мя
О Господи Ты знаешь — я рожден не для гвоздя не для креста
Да нынче некому идти на Крест опричь меня

Я одинок в осеннем переславльском топком непролазном пьяном поле у подножия трухлявого несметного пустынного скелета остова Руси Креста
Я озираюсь — в поле никого — лишь дождь колодезный да тьма ползущая сосущая
Да одичалый исполинский Крест да я

О Господи пришла настала Чаша очередь моя...
Крест... Лествица Христа во небеса...

И тут является рождается как стая секачей из тьмы из мрака палачей иуд заждавшихся таящихся томящихся промозглая визжащая толпа...

...О Господи! Настала Чаша очередь моя...

ЛЕС
В осеннем опадающем яхромском лесу
Все звонче обнаженней явственней шум хладного ручья ручья ручья
О испить бы ледовой родниковой воды воды воды
Все звонче все томительней лесной ручей среди нагих дерев
Средь приближающейся старости зимы
Все явственней зов звон сон смерти
О древляя избавительница от пагубного сладкого недуга жизни
Иль тебя чую чую слышу слышу слышу
В лесу осеннем все слышней больней ручей ледовый жилою лазоревой в виске
           колышется колышется колышется…

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ПСКОВ
Я поеду во Псков в Изборск в Псково-Печерский монастырь в полузимник ноябрь
В страну русской неизреченной всеснежной всеобъемлющей печали и неутоленной
         утерянной утраченной любви
Ой ли ой ли ой ли ли

Ой ли Русь ты исчерпала ой утратила навеки воды родниковые таинницы бездонные свои
Я там в двенадцати святых сребрительных изборских ключах напьюсь позабытой целебной чарующей святой древлей ветхой воды воды воды
Из чаши сломленной струящейся из братского потира напьюсь алмазной вечереющей воды
Ой ли ли в стране утраченной любви уста немые в воды девственные лепетливо окуни
Я поеду в новгородские осенние врачующие одинокие целебные бор’ы#
Вкруг которых лишь витают нищие погромных пьяных алчных лесорубов топоры
Русь иль не стала не устала пить рубить да в землю избами кривыми кровомутно самогонно уходить
Я там сойду пойду затеряюсь в вечных стреловидных изумрудах боров дубрав окрест безвинной
            нагой реки Мсты
Ах река река Мста моя уже ноябрь полузимник ледостав уже грядет ветер «чичера» зимы
Уже идут ветры снегосеи снеговеи северные а ты нага нага нага дщерь сирота
А ты мала а ты маешься рябишь как жила сердечная сжимаешься моя моя моя
Мста жила сердечная река мала
А я брожу по целебному чисто подметенному двору христову Псково-
            Печерского монастыря с архимандритом Зиноном мудрецом как всяк монах
И его уста льют древлий мед Христа в душу усыпленную умиротворенную моея
И только тут в монастыре и только зде душа светла тиха моя
И только тут во всей земле по всей Руси душа смиряется полурусская полуправославная ладья стихает
            в волнах зимних бытия душа моя
И лист златой летит с серебряных дубрав чрез стай вечноснежных голубей монастыря
О Господи как мне сию обитель сохранить в душе как тишину покой златоглавых храмов не растерять не спугнуть не расплескать не позабыть в бесовских градах
И я бреду во поле во печерское из затворяющихся за моей спиною к ночи царских врат
Там Параскева Пятница святая в сарафане летнике кумачнике стоит улыбчиво на снежных наших псковских перепутьях простынях
И новорожденная набежавшая метель с полей изборских на нее наносит перлы бриллианты жемчуга
Но слаба первая вьюга# первач пурга метель
И летник сарафан-кумачник на путедарной Параскеве не в бриллиантах перлах жемчугах
           а в талой всхлипывающей воде

О Матерь слезная!
Куда брести? Кого искать? Кого любить когда и снег не снег?..

ПСКОВСКИЙ СВЯТО-ТРОИЦКИЙ СОБОР
На святой паперти Свято-Троицкого храма на тридцать третьей задыхающейся каменной скрижали ступени
У самых врат у самых вожделенных кованых чеканных самых царских врат моленных
Я дал рубль древлей исхоженной старухе слепоокой слепозубой нищенке святой
И она мне шепнула в измятое мое неверующее ухо тяжким вдруг лучезарным ртом
Сынок! я была при закладке этого собора первохрама Руси Христа возжаждавшей
Я стояла рядом! рядом! справа! в двух шагах от равноапостольной Княгини Ольги основательницы
И доселе! чрез тысячу лет! доселе слышу вижу бессмертный жасминовый шелест ее царского летящего сарафана ферязи платья златотканого

ИЗБОРСК
Изборск!
Ты был святым в святых холомах градом
А стал кривым селом непролазным
А потом — одинокой недужной избою
А потом — забытым городищем погостом
А потом — сиротским камнем а потом безымянным бездонным холодным холомом
А потом ненасытной необъятной безлюдной всерусской равниной
Изборск ты был среброкаменным златоглавым градом а изгладишься изветришься иссякнешь
          а станешь сиротской пустыней

Русь! А ты была великой Княгиней Ольгой гордобровой в златотканой ферязи у истока Свято-Троицкого храма
Равноапостольная Княжна новорожденный храм как дитя млечнопенное в руках колыбельных держала
Русь Ты была плыла Княжной а теперь на паперти стоишь дрожишь обобранною святонищенкою святопопрошайкой пьяно обветшалой

А как прежде Святая!..

СУМЕРКИ В НОВГОРОДСКОМ НОЯБРЬСКОМ БОРУ
I
Целительные тысячелетние врачующие новгородские вечнозеленые повольники боры
И вечная хвоя под «чичерой» ветром ледовым предзимним как цвет хрупкотечных черемух
          томится мается дрожит рябит

Целительные новгородские студеннодивные студеннозвонные пречистые боры
И вы и вы уже утихли присмирели отступили позади
И лишь одна одна пирамидальная бродяга ель ель чудящая неслышно вышла встала в сумерках жемчужных ворожащих на дорогу
И все кланяется кланяется кланяется поясным поклоном мне вослед по древлерусскому древлекроткому а ныне обреченному обычаю истоку

А потом как матерь изумрудновласая прощальная неслышно разрыдавшись разметавшись расплескавшись в нощь ступает растворяется нисходит в нощь ступаешь растворяешься нисходишь

II
Памяти М. Ю. Лермонтова

В сумерках ли снежных мнится мне в борах новгородских ввечеру застенчивых а к ночи кромешных
Чу! иль чудится мне в выси царственная марокканская на#хля пальма маракешская плещется небесная
Чу! да что я... грезится? не грезится?..

Да откуда ты жемчужный столп колонна древохрам мусульманский кочующий минарет в новгородском дымноизумрудном бору
Иль в сумерках восстала древляя сторожевая вышка чингисхановых очнувшихся татар
Иль колокольня белокаменная от безбожников сбежала в лес сошла с холма
Но она шепчет наклоняясь от небес ко мне в ночи чужбинных ледяных нежданно обнажившихся роящихся стожар
Я пришла поведать своим дальним изумрудным сестрам елям во снегах
Как бежит из неистовой песчаной чаши молчальницы печальницы пустыни Сахро-Сахары Асыфа песчаный ураган
Как бежит течет сечет по моим ветвям изумрудным по власам
Златой Аллахов гребень самум пролетая пропадая жгуче в Аль Мухит океан

III
В сумерках овечьих в сумерках дивножемчужных в сумерках млечно-коровьих
Я стою я уповаю я рыдаю радуюсь что ли на окрайне былой деревни Синего Николы
Где последняя прогорклая мшистая златобылая изба уж в землю просится уходит
Погоди! куда ты изба матерь кормилица овца корова церковь поле вспаханное родное парно#е погоди куда куда нисходишь

И я нежно тихо вкрадчиво беру ея за крыльцо рухлое а потом за заколоченные бельма окна
Матерь погоди куда уходишь
Но крыльцо из перстов моих вначале косо клонится а потом сыплется трухою ветошью древесною загробною
А окно царапается не дается режет рваным ржавым гвоздьем
Матерь куда уходишь

Тогда она шепчет беззубо бездонно уж бездомно
Сынок телок я за своими хозявами усопшими
Может и там нужна им крыша непромокшая
Может и там дожди снега неостановимо жгут метут над их русскими льняными
неповинными сиротскими оглохшими головушками

*    *    *
Памяти моей тетушки-монахини Анны Михайловны Дьяконовой,
 которая любила людей больше, чем себя

Там там в обобранном ограбленном дворянском доме под китайским шафрановым абрикосовым абажуром там там нынче все мертвы
Там жгучеглазый и несметновласый я наливал кахетинское вино в последние останние клубящиеся кубки кузнецовского блаженного душистого душевного стекла
И воздымали нежно пригубляя кубки чародейные последние княжны графини и князья

Последнее собрание веселое малое Христа стадо дивнокартавых дивноуцелевших в земном пламенном аду дворян
Там с нами Смерть была
Там с ними на французском речь вела и я не понимал а пил а
Там с нами смерть пила из кубков кузнецовского павлиньего стекла
Господь уже назначил уж поставил им безвинным гефсиманские сады и на земле и в небесах
О Боже!

Там под китайским шафрановым персиковым абажуром нынче все мертвы
И только я от того предивного собрания навечно весел счастлив от того вина несметно на#смерть навек
        пьян пиан пиан...
Там!
Я вечно там…

КРЕСТ
Моря моря диких златеющих взволнованных вселенских русских медововеющих трав трав трав
Океаны океаны волнистых волокнистых православных русских златотканых златосеребряных монашеских дождей дождей
А я дремлю грежу витаю в икшанском летнем домике промозглом средь сумеречных златистых лесов холомов да полей
Как в лодке уснувший гребец рыбарь средь бездонных зыбей
А я плыву в море трав и в океане дождей с Тысячелетней монашеской немотствующей юродствующей безмолвной Святою Русью Матерью наедине наедине

А все пути земные водяные и небесные на Руси ведут лишь на Голгофу
Где Бог биётся вьется уповает на Кресте...

ШЕЛЕСТ ТРАВ
Мокрый шелест шепот лепет шелк атлас живой святой ситец живодышащий русских августовских духоносных земляничных спелых трав трав трав
А пустынно а медово томно сонно в полях ковылях
А где же народ мой полевой крестьянский а где ж народ косарь
А если нет русских хмельных от медовых трав родных косцов жнецов урожая гонцов
Значит скоро явится в полях градах деревнях древняя всепыльная старуха
Косариха Смерть с Косой для заблудших русских человеков
Да они уже пианые уже до срока подкошенные лежат в бурьяне и медово бредят Царствием Небесным

Святая Русь зачем Тебе земная жизнь
Зачем Тебе шелковых необъятных русских трав атласный бездыханный лепет трепет шелест шепот умиротворенный согбенно моленный ветреный вселенский

РУССКИЕ ВСАДНИКИ АПОКАЛИПСИСА
Божественной певице  Лине Мкртчян

В августовские звездопадные звездообильные ночи бархатистые блаженные ночи ночи
Ай да в бездонные колодезные святые ночи ночи
А звезды звезды а плеяды все более и боле сбираются выстраиваются вытягиваются
Над моей скоротечной головой и вечной Русью
Все боле и боле звезды сбираются стекаются в русском моем родном небе
Все боле и боле сливаются в полыхающие летящие кипящие летучие небесные кресты кресты кресты
Все боле и боле звезды строятся в полыхающие текучие кресты кресты летящие над бедной моей головой
И при свете летящих полыхающих крестов крестов
Я вижу всю Русь ночную Святую
Облит’ую объятую вселенскими необъятными звездными крестами крестами
Я вижу осиянные русские святые холмы холмы холомы валдайские иль переславльские
И на холмах нетерпеливо неудержимо необъятно переливаются клубятся
Два исполинских Два несметных Два русских переспелых Всадника
И они маются готовятся под текучими вселенскими звездными полыхающими новорожденными тысячелетними крестами крестами крестами

Один Всадник неистово костлявый истошно болезный с прозрачным скелетом
На неистово костлявом с бешено светящимися ребрами нищем коне кишащем червем
Всадник Голодарь Скитарь Всадник Голод Всадник русского гладного Апокалипсиса
А Второй Всадник бешено горящий хищною слюною истекающий
Весь объят чреват увешан убойными топорами ружьями ножами вилами и гвоздями для распятья
Второй Всадник Русского близкого Апокалипсиса Всадник русского бунта восстания восстанья всекровавого
Тут в этом грядущем океане крови все все все мы трусы грешные по горло искупаемся очистимся
      отмаемся измаемся

И вот вот сорвутся с покорных ночных русских подаливых холомов спящих
Эти перезрелые Святые русские Два Всадника Святого Воздаянья
И сойдясь сплетясь пойдут плясать витать крушить палить по Руси безбожной эти Кони! эти кровопляшущие застоявшиеся Два Всадника!

Гойда! Айда! Ай да Кони! ай да Всадники родимые родименькие долгожданные!
Ай ждут ай чают вас по деревням забытым русские безвинные старухи вдовы голодающие
Ай нынче Господь по немой пьяной Руси покорно умирающей
Такими Конями Воздаянья такими Всадниками Апокалипсиса разыгрался разгулялся разметался расплескался как падучими звезд’ами
Айда! Гойда!
Ай все звезды в русском августовском звездопадном небе собираются стекаются
В горящие летучие кресты кресты кресты выстраиваются вытягиваются преображаются
И Два Последних Всадника Вселенских вот вот сорвутся с валдайских холмов холмов холмов чудящих ворожащих под летучими падучими крестами
Но!..
Чу!..
Но кроткий улыбчивый заезжий Странник Путник Бездомник на жемчужном лунном осиянном иерусалимском Осле ослике осляти
Поднял кроткий Перст Перст Перст необоримый необъятный
И зачарованно улыбчиво Двум Исполинским Всадникам кишащим огнедышащим молниевидным сойти сорваться в Русь с холмов с холомов враз притихших не дает
О!..
А небо русское а поле русское ночное святое блаженное все полнится все полнится летящими алмазными осыпчивыми несметными ликующими ликовствующими крестами из падучих звезд звезд звезд...
Господь! Ты где-то рядом! Ты везде! Ты в поле! в небе! Ты в душе!..
Ты даже на жемчужном ослике Господь!..
Господь!..

ВОЛХВЫ
Персидские волхвы звездоблюстители звездосмотрители звездохранители
Персидские волхвы Балтасар Гаспар и Мельхиор шли шли шли из Персиды в Вифлеем

Утомленно но блаженно умиленно шли за кочевой бездонной колосистою колодезной Звездой

И Звезда вдруг опускалась шествовала рядом с ними пыльно как ручная собака серебр’я#ная
И иногда они чуяли трогали Ее земной рукой

И не обжигались не опалялись
И Звезда свершала свое небесное и земное теченье колыханье колосистое неистово лучистое то вспыхивая то угасая над землей
И Звезда то текла в небесах то шла с волхвами в пыли живой уже чужих уже пророческих уже внимающих божественных дорог дорог

Тут даже пыль чреватая прозревшая уже готовилась и чуяла что скоро скоро по ней пойдет прошествует Бог

А потом Звезда взметнулась и навечно встала всеслепящим необъятным стражем костром в вифлеемском небе у пещеры колыбели
Где уже послышался родниковый лепет млечного вселенского бессмертного Младенца
И шелест девственных одежд и святой кормильный стон ликовствующей Первороженицы Перводевы

Тогда волхвы явили положили у пещеры вечные дары гостинцы-злато смирну ладан
И тихо тихо на ножных перстах пошли поплыли навеки опьяненные навек обожествленные навек бессмертные пошли домой
В Персиду необузданных непроснувшихся все еще тленных смертных народов и племен
И до самого до дальнего до дома радостно мычали заикались спотыкались ликовали
И блаженные счастливые взлетая возвышаясь вырастая до Звезды рыдали

Мы были пастухами кочевой Звезды мы были тленными проводниками поводырями

А стали вечными бессмертными Пастырями Вечного Агнца

VIA DOLOROSA
На Виа Долороза на Дороге Мук Христовых ночь смерть ночь смерть нощь
И боле никого
И только на камнях всевечноалый жгучий След Стопы ведущий вспять ведущий от Голгофы

Ты видел Иордан бегущий вспять? ты видел ли ветхозаветного иудея уверовавшего в Воскресенье?

На Виа Долороза ночь ночь нощь
И никого
И только на камнях бессмертный След Стопы бредущий от Голгофы

И кто-то плачет у Стены Плача пустынно одиноко кто-то там рыдает затаенно сладко одиноко
О Авва Отче! помилуй мя вновь вторично на земле свеж’о новорожденого вновь возращенного
          вновь воскрешенного
Помилуй помяни обереги меня мя вновь охваченного прокаженными слепцами легионерами
          апостолами рыбарями блудницами фарисеями автоматчиками
Которые только что кричали вопияли мне: Осанна! Осанна! Осанна!
Которые только что восторженно сластолюбиво меня мя проклинали убивали распинали

О Господь! Но Ты хотел! Ты повелел!
И я опять пришел сюда! и у родной Стены – уж Сироты – уже в моих слезах плывущей в Тьму Забвенья
           в мглу былых доисторических времён
О Господи! Я у Стены! Я радостно рыдаю радостно рыдаю радостно рыдаю
И горько радуюсь о Господи и горько горько радуюсь
Вторично после Гроба Пыль земли сладчайшую вдыхая

На Виа Долороза ночь ночь нощь
И никого

Но! На Горе Масличной на Горе Усопших
Уже сбирается уж восстаёт из мертвых почв из ветхозаветных глин
Вселенский Всевидящий Всеслышащий ночной Синедрион
Чтобы опять распять Его…

ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ
Талая вода! вольная смутная кривая полевая некрикливая глубинная святая целительная хлебная вода вода!
Талая вода! Травяная! Земляная вода!
Унеси меня! унеси меня...
Как уносишь сухую соломинку иль переспавшего перезимовавшего жука в реку а река — в моря
А кто испьет снеговой полевой молодильной урожайной мускулистой воды — тот надолго исцелится после долгой болезной русской зимы зимы зимы
Ай талая вода ай я черпаю тебя ладонями дрожащими и пью таль текуч хрусталь хлябь полей таль таль
Ай талая вода свято хладит молодит зубы и персты и гортань моя
Ай талая вода утоли меня исцели меня
Ай талая вода унеси меня ай туда туда унеси меня ай далекая необъятная на всю вербную Русь
              ай талая талая вода унеси меня
Туда туда
За две тысячи лет назад
Где на снежной ослице и младом густом осле входит в Иерусалим Кроткий Царь
Куда человеки прошлые грядущие и нынешние приходили и приходят за дарами для души и сластями Святыми Камнями для бренных глаз
А Он на белой ослице пришел чтобы смерть вкусить за нас
Чтобы всех человеков на земле спасти
Чтобы всех человеков навека воскресить
Чтобы всех человеков вернуть в райские первозданные вечнохмельные сады

Талая вода! необъятная вода!
Унеси меня туда... хоть под копыта хоть под ноги той белой осиянной Ослицы и того младого жемчужного Осла
Унеси меня и оставь навека#
Там! там! там...
Где Кроткий Царь на земной Ослице воссиял навеки смерть поправ изгнав

Смерть ушла словно в землю талая урожайная чреватая травой вода
Талая вода...

БЛАГОВЕЩЕНИЕ ПРЕСВЯТОЙ БОГОРОДИЦЫ
По всей Руси звонят лучистые хрустальные всеталые всерадостные ликовствующие мокрозолотые колокола колокола
И четыредневный восставший Лазарь грядет уходит на Кипр по русским талыим апрельским среброзвонным еще плакучим льдам льдам
Уже избыточным вода#м вода#м вода#м
И четыредневный воскрешенный Спасителем Лазарь праведный бредет по нашим талым полевым курчавоглиняным курчаворадостным вода#м вода#м
(Ты его в поле как цыгана кочевого вечнохмельного аль не узнавал? аль не встречал?)

И четыредневный Лазарь бредет по тысячелетней нынче занедужевшей объятой бесами Руси Руси Руси

Ах Господи! Ах если Ты Четыредневного свежего Праведника Лазаря воскресил
То и Тысячелетнюю Твою Святую Дщерь Мученицу данницу пленницу талых бешеных мутных вод и смутных лет
То и Тысячелетнюю Твою Заблудшую в талые снега в Смутные Времена
То и Тысячелетнюю Твою Дщерь Русь спаси убереги
Да да из мутных талых вод из Смутных гибельных Времен о Отче подними охрани да воскреси да вознеси

А колокола хрустальные звонят по всей талой текущей по курчавоглиняной Руси Руси Руси
И Лазарь ликовствующий уходит по ликующим водам по талым всетекучим каракулевым серебра#м
По горло утопая в талых серебрах в потопленных полях Руси Руси Руси
И о прибрежный талый полузатонувший вербный осиянный радостный жемчужный куст куст куст среди реки
Застряли и полощутся да шепчутся ликуют Лазаря Восставшего уже напрасные ненужные уже бессмертные святые гробовые пелены

А где же в русских многошумных многорунных многосеребря#ных талых водах реках вербах
А где же Сам Спаситель Победитель Вечной Смерти и апрельской талой бешеной омутной всеутопляющей всеусыпляющей воды воды воды...
Вот! вот Он Кроткий Царь на белой Оослице и младом Осле улыбчиво нисходит входит в Иерусалим
           ещё языческих пророков и могил

И текут с Него и с осла Его алмазы русской снеговой полевой блаженной талой талой хлебородящей упоительной целительной воды воды воды

О Господи! Уж скоро скоро русские алмазы снеговой доверчивой воды преобразятся станут на Кресте иерусалимскими голгофскими рубинами крови#

АНГЕЛ БЛАГОВЕЩЕНИЯ
Ай мне хладно и зябко и пустынно в талыих апрельских многих многаа вода#х
Словно талые воды дошли до горла до души
Душу переполнили перехлестнули мне талые воды
Словно талые воды плеснули подъяли поднялись лизнули дальную мою окраинную икшанскую избу ковчежец летний беззащитный
Ай хладно пустынно мне на берегу талых необъятных вод вод вод вод
А Русь стоит молит вся объемлемая объятая многошумящими потопляющими талыми водами
И реки половодья стали кочевыми морями
И тропы полевые стали непроходимыми многозвонными курчавыми ручьями

А Ангел Благовещения летал летит над многими шумящими вод'ами
А не знал не знает где опуститься
И опускался на воды и омочал крыла и вновь восставал над омутными талыми водами тяжкими мокрыми крыл'ами
И опускался опускается несметными крылами на златые купола вологодского Софийского Храма
И опускался сразу на все пять куполов и застил сокрывал пеленал их необъятными небесными крыл'ами

И шли по талым необъятным водам к Ангелу ко Храму покаянно промокшие близкие продрогшие горожане и полевые странники Христовы дальные крестьяне деревень упавших
И Ангел благовествовал пророчил пророчит со всех пяти куполов покрытых крыл'ами
И обдавал окроплял малое Христово вологодское братство
Со крыльев вымокших святыми мокрыми полевыми снеговыми падучими вселенскими алмазами
И малое моленное русское стадо православное в великих талых водах утопало утопает но моленно радовалось ликовало возлетало возлетает
А Ангел мокро хрипло тихо говорил: «Тот Кто придет — Тот будет словно посуху ходить бродить учить не по таким водам волнам
Тот будет по морским волнам ходить и по океанским
Тот будет выше всех вселенских вод
Тот будет выше самой Смерти...»

По древнему закону — в сей День из клетей птиц на волю выпускали выпускают
О Ангел Благовещения Крылатый
Кто выпустил Тебя?..
Из какой Вселенской Клети?..
Какой взлелеял Дланью?..
Какою щедрою Отцовскою Рукой Тебя погладил?..

НИКОЛА-УГОДНИК ВЕШНИЙ
Родимые нехлебные поля
Ранимые леса
Гонимые деревни
И я в бездонном русском нищем неродящем беззащитном нашем поле поле сиротой подрубленным бреду или ползу
И навстречь мне бредет пианый раздольный калека инвалид последних наших горьких войн и неизбывных ран
И он бормочет лепечет лопочет что ли дряхлые седые чудовые истертые а а вечные слова аки Апостол Иоанн
О русские людие! любите друг друга!
А все мы лишь русские земные сироты у Руси у Матери Святой Небесной
         в весенних талых журавлиныих полях полях полях

И деревенская бродяжная от горя старуха Феня крестится ему вослед и кланяется долго
Касаясь лбом распухшего разбухшего лесистого речистого преображенного в реку ручья

Се наш деревенский местный полевой родной Никола-угодник Мирликийский долгожданный вешний
С собой привел принес Он талые курчавые ручьи
И растворились растерялись побежали д'олги т'емны хрупки хрустки млявы сн’еги снеги снеги

Се иногда Он говорит лопочет как ручей на русском языке на деревенском
А иногда на древнегреческом
А иногда на древнеарамейском
И Ему как верные сыны послушно чутко внемлют
Родимые неурожайные поля
Ранимые повырубленные гулко редкие подранки гордые небеглые леса леса

И инородцами гонимые гноимые родимые оборванные обобранные обомлевшие от нищеты холщовые а то и ситцевые а то и льняные намоленные наши святые херувимские кормилицы прозрачные деревни деревеньки

ЕСЛИ БЫ СПАСИТЕЛЬ ПРИШЕЛ В НАШ МИР...
Если бы Спаситель Иисус Христос пришел в наш мир
Никто в суете маете великих блудных обреченных городов и в нищете ранимости заброшенности умираньи деревень не стал бы слушать Его
Никто не стал бы внимать пыльным вольным бездонным вечным Словам Странника
Кто будет слушать Нищего в век стремящихся к богатству?..

Только несколько встречных прохожих бросили бы Ему милостыню и не стали бы слушать Слова Его и быстро бесследно ушли бы прочь от Нищего

Если бы Спаситель пришел в наш мир — то стал бы обвинять судить глухих к горю своих безбожных народов Вождей Слепцов Властителей алчных и кровавых...
Но Вожди Властители нынешние дальше глуше от народов своих, чем дорога от Рима Императора Тиберия до Иерусалима Ирода! Воистину!..

И те владыки цари императоры проплывали в царских носилках в потных низких рабских народах толпах
Но нож убийц мог настичь и настигал их!

Ах нож Истины! Ах божье орудие Возмездия! Ах!
Народ был - нож в спину тирана!.. А теперь народ — раб который никогда не видел воочью своего хозяина.

Но нынешние Властители проносятся в бешеных машинах и пролетают в высоких самолетах вдали от народов-рабов своих!
И их не настичь ножом Истины! И пулей справедливой не напомнить им о людском немом повальном горе...
И Спаситель напрасно бродил по Руси и учил стоял против глухих неприступных Властителей!
Никто не слышал Его!
И напрасно искал Он Голгофу! И вселенский Крест! И напрасно искал, чтоб Его на необъятном Кресте на всю Вселенную распяли чтобы слепые человеки Истину увидали...
Властители не слышали Его и не знали и потому не гнали и не распинали
И Он бродил бродил по немой глухой слепой голодной нищей Руси
И никто не внимал Ему и рыбари русские у зимних алмазных лунок пили водку
И ледяных лещей из прорубей блаженно вынимали извлекали
И когда Он позвал их ловить души заблудших человеков — они лишь рыб Ему бросали
И лещи в снегах плясали и Он одиноко босо безвинно маялся бился на снегу как вьющийся лещ
Чтоб не обледенеть на русских водах льдах снегах декабрьских крещенских безымянных прорубях
           забытых крестильнях

Ах! как одинокие безлюдные костры на русских вселенских неоглядных льдах снегах
Пророки огненные на Руси нынешней потухают иссякают убывают обледеневают!..

И Он искал чтоб Ему внимали, но не внимали…
И Он искал чтоб Его распяли, но не распяли ибо не знали...

Тогда Он тихо бесследно одиноко преставился у какого-то окраинного вокзала на заброшенных рельсах путях путях
И на третий день восстал воскрес взошел пошел в небесах над немой снежной Русью
И только ворон древний русский богоприимец вечный страж апостол русских снеговых холомов и равнин шел летел с Ним рядом...
И только одинокая старуха в забытой деревне Синего Николы псковской вослед с крыльца руками в небеса плескала
Как сыну на войну невозвратно уходящему

Блаже! Сынок!.. Отец Всевечный наш!.. Да куда ж ты?..
Да возвращайся... возвращайся...
Да помилуй нас!
Да не отлетай не покидай нас н'авек н'авек н'авек…

КУСТ КРАСНОЙ СМОРОДИНЫ
Куст красной смородины облитый обсыпанный утренним свежим солнцем солнцем солнцем
О ягоды уже созрели уже уже живым волокнистым крупитчатым текучим желанным рубином исполнились

О куст живорубиновых гранатовых смородин у летнего скоробегущего скоромимогрядущего моего деревянного икшанского ковчежца домика
(Лето русское скоротечное скоро кончится и ковчежец скоротечный мой затонет то в осенних ливнях то оцепенеет в сугробах возметенных)
И моя внучка Ксения обрывает спелые текучие круглые рубины смородин
И моя дряхлая собака Аррби провожает сорванные ягоды огненными глазами бархатными алчными
И она любит спелую смородину но не знает что можно рвать ее с куста
А не брать ее с наших ладоней

А я сижу и лелею полощу ноги многоходицы в тазу с теплой утренней солнечной хрустального рассыпчатой материнскою водой водой водою
И читаю Откровенье Святого Иоанна Апостола
Где мать моя? где отец? где дети? где друзья? где жены? где дом сгоревший мой? где где моя объятая несметными татями тлями пришельцами иноземцами бесами Россия?
Иль она тут тут тут за кустом смородин распято распростерлась невиновно беззащитно в избах вдовьих мшистых к'осых святых святых святых измождено изнасилованная?

Какой-то странник захожий в смоляных волнистых нездешних власах сокрывающих его лицо в русской забытой рубахе косоворотке и пыльных кирзовых сапогах

Проходит тихо вкрадчиво близ куста рубиновых текучих прозрачных смородин
И останавливается у куста и протягивает моей внучке Ксении руку
И на ладони его горсть лесных хрупких тишайших гранатовых сладчайших земляник хотя земляники уже прошли уже истекли
И девочка ест доверчиво с его ладони землянику словно клюющая птица
И долго долго земляника длится длится длится
Потом земляника иссякает но на ладони не иссякают незаживающие уж два тысячелетья язвы ягоды гвоздинные

И Странник уходит в близкий лес вдруг присмиревший вдруг застывший не колышащийся
И за ним бредет грядет плывет парит Осел двухтысячелетний уж не белый а седой да седоликий среброликий
Как странно видеть осла средь русского леса…

Отче! Отче! Неоглядный русский Спас Отец!
Да это Ты ль?..
У моего нищего ковчежца домика явился?..
Да куда грядешь Ты?..
Аль не видишь? Да тут без Тебя все домы — лишь повальные сироты-избы
А града греха без Тебя — лишь обреченные блудные капища новоязычников
Да тут без Тебя все человеки аки брошенные сироты завшивленные

Да куда ж Ты Отче?
Аль Русь нынешняя объятая казнимая Синедрионом Иудою Иродом – не Дщерь Твоя Тысячелетняя
Аль Русь — не Твой  ли  Гефсиманский материнский Сад перед Крестом
Тогда Он тихо шепчет: Мне надо успеть и посетить зде всякий бедный дом…
О Господи…
Он шепчет еще Живой перед Крестом?..
Или уже Воскресший за Крестом?..

ВЕЧНАЯ ВСТРЕЧА
Россия в скорбях и грехах
Плывет утопленницей смирною в осенних хлябях всхлипывающих неоглядно
Но ждет Ее Вселенский Спас на осиянных на немокнущих водах валах волнах
Как Воскресающего Лазаря

Пойдем бродить Седая от невзгод Святая Дщерь моя
Пойдем бродить от бедных русских хладных низких вод
Пойдем бродить по теплоструйным древнеиудейским рекам и по воздушным звездным вселенским запредельным океанам
Осанна! Осанна! Осанна!..

Земная жизнь как сладкий костерок покорно догорает в необъятном поле у ног
уснувшего притомившегося странника изгнанника
Скоротечный уснувший охотник на зайцев и уток мимосвистящих
Ты стал вечным охотником за падучими звезда#ми.

КРЕЩЕНСКИЙ ДЕНЬ НА РУСИ
О стеклянно ледяной дымчато хрустальный о Великим Стеклодувом выдохнутый выдуманный выдышанный выпущенный необъятный Чертог
Ковчег Света День День
И в ледяной необъятности ранимости хрустальности равнин и холмов дымчатых лишь бродит смоляной Всадник на ледяном беломраморном осле осле осле
И ищут они водокрещу крестильню прорубь иордань чтоб окреститься чтоб омыться в игольчатой косматой русской курчаво кристаллической крещенской намоленной воде воде воде
Где уже трется икрометный талый предвесенний чуткий лещ лещ подледный лещ лещ лещ

Но такой крещенский студень ледень мраз мороз стоит на Руси
Что все проруби иордани водокрещи на всех реках и озерах взяты схвачены лютым беспробудным безлюдным льдом
И лютый лед не дает плеснуть дохнуть крещенской сладимой курчавой иерусалимской древней всхлипывающей первобытной матери воде

Тогда ледяной захожий яростный осел бьет пыльными иерусалимскими копытами о сонный речной лед
И проламывает пробивает проминает ледяную пелену на безымянной полевой какой-то реченьке реке Мcте

И Всадник Вечный смоляной курчавый сходит с осла и по новорожденной ледяной радостной хрустальной хлынувшей воде грядет грядет грядет
Босой
Родной
И донный икрометный задыхающийся лещ о Его ногу радостно биет льнет виет брильянтовым ликующим плодовоикряным хвостом
В русской иордани водокрещи проруби купели речной крестильне осиянно лучезарно улыбчиво стоит захожий странник вечный полевой
Иисус Христос

КРЕЩЕНСКИЙ МОРОЗ
Задумчиво ледяной кристально хрустально сиреневый лазоревый
Крещенский Святый Необъятный Вселенский Кладезь Чертог Ковчег Света - день день день
И Русь Святая забытая вмерзшая в него златой блаженной дымнодымчатой соломинкою
              камышинкою колышется

Потом придет весенний снегогон потоп апрельский содвигнувшихся неистовых холомов русских неоглядных и жемчужно талых омутных прорубей полей полей полей
И русский полевой Иисус Христос в водах потопленных чрез спасительную соломинку чрез камышинку радостно задышит
Русь – Святая Соломинка Камышинка Христа

ЛЕДЯНЫЕ ВСАДНИКИ
Глухозимье...
Русские поля поля холмы холомы сыпучие неоглядные безлюдные печальные печальные хоронятся переливаются пересыпаются покоятся
Ай я что ли аки все русские богооставленные забытые человеки
Уж не уповаю на дне необъятного ледяного горизонтального колодезя русской зимы безлюдья безлунья безбожья бездорожья
Ай только ли в русском ледяном поле колодезе перекликаются бесы бесы летучие победные да ветры ледяные что ли что ли
Да бродячие оголодавшие собаки да колокола обмерзшие церквушек сирот сельских морщинистых старушечьих храмин заброшенно обмороженных

Чу!..
Да в одиноком ледяном всепылящем всеусыпляющем всеснежном всевьюжном поле поле колодезе
Только скачут пылят продрогшие Всадники Апокалипсиса одинокие
Отсюда от Руси от беды бездонной от колодезя лежащего ледового скачут Они на иные народы
Чтоб отомстить сытым слепым равнодушным за русское бездонное безвинное горе горе горе

Чу!..
Да и они что-то обмерзают останавливаются обледеневают обмирают что-то в русском ледяном колодезе поле поле поле...
О Боже! Как же Ты дозволил...
И медлят Твои Всадники Возмездия дыша вселенским паром дымом чадом в русских льдах снегах бездонных...
О доколе…

КОНЕЦ МИРА
...Как много людей вне церкви, вне корабля
спасенья, вне вечности...
Священник Дмитрий Дудко

...А когда этих неверующих человеков станет великое червивое множество
Тогда земля сокрушится разверзнется провалится уйдет в великие воды
Но кто знает Час Исхода? когда Ковчег земли уйдет в волнах потопа?..

...Ах поедем пойдем к тому монаху молчальнику который знает Час Исхода...
А Святые Отцы говорят что с судьбой восточного монашества с судьбой православных монахов
             связаны Судьбы Мира
Тут ключи к Исходу к Концу Мира Сего...
Отсюда пойдут огненные Всадники Апокалипсиса на весь мир
Тут в русских нескошенных диких обезумевших без косцов косарей травах пасутся и наливаются
            эти исполинские Кони
Тут на дне этих трав неслыханных выше головы человеческой трав необузданных бродит тот Старец с острова Патмос с Книгой в дрожащих старческих бугристых дланях
Кто он? Кто Он? кто знает его в наших умирающих усыпающих деревеньках?
Как добрел он пеший старый болезный до Руси травяной? до Коней исполинских неземных этих?
А Кони признали его и стоят покорно у иссохших перстов его и радостно обнюхивают его
А когда конь обнюхивает человека — это знак смерти...

Ай на Руси нынешней последней безвинно уходящей всякий деревенский старик — Святой Старец с               
                острова Патмос... 
Ах Старец Старец знал ли ты что встретишь зде столько печальных задумчивых собратьев?..

...Ах поедем на Русь дальную скитную заброшенную некошеную
Ах поедем к тому безымянному монаху скрытнику молчальнику который знает чует час
              когда наступит Конец Света! Конец Мира сего! да!..

...А где он живет дышит?
Он лежит на лавке-лежанке дубовой под схимой испещренной вышитыми крестами
            святыми письменами Апокалипсиса
Где он живет тлеет затворник столпник бездомник безмолвник? в каком лесном скиту? в каком нищем монастырьке? в какой порушенной поруганной избе-скудельнице? в какой часовенке таежной муравьиной?..

...Он уже ветх деньми и уже лишь тлеет лежит он в истлелой рухлой схиме испещренной знаками письменами Апокалипсиса
И тучные перламутровые моли — одне собеседники его
И кому шепнет он Слова Последние? в чье ухо? моль что ли услышит его?..

А весной разливаются безбрежные реки, а летом встают непролазные травы, а осенью летят глухие непроходимые листопады, а зимой наметает бездонные сугробы — и не пройти не проехать не пробиться не продраться к схимонаху тому
Только на Конях тех можно пройти к нему, но кто оседлает укротит Их?..
Только Старец с острова Патмос укротит Их
Только Старец с острова Патмос знает дорогу к кроткому похожему на больную подслеповатую птицу-аиста безмолвнику уединеннику

….Пойдем за Старцем... Он знает дорогу...
Пойдем к монаху... чрез болота... чрез листопады лесопады... чрез метели и проруби...
Чрез безумные травы трепетливые и косогоры и холомы и равнины русские святые бездонно безлюдные
Где лежат былые воины заступники Святой Руси
Которых мы предали забыли в пьяном забытьи чаду похмелья
И геройская заупокойная кость отцов дедов уже уж не терзает нас

Пойдем к монаху... он жив он дышит еще...
Он знает Срок Исхода но некому на всей глухой Руси сказать шепнуть о Сроке Часе этом...
Господь хочет открыть этот Час – но человек-слепец  не хочет…
Да!.. Но!..
А когда он помрет затихнет — тогда и начнется Исход
Тогда и наступит Конец Мира Сего лежащего во грехе и зле...
Вот тут ключи к Исходу всех человеков! к концу дыханья на земле...

…Тогда он тихо падет с дубовой лавки на пол
И лампадка горящая у изголовья его упадет
И возгорится скит изба часовенка скудельница смиренница монастырек его
И возгорится возьмется шелковистым неслышным огнем святая схима истлелая его с письменами Апокалипсиса и вышитыми крестами
И этот огнь пламень неугасим и он пойдет от избы на травы дикие косматые несметные
И от огня задыхаясь двигнутся запляшут и помчатся дотоле тихие в травах Кони Апокалипсиса
И загорятся переливчатые колосистые необузданные гривы Их
И запахнет на весь свет паленым конским нездешним душным нещадным чадным последним вселенским волосом
И Старец с острова Патмос придет к избе горящей
И сядет улыбчив в горящих травах среди Коней с горящими гривами
И блаженными дрожащими несгорающими дланями улыбчиво допишет завершит Книгу Апокалипсиса...


…Кто Ты Старец?..
Ты! Возлюбленный Апостол Иисуса Христа Старец Иоанне Иоанне!
В русских горящих до небес необъятных святых травах травах травах!

...Это Ты лежал на груди у Спасителя в Тайную Вечерю
Это о Тебе Спаситель сказал: Если я хочу, чтобы он пребыл, пока приду...
Это Ты ждал две тысячи лет
И дождался в русских горящих святых бессмертных травах

ДЕКАБРЬСКИЙ ВЕТЕР
17 декабря — морозы трещат, зябких знобят...
...Лютый ледяной ветер пронизывает стены и окна дома моего московского, выстужая жизнь мою и душу
И даже чрез одеяла мои сквозит ночной ветер
Что-то снится мнится мне в сизых, словно перо речного селезня домушника, ледяных кромешных сумерках 
Какая-то дальная окраинная изба заброшенной псковской деревни Синего Николы
И там старуха безымянная уже уже потому что некому ей сказать свое имя, а те кто знали ее — те давно и
             недавно померли
И вот она топит печь дрожащими руками, но на большом ветру холодно в избе, хотя огонь в печи
Чего в избе не видно?.. Тепла...
Холодно!
И чрез зябкие бревна ветер огромный ветер русских безлюдных безоглядных сыпучих равнин холомов сквозит чрез бревна рухлые избяные как чрез ребра знобкие старые

«...Церковь не в бревнах а в ребрах» — шепчет старая крестьянка со святыми кормильными руками —
Скольких накормили обогрели обласкали они! —
И крестится на икону Богородицы в красном углу светлицы, горницы: Матушка возьми меня уже... уж дрова кончаются... уж все подружки деревенские мои к Тебе ушли...
А ветер не унимается... холодно...
Гляди — я уже в чистое гробное платье оделась... ветер ледяной его волнует... холодно в платье-то таком... Возьми меня Матушка Вечная... обогрей защити от ветра...

На что надеется эта старая русская женщина? кого ждет? кто придет в этот ледяной декабрьский вечер ветер?
Необъятная снежная безответная Русь Русь Русь
Необъятный декабрьский ледяной сыпучий снежный захлебывающийся ветер ветер ветер
Глухозимье
Полнолунье
Безвременье
И никого окрест...

Одна Богородица Сошественница Заботница Незапоздалица в снежном вьющемся вьюжном льющемся омофоре спешит к забытой избе
Ветер помогает Ей — стопы Ее босые летучие осиянные лучезарные чародейные летят над снегами

Нынче многих надо Ей посетить утешить на Руси где беда и смерть царят одне
Потому великий попутный русский блаженный ветер декабря помогает Ей

А Она издалека идет
И отовсюду…

ПЕСНЯ В КРЕЩЕНИЕ
Ах! Не пора ль мне спать иль помирать
Ах не пора ль мне землю покидать
Ах не пора ль мне? не пора ль мне?
Но все машет у окна!
Но все пляшет у крыльца
Вьюга вьюга лошадь огневая лошадь белогрива лошадь серебря#ная!
Я в одной ночной рубахе выбегу на снежное ледовое крыльцо
И рубахой полосну по снегу
Да на белу лошадь взвихренную перламутровую сяду!
Эх неси меня в поля
Где вся Русь спит с гульбы нища пьяна
Где вся Русь спьяна со сна ждет аль пули али топора
Где только проруби одне по всей Руси крестильные дымятся

Ай! Я с ледовой заметенной лошади сойду
Да в купели ледяной попарюсь покрещусь да воспарю
Жизнь моя была была пьяна#я окаянная
А стала чистая святая омыта#я серебря#ная
Ай!.. Я пойду нынче осиянный затеряюсь забудусь в поле метельном
Может встречу нашего русского полевого Христа-батюшку захожего моленного нетленного
Да Он меня рукой отцовской теплой дальной дальною навеки пожалеет обогреет

Ах не пора ль мне спать иль помирать?
Ах не пора ль мне землю покидать?
Ах не пора ль мне? не пора# ль мне?

Но все машет у окна!
Но все пляшет ходит ходит косо гордо у крыльца
Вьюга вьюга лошадь белогрива лошадь серебр’я#но осиянная!..

ЛИПА ЛЕДЯНАЯ
I
Январской ветвью ледяной лелеет липа полурусский лик мой
Русь Русь колодезная где где где мои умерые глухие новгородцы бывые где прародители воители
Иль походные погосты истомились дождались их да насытились да сгинули изникли да распались распылились
Все окрест уд'алые да ярые губители насильники опричники татары да иные да иные
Одна липа на Руси вдова невинная стоит жива в холмах крещенских ледовитых да пустынных
Одна липа на Руси ледовою вдовой покорливой за всех убитых убиенных умерщвленных неповинно стынет стынет стынет
Да лелеет сломленной повисшей неповинной ветвью материнской
Одна липа на Руси обломленною ветвью сокровенно нежно задевает смутный смуглый лик мой тихий
Одна липа на Руси мне матерь неостылая да милая

Господь помилуй мя помилуй липу помилуй ветвь повислую
Господь помилуй

II
И храмовая липа страждет страждет
И поле январское чует чует
И бражник росс Спаса снежного алчет
И девье Тело Церкви целует

РУСЬ НЫНЕШНЯЯ
Пусть меня ворон заживо до смерти до кости дотла в нищем гладном родном псковском ли владимирском ли поле расклюет
Лишь бы не видеть нищий пьяный мой безвинно убиваемый обобранный до рухнувших плетней до потолков
До изб до сирот до калек до стариков до мученых беззубых в двадцать лет доярок вдов
Лишь бы не видеть мой телячий мой плакучий божий агнец весь в ножах закланья мой народ народ народ
Доколь Господь
1992

ВОИН — ЗАСТУПНИК РУСИ
От этих утлых рухлых псковских изб мне хочется заплакать и рыдалисто залаять как бездомная собака
От этих храмин сирот обгорелых очумелых покосившихся мне хочется волком завыть
И слезы осушить обить собачьей лапой
И волчьей пастью пенной палачам Руси безбожникам глухой затылок сонный грызть
1993

ПУТНИК
Везде и всегда, когда б я не скитался по необъятной Руси-мученице —
Всегда подымая очи к небу
Я неотвратимо непобедимо видел над собой неистово распростертые ивовые щедрые материнские свежие Длани Распятого
И слышал стон Его над всей Русью притихшей: «Или#! Или#! Лама савахфани#!
Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?..»
И еще детский остывающий крик
В русском неоглядном безлюдном поле поле поле безответном: мама... мама... мама...
А на Руси необъятной крик доносится как шепот а шепот как немота...
Мама…мамаааааа…

ЛЕТНЯЯ СУШЬ
Сушь сушь в русских полях во лесах в языках такая
Что я нагой босой выхожу в посохшие полегшие изнемогшие травы травы
И себя подставляю сладостно слепням мухам да комарам
И они меня пьют сосут но не от алчбы кровяной а от водяной жажды
Им не кровь нужна а вода влага
Ах Русь богооставленная!
Значит Господь не забыл тебя, грешнопианая
Если такою сушью тебя искушает карает
Чу!..
Но вот обломный ночной густой тучный благодатный теплотворящий
Кормильный ливень на Русь летит      
И травы напояет поднимает воскрешает
И я ночью бегу в лес в луга во травы
Чтобы вместе с ними насквозь навзничь вымокнуть да ликовать да мокро мокро мокро радоваться радоваться радоваться
Чуя близкий уже вечный уже переход во шепчущие травы в травы в травы во
травы оживающие принимающие
Я ваш навек навек навек я ваш! да! ваш я!..
Блаже!..
Сестры!.. Братья!..
Я ваш… Я с вами…

ЛЕТО
Побродить бы с козьим стадом
Во лузях перелесках сквозистых дубравах духмяных пчелиных оврагах
Чтобы мокрые травы тебя исхлестали измяли признали как равного
Чтоб слепни комары да мухи тебя искусали испили избрали

А потом попариться потомиться приютиться как дитя в утробе материнской
В деревенской трухлявой муравьиной подкошенной икшанской баньке баньке баньке
Вместе с козьим пастухом Васильичем вечно денно и нощно пианым
А потом веничками свежесрезанными свежеберезовыми летучими пахучими обметаться обмаяться опутаться окутаться истерзаться сладчайшими
Словно от сорванного гнезда ос врассыпную бежать истерзаться поддаться исхлестаться
А потом самогончиком первачом ранних пенных хмельных яблок томительно погубительно
             побаловаться покаянно
А потом парным молоком травяным козьим опохмеляться да радоваться как больной от чахотки
            бежавший восставший
Ах ты Русь полевая избяная козья коровья Святая
Как же поздно влюбился в Тебя я!
Как же поздно Тебя я постиг постыдился покаялся!
Жизнь моя после баньки березовой благоуханной уже бездыханная уж останняя
А обрадованная а беспечальная а готовая к божьему свя#тому странствию
         вседальному вседолгожданному

Выйду в поле бездонное ро#дное русское да там без следов затеряюсь
Уж готовый уже омытый заранее заживо к странствиям безвозвратным
Но радостным радостным радостным

ПУТНИК
I
Я нищ как курский крестьянин застывший у горькой избы у бесплодной земли
А русские люди так смертно устали
Что уж не чуют как их уморяют как иноплеменники их умерщвляют ай заживо
Неслышно как жуки-короеды рощи дубравы безвинные девственные опустошают
А русские кроткие девые люди так смертно устали что не чуют не знают как их убивают

Ах! ах исполняется в полях в деревнях в градах безбожных хищных пианых
Ах творится свершается и в рощах и в чащах сладчайшее осеннее златое багряное малиновое пурпурное увяданье усыпанье умиранье
Ах русских тишайших нежнейших душ земных вселенское прощанье восхожденье с родимой землей расставанье
В святом упованье на Вечное Божее Царствие

Но Господь Господь мой зачем же зачем же о Боже о Боже
Мне даже трухлявые сыпучие чужие плетни деревенские тульские курские псковские порушенные покошенные
Покорно в победном чужом бурьяне лежащие кроткие
Все кажутся кажутся мне моими свежеполоманными свежеболящими свежесвербящими ребрами
          моими свежесокрушенными

Болят мои ребра плетни перебитые и в бурьяне засохшем колышутся птицей подбитой

II
Я так исстратился извелся иссыпался просыпался до малой ветви сонной
Как одинокий дуб на яхромском сквозистом косогоре
Весь облетевший овдовевший от ветра листобоя
Средь заживо порубленной покошенной безвинной талдомской девичьей рощи рощи рощи

О Господи! О Боже! Все тут порублено покошено погублено о Боже
Иль на Руси вечная осень? вечный ветер листобой о Боже Боже

Так я износился исхитился избился телом и душою
На Руси всенищей всеголодной всезаброшенной да люто всепокорной и до гроба и за гробом
Так я осыпался опал увял осиротел так занемог занедуговал от горя повсеместного хожалого
          исхолодавшею душою

Что когда вижу встречу последнего бродягу пьяницу последнего бездомника Руси
         блаженной неунывной вечножуравлиной
То радуюсь что он меня богаче и удачливей и домовитей и улыбчиво счастливей
Да!
Но желуди атласные от яхромского дуба светятся ликуют ликовствуют
И в бурьяне урожайно золотые сыто разрывные золотые золотые
Чреватые грядущими бездонными могутными дубами златоцелительными златоусыпительными златоискупительными
Аки Апостолы Святые Желуди Христа лежат чревато в Гефсиманских трепетных оливах…

СОННОЕ...
Что-то сокровенное примнилось что ли мне во сне привиделось что-то березовое ситцевое колыбельное неизъяснимое неизреченное ночное
Что-то ветвию сирени пахнуло дохнуло двигнуло засеребрилось зыбко что ли что ли
У очей ли дремлющих моих у ноздрей ли чутких повеяло покачнуло мокрой гроздию сирени говорливой духмяно медово томной махрово васильковой что ли что ли
Сонно сонно что ли

Какой-то отбившийся неприрученный одинокий куст сирени заблудший затонувший в поле что ли
В сеногнойном повальном обломном всерусском ливне ливне куст утопленник
А все царапается страждет и в глухой воде распятыми тунно цветущими ветвями и не тонет и не выплывает что ли что ли

Какие-то струи заливчато бьются о хрупкую крышу моего полузатонувшего ковчежца дома усыпленно
Словно струны дряхлой сладчайшей забытой русской вечнорыдалистой вечнопианой балалайки что ли
Защемили зацепили залепетали залопотали затомили что ли что ли что ли
Сонно сонно зыбко плещут струи струны зачарованно завороженно сонно сонно

Что-то матушка живая дальная прозрачная моя в ночной рубахе плещущей бессонной
Приснилась что ли или животрепетная явилась у дождливого порога
Все она старая и ныне обо мне хлопочет
Все она древняя не спит и днем и ночью
Все она ветхая о сыне обо мне заботится безмолвная заходится печется

Ай сонно мне ай зыбко мне ай больно что ли что ли
Все мне снятся мнятся что ль давным-давно блаженно счастливо усопшие мой дед Владимир
             да моя бабка Раиса — крестьяне землепашцы что ли
В гробных саванах рубахах вышли с ветхого погоста на дорогу новгородскую
Да все машут кому-то ищут плещут немо радостно улыбчиво руками рукавами лебедиными
          залетными захожими загробными
Да нет никого на дороге
Сонно сонно

Аль и я стою на дороге забытой заросшей лесной облитый черемуховой ущербною луною
Да зову зову скликаю своих чад детушек да они разбрелись по другим дорогам да тропам далеким
Да не слышат меня одинокого
Сонно сонно сонно дремно мне бредово мне далеко зыбко сонно одиноко

Вот опять какой-то одинокий куст сирени в поле поле колышащемся то ль златоречистой рожью
То ли льдистым перламутровым барашковым жемчужным льном льном
То ль то ль овсом лазоревым колокольным тихо шелковисто колокольным
Да опять та та та мокрая лучистая алмазная росистая от ливня сеногнойного лилово слезная ветвь гроздь от куста утопленника
Полевая сиреневая махровая крупноцветная васильковая мается у очей у ноздрей у души моей колодезно бессонной
О Боже! Боже! Боже!..
Что-то сокровенное ночное потаенное несбыточное неупиваемое вечноуходящее мимогрядущее
           лепечущее нечеловечье мне приснилось ли привиделось припомнилось
Да обожгло обсыпало неизреченною неутоленною горючею горячею слезою

Блаженны грезящие рыдающие уповающие в ливни полевые ночные сеногнойные
В домах избах гнездах забытых одиноких
Блаженны одинокие – Господь их первыми находит…

СОН В ЯСНОЙ ПОЛЯНЕ
               …Матери не умирают…

Я проснулся в сладких блаженных слезах
Я проснулся в дымучих златоопадных златолистобойных златожелудёвых златотуманных
           златоклубящихся тульских сентябрьских лесах лесах
Мне приснилась привиделась моя недавно навек ушедшая усопшая матушка мать

…Сынок! что ж ты не вышел меня встречать
Я так долго и издалека шла
Я так долго в лесах златодымных златодухмяных златомедовых златотекучих златоструйчатых
          так долго тебя искала блуждала
Что стала на одну ногу хромать припадать ковылять
А при жизни – помнишь – я никогда не хромала

…Мати! Матушка! Мама…
Да зачем ты? да что ты? да как ты?..
Да зачем ты оттуда из неопадных садов в эти златоопадающие леса пришла прихромала приковыляла
Зачем родная вечная
Ведь матери не умирают…

…Сынок сынок что-то я по тебе запечалилась затуманилась закручинилась заскучала
         заковыляла затосковала
Как живая…

СМУТНОЕ ВРЕМЯ
Нынче на Святой Руси такое горе такая немота такая немощь такой стон
Такое пьянство истребительное такое бедствие
Такое бедствие
Что все тропы все дороги на Святой запущенной задушенной Руси ведут лишь в Царствие Небесное
Лишь в Царствие Небесное…

Отче! Всё Ты нас заблудших всё жалеешь? все жалеешь…
Все земные кривые тропы обращаешь в Стези Небесные…

*   *   *
Если ты родился русским на Святой Руси
То не будет тебе жизни то не будет тебе счастья
Как ни голоси
И куда ни колеси…
Только в небеси

ОСЕННЕЕ ВИДЕНЬЕ В ВАЛДАЙСКИХ ХОЛОМАХ
Ах Господи! Опять в золотой овиди озими огляди зыбкой ай опять затуманились
Ай закручинились ай закурчавились в печных дымах дымах на валдайских холмах косые слезные мои кормилицы родные деревеньки
Ай косухи вековухи избы словно ковыляющие сбитые бревенчатые птицы птицы заструились деревеньки
Ах закурчавились в холомах наши матери кривухи вдовухи деревеньки
Деревеньки чернотропные слезные как луковицы кубастые ростовские слезные исцеляющие как черные костромские репы

Ах Господи! Как лепетно!
Какая красота краса струится лепота древляя колыбельная моя плывет в туманах золотых осенних листопадах
И слезу блаженную рождает как искру от камня
Ах Господи! Аль это еще Русь родимая Святая на холмах гуляет восходит дымами печными курчавыми
Ах Господи! Да куда ты? да куда ты слезная кручинная горемычная курчавая
Ах Господи! Аль это уж зачарованное вожделенное русское Небесное Царствие
Раскинутое на святых холмах валдайских
Аль это еще Русь? Иль уже русское Царствие Небесное?

Но! ветром сивером ознобным мне несет в порушенные бронхи в изношенные легкие болезные
Мне несет холмистым захлебывающимся бугристым истовым ветром листобоем сивером
Несет мне в душу в гортань несет мне ветром смертным холмистым ледяным
Несет мне в душу ветром здешним здешним здешним как саркома как чахотка скоротечным

Но блаженно Господи! и помирать на святых холмах валдайских сладостно блаженно...

Ай Русь Святая!
Аль уже Ты земное Царствие Небесное Небесное Небесное
Еще здешнее уже уже нездешнее

ПАНТЕОН РУССКОЙ ОСЕНИ
Я брожу я вхожу в Пантеон в Колизей в Парфенон что ль русской разрушенной византийской златолиственной златоосыпчивой осени осени осени
Ах осеннее листвяное плещущее узорочье
На чьем древлерусском сарафане ликуешь плещешься покоишься
Иль афонские старцы отцы Святой Руси бредут бредут по Руси мимо мимо в златолепетных новгородских борах в Царствие Небесное Божье
Или тут в русских очарованных новгородских борах проходят всечеловечьи пути в Царствие Божье
И от русских лесных туманов пахнет что ли курящимся ладаном афонским

И кто-то ступает неслышно в атласных листопадных рощах рощах
И кто-то молитвенно шепчется иль опадный лист о другой лист опадный касается мается тонко сонно умиротворенно

И что-то в Пантеоне русской византийской витийственной осени окликают явно меня голоса моих возлюбленных другов давно и недавно усопших
Ай больно томно мне в Парфеноне Пантеоне разрушенном русской опадающей осени осени
И от листа опадного волглого пахнет тянет тем тем тем перебродившим двухтысячелетним христовым иссопом
Что мучил уста Христа на Кресте Лествице к Богу
О Боже Боже Боже
Отче Наш иже еси на небесех!..
Все Ты на небесах а не сойдешь к нам сирым русским листопадами бедами заметенным
Все Ты с небес на Русь не сошествуешь не сходишь
Иль Ты хочешь чтоб Русь всея поднялась к Тебе в небеса со всем своим осенним листопадником мучеником народом
И Она восходит восходит восходит струится с земли
В небеса на века

И ничего на земле уж не жаль

Только жаль опадающих бор'ов златолиственных златошепчущих златолепечущих новгородских безвинных нехоженых

Аль бы подняться в Царствие Небесное вместе с родными бор’ами да тропками обсыпанными дубовыми янтарными литыми родимыми желудями
И чего я брожу в Пантеоне в Парфеноне мимолетно неистово рассыпчато тучно златой русской осени

Чу! Чей-то в вершинах дубов плещется мается неопадный лазоревый такой родной материнский сарафан или плат плат ситцевый наш что ль деревенский плат слёзный

Да это не плат а Омофор Богородицы
Это Ее Корабль Ковчег трирема римская иерусалимская в верховьях притихших дубов грядет грядет плывет
Снимая сметая сбивая с дубов янтарный спелый лист да желудь спелозолотой
Это Она от Кипра от Афродиты Киприды от Афона от Иверии древней на Русь грядет грядет
Это у Нее здесь здесь только здесь в дивных притихших новгородских борах
Назначена встреча с Вечным Сыном Своим

Это здесь Свято Место Второго Пришествия Второго Явленья Спаса
Здесь здесь здесь в новгородских златостенных дубравах дубах

Аль нет места слаще на земле среди земных дубрав чем Русь безвинная Всемученица моя

Ах Мати! Мати! Ты однажды утратила одного Сына в Иерусалиме
А обрела сонмы возлюбленных сынов и дочерей на всей земле на века

И Омофор плещется не опадая в золотых опадающих уже витающих взлетающих дубах
В новгородских святых смоляных малахитовых борах борах

Ах Господи! Ах Вечная Матерь грядет плывет в Корабле Ковчеге в златых внимающих дубах
А Вечный Сын грядет над Ней в осенних грозных огненных чреватых облаках
Ах Боже!..

И в новгородских златозвонных златоосыпающихся златомечущих дубах борах
Золотым хмельным листом и литым янтарным желудем
Сыплет сыплет на мою седую льняную головушку…

И опять я брожу блаженный затерянный в золотом Пантеоне ли в Колизее ли в Элизиуме что ли
В Парфеноне что ль в колыбели ли во ковчеге ли русской родной златой осени…

Если зде Сам Спаситель и Сама Богородица заживо ходят…

МАЙ
Полнолунье. Бессонница. Май. Нагая жена. Чаша вина. Соловей...
Что# еще тебе нужно затворник безбожник?

Тошнотворно но дивно надломленно пахнет рыдает томится вздыхает курчаво в хрустальном вазоне святая седая лилово сырая сирень

В небесах Млечный Путь как дорога на рай невозможная вьется виется
Алмазами осиянными неприступными льется лиется

ДОЖДЬ
Дождь. Мокрый ворон на сосне. В постели хладнопылкая жена
Стакан парчового ледового уж не лукавого уже не кровомутного вина вина

Икшанский одинокий дом ковчежец летний хрупкий мой плывет в струях
Самсона сеногноя то ль в леса то ли в поля

Господь! Господь дождливый мой когда возьмешь меня?
Когда низвергнешь в ад или восхитишь в рай?

Иль и доселе не решил куда девать мя многогрешного
Обильного грехом как ливнем сеногной меня меня мя мя смиренного меня
Но!
Всю ночь всю ночь о дверь мою стучатся маются хохочут серебрятся золотятся други дальные давноушедшие давноусопшие давнозагробные

А все еще курчавые хмельные все еще не протрезвевшие
И там все все еще веселые друзья друзья друзья моя…

АБХАЗСКАЯ БАЛЛАДА
Памяти замечательного писателя, мудреца, поэта, воина Даура Зантария

На пицундском брегу на пицундском берегу
Ай да дальнем давнем ай на дымном дымном на пицундском берегу брегу брегу
Где пицундские сарматские сосны телесные древлие мясистые растут
Где самшитовые рощи густотелые маслянистые стоят чадят
Где дремучие жуки-носороги и бабочки мучнистые летят пылят хоронятся покоятся в магнолий     многосахарных цветах
Там стояли там прощались древний отрок Магаддар-гора и дева Ахалсат-лань
Там стояли там руками девственными соплетались там прощались там клялись там обещали Магаддар-гора и Ахалсат-лань
И это было тысячу лет назад
И это было тысячу лет назад

...Невеста моя! я пойду поплыву в Турцию в Грецию в Аравию и вернусь богат
И я ухожу нищ млад смугл а вернусь злат
И я привезу тебе греческий ярый густой как звезда Хидда смарагд
И я привезу тебе африканский несметный палящий как звезда многогорбых нубийских пустынь Джидда алмаз
И я скоро вернусь а ты жди меня на берегу брегу дева Ахалсат!..
Талатта! Талатта!.. Таласса! Таласса!.. О море море!.. Прими сбереги верни меня!..
Невеста невесто жди жди меня!
Жди Ахалсат-лань!..
И это было тысячу лет назад...

...Невеста жди меня... Жди Ахалсат-лань!..
И он входит в ладью колхидскую ахейскую смоляную
И остроугольный латинский домотканый крылатый парус льется трепещет над ним
Как майская пицундская бабочка пыльцовая сыпучая обильная...

...Да!.. Прощай! прощай! прощай!..
Жди Ахалсат!.. Хидда-смарагд!.. Джидда-алмаз!..
Жди Ахалсат-лань!..

...Я буду ждать тебя Магаддар-гора
Я буду жечь возводить творить костры в ночах
Я буду следить искать твой парус в многокипящих среброшумящих волнах волнах волнах
И мой гранатовый налив цветок росток цвести и рдеть не не станет без тебя...

И это было тысячу лет назад...

И лодка жениха ушла
И в Понт Эвксинский ладья колхидская ахейская с латинским парусом сошла истаяла изошла
И каждую ночь и каждую ночь Ахалсат-лань собирала прибрежный морской хворост
И костры возводила берегла в ночах
И ждала
И прошло тридцать лет
И была ночь Рождества Христа
И Ахалсат-лань сидела у костра и в море глядели смоляные как черные росистые ежевики очи ея
И были у нее текучие колхидские лани глаза а теперь от ожиданья стали очи необъятные абхазского орла
И были у нее молодые глаза а стали от моря от ветра от летучего текучего песка от еженощного костра стали очи бзыбьского орла

И тут явился взвился восстал латинский парус в волнах
И тут явилась содвигалась колыхалась колебалась на волне ахейская колхидская знакомая незабвенная ладья
И там стоял Магаддар-гора
И он был стар
И парус был рван
И ладья была дряхла#
Но Ахалсат-лань была млада!
Но Ахалсат была юна!
Но Ахалсат дождалась...
Но дождались догляделись очи верные ея...

И это было тысячу лет назад
И это было тысячу лет назад

И Магаддар-гора сел у костра
Невеста моя многожданная скоро станешь ты моя жена!
Я пришел узнать, как ты ждешь меня...
Многотерпеливая многотерпкая невеста моя
Ты верна ль как спелотелая жена?..
А не будешь верна — я убью тебя!..
И он брал гладил ласкал лелеял берег руки ея почерневшие от тысячи костров
И он целовал вечнозеленые вечнорозовые терпкие сливы вечнодевьих сосков
А утром вновь ушел в Эвксинский Понт...

...О Ахалсат-лань моя! я привезу тебе греческий ярый густой косматый как самшитовая звезда Хидда смарагд
О Ахалсат моя! я привезу тебе аравийский знойный палящий как звезда многогорбых пустынь звезда Джидда кинжал алмаз
Но как сладок велик кочевой мир Ахалсат!
Но стал я бродягой Ахалсат
Но нет! нет! нет мне пути назад
Но парус мой дряхл ветх но душа как перелетная птица моя
Но не жди меня Ахалсат-лань
Но я бродяга на века невеста бедная горючая плакучая прибрежная моя
Ахалсат не жди меня
Ахалсат не пали не возводи одинокие костры девственницы в ночах ночах ночах бродяги жениха
Я боле боле пьян пьян необъятными безымянными бездонными дорогами и языками слепыми сладкими иных народов иных стран
И только смерть прервет порвет дороги струны жилы пьяные пыльныя неоглядные родимые блаженные моя
И люди любят ближних своих а полюбил дальних чужих я
И я птица кочующая ночующая в чужих гнезда#х селениях градах
Не жди меня Ахалсат
И что ждать что отворять заветные врата для блудного горького пахучего дремучего гладного хладного пса
И где где где родина волка
Прощай Ахалсат с глазами горного покорного бзыбьского безбрежного орла
Прощай!..

И родимый дряхлый долгожданный парус канул сгинул яростно в агатовых валах горах волна#х
...Не жди Ахалсат-лань!.. Прощай!.. На века#!..

Но она улыбалась на пустынном брегу где сарматские древние сосны растут

...Магаддар-гора Магаддар-гора мой вечнозеленый жених мне не нужен смарагд! мне не нужен алмаз!
Магаддар-гора! мне нужен твой ветхий парус в волнах!..
Магаддар-гора! я буду ждать тебя как древляя тысячелетняя сарматская колхидская сосна
Магаддар-гора жених мой я буду разгонять выращивать ставить возводить костры веселые сиротские блаженные в ночах
Я буду возводить костры невесты девы девственницы в ночь жениха...

И она улыбалась на брегу и агатовая бархатная парчовая волна избегала усмирялась у ног смуглых спелых девьих непочатых нетронутых ея...

...Айя! человеки человеки ай человеки ай сладка смертна вечна любовь несметнее пустынь морей песка песка песка
Ай человеки ай любовь вечнопадучая вечногремучая святая ярая блаженная падучая блескучая змея звезда!
Ай да куда летишь грядешь горишь пылишь палишь вечномладая летучая исторгающая россыпь осыпь изумрудов да алмазов беглая текучая божия слезная захожая звезда
Ай да куда летишь куда летишь куда куда куда куда?..
Ай любовь звезда вечнопадучая рассыпчатая свя#тая куда?..

...Прощай Ахалсат-лань!..

...Я буду ждать тебя вовеки Магаддар-гора!
Я буду ждать тебя пока кочуют над Колхидой над Пицундой солнце да луна
Я буду ждать тебя мой дряхлый ветхий изотлелый вечный парус в яростных агатовых ликующих волнах
Я буду ждать тебя Магаддар-гора...

...Ай человеки ай ай ай ай аи... Да куда?..
Куда течет ползет плывет грядет гремучая падучая змея любовь звезда?..

И это было тысячу лет назад
И это было тысячу лет назад...

...И вот я иду вечерним пустынным пицундским брегом
Где пицундские сарматские телесные древлие мясистые сосны сосны растут
Где самшитовые бархатные рощи густотелые маслянистые стоят чадят творят хранят
Где дремучие пахучие клейкие жуки-носороги и бабочки мучнистые летят пылят забывшись слепившись сцепившись в магнолий сахарных развалистых жирных завязах цветах
И вот я иду пустынным брегом брегом берегом
И там бредет женщина иль дева
И она наклоняется и подбирает мокрый хворост
И я гляжу на нее и не пойму — она бредет вдоль моря иль по морю
И не пойму — она грядет вдоль моря иль по морю
И я бегу бегу бегу за ней и догоняю долго долго долго
И не могу догнать ее потому ли что она грядет бредет поет улыбается по мо#рю морю морю морю
И я кричу: скажи хоть как звать тебя?
И она говорит: Ахалсат-лань... Я собираю хворост для костра...
И уходит
И у нее на чистом снежном девьем нетронутом плече чайка вьется лепится хлопочет
И у чайки горючие человечьи очи очи очи...
И Ахалсат-лань уходит уходит уходит
И я стою и не пойму — она уходит вдоль моря иль по мо#рю
Не пойму я о Боже
Но стою но плачу захожусь заливаюсь плачу я блаженною счастливою слезой слезой слезою…

1977 г.

ВЕНГЕРСКИЕ ЭЛЕГИИ

Шандор Пётефи
Юдифь Юдифь
А ты жди жди жди
А ты жди в ночь половодья
Ай Юдифь а ты жди
Ай Юдифь Юдифь Юдифь а ты дева наводненья а ты дева половодья
А ты дева неоглядных фазаньих мадьярских несметных золотых златых пьяных чудовых бархатных теснящихся избыточных подсолнухов подсолнухов подсолнухов

А там доселе неслышно Шандор Пётефи с ружьем бродит бродит заблудившись затонувши в мареве хмельных подсолнухов
И алмазные фазаны садятся кротко тихо прирученно на ружье его загробное

Ай Шандор Шандор где ты бродишь ходишь
Ай Шандор где где где твоя златая золотая вечная бескровная охота
Ай Шандор где возлетают фазаны твоя безысходныя вечныя нетронутыя хладныя холодные
Ай Шандор встреча встреча скоро скоро скоро
Ай боже ай скоро ль
Ай боже пусть тогда меня уложат да пустят навек блуждать в мадьярские чудовые святые неоглядные подсолнухи
И скажут люди на ином наречье: Он не помер
Он только заблудился в море необъятных мадьярских сладких тесных золотых златых подсолнухов
Он скоро выйдет к Тиссе из подсолнухов и воды вешней прибыльной богатой сладкой напьется
Ай да что я?
Что я заблудился что ли в золотых неисчислимых пьяных подсолнухах пустынных многосолнечных

Ай Юдифь пока живой я!
Ай Юдифь ай дева наводненья дева многоводья дева половодья
Ай Юдифь ты жди в ночь воды
В ночь половодья жди
Когда Тисса ночная тайно заберет затопит прибрежные тополи и дубы
Ты жди
Когда вода слепая ночная вольная затопит колени серебряные несметные округлые твои
Когда вода тисская темная восставшая затопит соски в розовых ореолах разводьях разбродах девичьи соски нецелованные плодовые долгожданные твои твои твои
Ты жди
Когда вода тайная хмельная взойдет до горла до губ смятенных ленных спелых девьих твоих
Ты жди
Юдифь Юдифь ты жди
Ай золотая Венгрия ай дева жди жди жди на брегу большой воды

И выйдет к Тиссе Шандор из подсолнухов немых глухих златых ночных
И станет сладку воду пить
И будут виться ворожить стоять фазаны золотые у смоляной его улыбчивой доверчивой главы
Юдифь
Жди!..

Смерть Поэта

Когда придет мой срок
Когда придет мой час
Я выйду в сизый вечер повечерье Тиссаденды
Я выйду в сизый вечер Тиссаденды дальней дальней давней мадиарской деревеньки ветхой ветхой ветхой
Я выйду в марево во зыбкое во золотое марево кудрявых лепых дивных виноградников кукуруз пшениц подсолнухов блаженных отягченных
Я выйду в марево во стадо коров бредущих отягченных напоенных ленных
Я выйду и окунусь утону забудусь заблужусь в марево полей холмов чудящих пьяных моленных
Когда придет мой срок
Когда придет мой час последний
Я утону я захлебнусь зайдусь я окунусь забудусь в мареве бездонном твоих кудрявых пьяных бредовых виноградников пшениц кукуруз подсолнухов
О Венгрия о Венгрия моя моя моя веселая подруга чарая вечерница
И заблужусь в полях златых подсолнухов необъятно ненаглядно вечереющих густеющих
И лишь падучая гремучая текучая рассыпчатая звезда августа серпеня густаря звезда вечерница меня заблудшего в полях отыщет отягченная блаженная
И лишь падучая звезда хвостатая последняя меня в полях покойных погребальных святых найдет отыщет осенит согреет напоследок

В мадьярских полях
            Маргит Ковач, сельской учительнице

Там можно на лету погладить шелковую лепую лепечущую бабочку мадьярскую
И проводить ее в поля подсолнухов златящихся теснящихся безбрежно необъятно ненаглядно
Там можно на лету погладить кротко трепетную бабочку
И долго долго на перстах твоих пыльца серебряная не угомонится не осядет не уляжется
Да не истратится святая божья осиянная

* * *
             Блаженному Ласло Захемски – рыцарю в пустыне

…И вечерние вечеровые коровы несметные мадьярские многоплодовые многососцовые многомлековые коровы уже уже уже бредут грядут плывут с полей по хатам по домам
А я бреду навстречь из дому в дремные во неоглядные мадьярские поля чужбинные родимые поля поля
Где смутно колосится где колеблется где золотится неоглядная тайная вечеря златых подсолнухов пшениц и кукуруз
Уууууу...

И лишь одна корова смутно знобко зыбко озирается тревожно
И долго долго мне глядит вослед печальными разливными полноводными очами
Как матерь русская родная дальная родимая моя моя моя моя...

* * *
Когда я умру о Венгрия
В далекой азийской пыли вдали от тебя о Венгрия
Пусть хоть один из мириадов твоих золотых августовских избыточных подсолнухов денных
Наклонится напоенный и тихо обломится обвалится обрушится склоненный отягченный
И заплачет одиноко спелыми сладкими слезами семенами медленными
В дальную теплую обильную пыль тиссадендскую
Где я.бродил босым
По твоим холмам хмельным
О Венгрия

* * *
          Адели Галвач, переводчице русской литературы

И днем полуденные подсолнухи разморенные мадьярские стоят стоят стоят неисчислимые от солнца золотые золотые золотые да сухие
А ночью они бродяг по туманным млековым долинам все от звезд серебряные серебристые сребристые
Росистые

* * *
            Риго Бела – весёлому мудрому гусару

О путник бредущий впадающий в меланхолию лунных долин
И сухо шуршит под ногами ностальгия осенней травы
И пожелтевший кузнечик печальный весь дрожит от падучей звезды
О путник ночной безымянный
Я знаю я знаю кто Ты…

* * *
И там в дальней ветхой деревне Тиссаденде
Я жил гостил у сельской простой полевой мимолетной хрупкой учительницы Маргит Ковач и ее мужа прекрасноусого хмельного Тибора-Тиби
И у них было сорок белых жемчужных атласных тоскующих кур
И два жгучих смоляных певучих сильнокрылых крутоногих петуха
(Когда я гляжу на редких петухов повелителей и многочисленных податливых кур — я всегда завидую петухам)
И по ночам я тайно кормил петухов и кур отборной золотистой пыльной вольной пшеницей из мешка
И они меня чуяли ждали по ночам в старом рваном звездном святом сарае
И снежные жемчужные бессонные куры ели клевали глотали златую вольную пшеницу
И смоляные боевые атласные петухи ели клевали глотали златую ночную тайную сладкую пшеницу
Я давно уехал из Тиссаденды из Венгрии Венгрии Венгрии
Прошел год
От тех сорока кур и двух петухов наверное осталось в живых десять тоскующих жемчужных снежных снежных (седеют ли снежные куры?) кур
И один смоляной (седеют ли смоляные петухи?) незабвенный одинокий уже молчаливый петух
Прошел год с той поры
Но я знаю что они ждут меня по ночам недоуменно обделенно обмануто глядя из дряхлого сарая на звезды похожие на рассыпанную пшеницу
Ждут чтобы я накормил их золотой ночной тайной сладкой вольной пшеницей из мешка
Они ждут меня
Один смоляной одинокий атласный петух
И десять жемчужных тоскующих уцелевших кур...

* * *
Я тайно сладко знал что на чужбине не помру
И потому любил чужбину чуя вечность

Звонарь Йошка
Ларисе Васильевой

...Искусство это заброшено...
Встарь хорошие звонари ценились
и упражнялись красным звоном,
распетливались по рукам и ногам,
качались на зыбки и звонили
согласно в дюжину колоколов...
В. Даль

И там в той деревеньке Тиссаденде был ветхий костел ветхий ветхий
И там был звонарь Йошка ветхий ветхий
И как все звонари он всегда был пиан и весел
И каждое утро я садился в траву и слушал как колокол Йошки будил золотые густые окрестности
И они кротко дымно дивно ответствовали
И я слушал как колокол Йошки будил золотые подсолнухи и кукурузы и пшеницы золотеющие златовеющие златодремлющие
И Йошка с колокольни видел как я сижу в траве и слушаю его колокол одинокий заброшенный забвенный

О Боже как тоскует человек по человеку
О Боже как тоскует колокол по церкви
И колокол людей в церковь сзывает а сам в церкви никогда не бывает
О Боже как тоскует певец в пустыне безответной

И это было на чужбине в дальней дальней ветхой ветхой мадиарской деревушке Тиссаденде
О мой звонарь собрат Йошка певень певун далекий венгерский дальный дальный ветхий
И я услышал я нашел тебя и сел навек во травы благостные летние смиренные
Куда мы все сойдем смиримся претворимся в свой черед иль близкий иль далекий
И с того утра стал твой колокол заливаться радоваться ликовать красным звоном трепетным долгим долгим густым медленным
И много много дней я просидел в траве и долго долго дремно дремно слушал колокол небесный
И много дней не мог уехать и оставить тебя мой собрат Йошка ветхий ветхий ветхий
И тайной ночью августовской звездопадной не прощаясь я уехал
Йошка прости мне мимолетному
Йошка но в далекой московской ночи ночи ночи осенней
Я часто часто слышу твой колокол далекий дальный незабвенный
И через многие версты как журавль перелетный
Доносится в мою московскую ночь тишь твой колокол блаженный дальный дальный ветхий ветхий ветхий

Йошка прости мне мимолетному прости мне ту ночь бегства
Но Йошка Йошка я знаю ты ищешь меня ты звонишь звонишь в одинокой ночи тиссадендской
Йошка ты глядишь с колокольни на осеннюю траву где я сидел моленно в травах летних
Йошка я слышу слышу слышу твой голос колокол язык небесный блаженный

О Боже как тоскует человек по человеку
Йошка друже я слышу тебя навеки
Я слышу тебя Йошка дальный дальный божий родный брат мой мадьяр человече

«КИПРСКИЕ ЭЛЕГИИ»
I
В древлем нагорном монастыре Ставровуни
 Сотворенном поставленном Святой Еленой в 327 виноградном блаженном году году году (а я 
        родился в 1936 году би¬рюзового таджикского изюма)
В древлем монастыре Ставровуни
Хранится покоится янтарный волокнистый Святой Брусок Осколок
Креста Христа Спасителя запеленутый обернутый в сереб¬ряную глухую ризу ткань кольчугу…

В древлем монастыре Святой Марии Киккос основанном в 1100 году
Осиянно чародейно чудотворно хранится покоится в золо¬том глухом окладе и киоте
Икона сотворенная писаная Святым Лукой с живодышащего живолепетного живодивного Лика   
        Богородицы
И от Нее идет неслышное непостижимое неизъяснимое не¬изреченное трепетливое сиянье дыханье
        ласканье чрез глу¬хое замкнутое золото ризы оклада и киота

Я целовал трепещущее тайновидящее золото оклада и киота
Но монахи не позволяют не отворяют глухой оклад
Чтоб не обжечься смертному от очес дивнозвездных чаро¬дейных несказанных Богоблаженной
        Богородицы
Но я и через золото глухое радостно ожегся
Боже! Боже! Боже! Боже!..

II
А в древлем древлем в Средиземном море
В нетленные дочеловечьи времена Господом Вседержите¬лем Всесоздателем основанном
        исполненном
Есть! есть! хранится таится длится серебряная очарованная нерастворяемая ненарушаемая Иордана
        купель струя
В которой Иоанн Креститель крестил помещал благослов¬лял молил Иисуса Христа

Да никто из живых человеков и рыб не знает где она

Древний монах из Ставровуни знал да помер да тайну с со¬бою взял…

III
Старый монах в древлем монастыре Ставровуни
Основанном Святой Еленой в 327 блаженном пыльном апель¬синовом златом году
Воспомнил свою давноушедшую давномладую давноусопшую навек возлюбленную матушку   
        матушку матушку

Осенний необъятный нагорный ветер занес сухую соринку в глаз
И унес соринку
Влажную...

IV
Все кипрские холмы виноградники монастыри маслины сады лимонные сады апельсиновые янтарные 
        живые златые зо¬лотые
И даже Афродита-Киприда вечновыходящая вечновиноградногрудая вечногрядущая у пенных
        морских скал
И даже пенная Афродита-Киприда - все шершаво сладко пахнут пылью пылью пылью
Блаженной дохристианской языческой допотопной дочеловечьей летучей плотью перстью пылью
        пылью
Эллинской целебной мраморной кочующей победной пы¬лью пылью монашескою пылью
Эллинскою пылью
Для русской заброшенной заснеженной византийской души
Неизъяснимо необъятно непоправимо неугасимо неупиваемо неутоленносладимой сладимой 
        сладимой

Ах Господи! как? как мне на последних псковских смерт¬ных покрывалах первоснежных полях
Стать кочующей эл¬линской врачующею пылью пылью пылью
Пылью Богоносимой Богохранимой

А у нас уже на Руси вдали первоснежок предзимья ноября порхает над полями чудотворными
        безвинными
Ах русский византийский православный быстротающий первоснежок
Ах Святая Вечная Пыль Эллинизма

V
На древней на древлей монастырской на горе Ставровуни
В древней древлей куввуклии часовне я слезно помолился и поставил нищую свещу
И почуял что Господь все медлит все отодвигает уже лакомый уже желанный срок мой

Господь! Щедре! Сил в душе как капель дождевых на Кип¬ре летнем несть несть несть
Но коль Ты позволяешь упускаешь отпускаешь Щедре Щедре мне мне мне
Я срываю кисть дикого винограда да пью пыльны ягоды да по горе в пыли опять бреду
Да в монастырской заброшенной куввуклии часовне где от жары и камни умирают рассыпаясь
Я не за себя молюсь не за себя творю горящую свещу

Господь! а в русском поле нынче не винограды текут а первоснега на нищие на кроткие на псковские
        поля мои метут бредут
Господь! Помилуй Русь!
Отодвинь вместо меня взамен меня мя Ей близкий срок!
Дай Ей Святой Распятой в снежны руки дай дай золотых текучих гроздьев виноградов кипрских 
        медовых ян¬тарных
О Великий Виноградарь…

VI
В пыльных золотистых ворожащих неистово курчавых медотекуших виноградниках монастырских
        кипрских
Чужие чужеликие чужеязыкие монахи и иные человеки мне по-матерински по-отечески забыто
        улыбаются кланяются молитвенно
Ай забытые забытые в Руси заснеженной далекой неповинно страждущей Руси прохожих человеков
        позабытые улыбки
Аль вы приснились мне родимые слезные на Руси навек за¬бытые
Ай Господи! а есть ли на земле Твоей осенней виноградной тучной кипрской человеки мимолетные
        чужие
А в мире нет чужих а есть только родные…

VII
Мотылек над Морем Средиземным бешено слепо несется в открытое море упоенно растопыренно
Куда? куда? куда ты в волны уходишь от берега спасительного
Иль не чуешь не соотносишь не соизмеряешь свои слепые святые пыльцовые пахучие краткие
        мимолетные крылья
 С необъятным алчным морем морем морем

Ах безумный древнеэллинский мотылек
Влюбленный в гибельное море море море
Таласса! Таласса! Таласса!..
И все уходишь уходишь уходишь блаженно от берега в ла¬зоревые волны...
И омочаешь навек насмерть крылия пыльцовые пыльцовые пыльцовые...

VIII
Я ночью не спал в Лимассоле и глядел в лунное окно
На лунной поляне у Средиземного моря кошка грациозно витая терзала неслышно перламутровую
        травяную обречен¬ную безысходную мышь
Для поэта - это чарующее лунное зрелище
Для кошки - это хищная сладостная упоенная охота
Для мыши - это мучительная смерть…

Господь! Ты с кем?..

IX
Дервиш на Кипре
Дервиш на Кипре бродил по виноградным пыльным доро¬гам виноградного первозданного православья дорусского доснежного исконного
Но никто не давал ему на блаженных дорогах в ладонь нищую его
Тогда худой и до кости светящийся голодный но веселый дервиш пришел на ночной брег Средиземного моря
Ночь бархатная теплая творилась ткалась плыла и казалось что с кипрского брега видна жемчужная Святая Земля где божьим нищим и сирым рай
Тогда дервиш закрыл глаза и протянул к морю как нищий безнадежно две обвислые руки с мольбой о подаяньи
Две руки прошенья две руки милостыни протянул распрос¬тер раскинул дервиш над морем ночным…

Тут он почуял что правая рука его словно отошла от плеча его и неистово протянулась над морем вдаль
Дервиш Ходжа Зульфикар подумал что рука его отлетела отошла от тела, но тут он почуял, что волны трогают его руку дремотно ласково - значит не ушла она от тела а толь¬ко неистово протянулась над морем
Потом рука вернулась к дервишу и он увидел на ладони комок первого полевого снега
И дервиш съел дивный све¬жий снег этот ибо от жажды на брегу чужого соленого Сре¬диземного моря страдала гортань его…

Тогда дервиш понял что рука его нищая побывала на Руси на родине его матери на родимых нищих новгородских рус¬ских дальных полях
Где нынче в ноябре первые снега по¬крова летят на поля
Где не убраны лен рожь и капуста, ибо некому убирать, ибо русские мужи самогонно повально кро¬мешно пиано спят, а жены не родят

Тогда дервиш почуял, что левая его рука в ночи неистово уходит над морем в блаженные пустыни корейшитов и не¬фтяных шейхов и саудовских королей и золотых златокожих верблюдов родимого Магриба где бродил и стал свя¬той пылью кочевой его дед Ходжа Зульфикар
И рука не отлетела а протянулась потому что дервиш чуял что волны плещутся о его руку подаянья 
Потом рука столь же неистово вернулась втянулась вспять и дервиш увидел на лунной ладони золотой древний магрибский динар
Тогда дервиш забыв помолиться благодарно Аллаху пошел в близкую прибрежную таверну и взял бутылку золотисто¬го бархатистого вина «Святой Пантелеймон» и лепешку до¬мотканого домопеченого хлеба…
Русь – вода, Азия – хлеб…
А без воды и хлеба – смерть…

1996 г.

ПАМЯТИ МАНДЕЛЬШТАМА
Из гранитной Чаши Петербурга он испил и глаза закрыл
Только в Чаше той еще царем Петром отравлена уязвлена вода
Только ходит бродит в Чаше той дурман туман хворь тлен зелень плесень пагуба вода волна
Только в Чаше той не мед лихой а скорбный ярый утлый яд
Погоди поэт! не пей! беги! ведь жизнь одна! побереги себя!
И как пророк Иона от Ниневии беги плыви струись отринув божий Глас-Указ
Айда!.. ай Господи ай воля необъятная Твоя да жизнь одна короткая моя
Ай Господи пусти в воронежские ссыльные привольные душмяные пчелиные поля поля поля
Ай пусти гулять ромашки рвать да деревенских одичалых спелых вдов колодезных прохладных на медвяных сеновалах мять сладить да ненасытно ублажать
Ай Господи ай дай мне жизнь как чашу пенную армянскую испить да самовластно расплескать
Но!

Из чугунной из гранитной Чаши Петербурга всласть до дна он испил
И глаза словно пьющая птица закрыл
Только калием цианистым в той Чаше отдает горчит рябит беда вода
Только ходит бродит в Чаше той как зелено вино прогорклое волна дрожь падь волна волна вода
Только Чаша та царем Петром доверху насмерть налита
Только Чаши той на всех поэтов хватит на века
Ай испей! ай хороша! сладка! ай дрожи лютой пагубы полна полна полна
Ай сладка!
И!
И к ледовому декабрьскому гранитному краю Чаши
Приросли прилипли до крови оборваны обмучены певучие богохмельные одурманенные одурелые маковые соловьиные уста уста уста
И!
И пророк Иона из Сибири по реке Неве в свою Ниневию в свой Петербург торопко обреченно свято весело ступал!
Бог был с ним
И щурясь улыбаясь как блаженное дитя во травах летних спелых
Он бродил сходил он немокренно брел по невским радостным пресветлым родниковым по внимающим вод’а#м
Мандельштам
И под ним смирялась опадала со шипением тленным невская всевечная погромная петрова ядоносная змеиная волна
И под ним стала устанавливалась покорялась очищалась простиралась гладь неистовых святых
     небесных лазоревых зеркал и хрусталя
И на миг там дико разразился отразился явился провился
Его древний горбоносый кочевой верблюжий заблудший аравийский лик как Лик Отца
И тогда!

О Господи! О Авве! Отче!
Он руками как крылами отсыревшими неверными о безумный душный гиблый невский воздух Петербурга напоследок тяжко восплескал
Возроптал: О Господь Ты усмирил унял реку Ты уложил волну
Господь Ты указал избрал меня и двигнул немокренно по сухим вод’а#м волн’а#м
Господи прости мне но устал я грезить выть пророком устал светочем костром в ночи пылать страдать
Господи прости мне но я слаб я хочу быть ночью а не костром
Господи устал я тешить песнями пустынными небесными глухой хмельной земляной овечий повальный чужестранный червь-народ
Господи душа уж не летит уж не поет
Господи прости мне я ведь тленный человече я ведь травяная майская веселая заблудшая овца
Господи теперь оставь забудь помилуй безымянного меня мя
Господи Твоя несметна Чаша — не моя она — под нею подломилась шея жизнь душа нога моя

Тогда бездонная свирепая вода под ним навеки с визгом треснула да раскололась раздалась разшлась
Господи! Ты зол! И значит есмь Ты если кара есть Твоя!
Он радостно вскричал на донные пески глухие беспробудные блаженными ступнями навек опускаясь нисходя
Тогда Господь сказал: Певец! теперь ты веришь! - и за это поверну верну возьму тебя я вспять!..
Осанна! Аллилуйя! Ааааа...


Тогда очнулся Мандельштам
Ногами утопая упадая в шелковых податливых душистых льнущих словно губы полуночной колыбельной матери песках песках песках
Осанна! Аллилуйя! аааа...

Окрест него родимая пустыня...
Нощь...
Египет хворых фараонов...
Тьма как тьма сладчайшая утробы материнской...
Саксаульный куст-терновник куст-кровавник пламенеющий поодаль Божий Зрак...
На весь свет блеющая блаженная свежезакланная неповинная овца...
Осанна... Аллилуйя... ааааа... —
Авель! Каин! Дети!.. Пора спать!..— кличет за барханом Ева Первомать...

А в небесах а в небесах а в низких жгучих небесах горящий как библейская месопотамская ассиро-вавилонская солома шар
Вселенский поводырь слепых племен-народов алмаз костер колодезь пламени
Иакова Моисеева Давидова Иисусова Триединая Триипостасная падучая погромная громокипящая целебная Звезда
Шалом шалом нетленная в барханах тленных вечная кочующая Пирамида Ладья Яхве родина верблюдица трехгорбая трех¬глазая текучая моя
Шалом кочующая родина моя
Элохим! О Господь! VHWH! Адонай!
Из гранитной Чаши Петербурга он испил и бессмертье вкусил
Кто смело пьет из отравленной чаши — тот бессмертен тот обречен на вечную жизнь
Аминь…



ПЕРЕДЕЛКИНО – СЕЛЕНЬЕ ПОЭТОВ

                …Я памятник себе воздвиг нерукотворный…
                А. С. Пушкин
                …И сосны под ветром качаются маются как
                вечнопианые поэты Руси и Эллады…

Есть древлетелый храм весь в тесных персях куполах златых
Есть патриарх в павлиньих яшмовых палатах хоромах одиноких
         малахитовых колодезно святых
Есть смятый вечным русским ветром поредевший монастырский сад
         над кладбищем поэтов поистлевших
Есть небо в неизбывных вечных неутоленных звездах

И только нет великого поэта

Тогда зачем селенье мимолетных стихотворцев обреченных бабочек забвенья
Тогда зачем кладбище если нет на нём жильцов бессмертных
И патриарх зачем в павлиньей одинокой клети
И вечный храм зачем о золотых куполах персях
Которые нетронуты непочаты устами млековых младенцев новорожденных

Тогда зачем и звёзды и ветер и все все все земные тщетные бесследные
         дома града селенья
Если нет великого поэта…

Лишь сосен переделкинских мезозойских первобытных красноталых
         колыханье вымирающее
Летит летит как лепет как напоминанье
О вечноблудных вечнокачающихся вечнокающихся но вечноживых
        поэтах Византии и Эллады вечносвятопьяных

Зачем тогда немое мирозданье
Если нет великого поэта…

Тогда великий вечный эллин византиец русич азиат поэт Руси немой
         и тайной Азии         
У кладбища истлевшего является
Блаже! Кто ты кто ты кто ты безымянный?
   

Он улыбается неслышно и блаженно шепчет как тысячелетняя сосна
         качаясь маясь каясь

Зульфикаров