Прошло уже немало лет и зим,
И мыслей в голове переворочалось.
В деревне древней старый Никодим
Свечу гасил... Деревня обесточилась
Уже давно. Забыли все о ней.
Не возят сахар и не лечат более.
Старик к концу своих бесславных дней
Привык уже мириться с божьей волею.
Огонь задув, прилег на свой диван.
Но стало вдруг светло, как в летний полдень.
Подумал старый: "Вроде бы не пьян...
А может то конец уж на подходе?"
Услышал шелест мягкого крыла
И чье-то за спиной своей дыхание.
Да повернуться - шея затекла.
И дед сказал, недугу в оправдание:
"Прости мне, смерть, что не к тебе лицом,
Давно тебя я жду, и рад безмерно.
Готов давно я встретиться с отцом.
Но что-то не торопишься ты, верно...
Или услышать хочешь ты про то,
Как жизнь прожил и как грешил и клялся?
Не жди, я с детства попросту никто.
В деревне этой я один остался".
Но вдруг услышал дед вопрос. Притом
Как будто в голове он звук услышал:
"Скажи мне, старче, где Марии дом?
Не тут ли? Я узнал его по крыше!"
Старик опешил: "А тебе зачем?
Мария - мать моя, но померла она"...
И будто грянул гром над миром всем,
А после мир накрыла тишина...
И в тишине вдруг слышит Никодим,
Как всхлипывает кто-то за спиною.
А он уж думал, что опять один...
"Да кто ж это беседовал со мною?"
Кряхтя, он развернулся наконец
В ту сторону, где некто находился.
"Ядрен батон! Ой, т.е. свят отец!" -
Немало дед в пространство удивился.
Облокотившись на трухлявый стол,
Сидит крылатый дядька и рыдает.
Старик к нему, жалея, подошел:
"Попей, милок", - водицы предлагает.
И говорит крылатый (как в мозгу):
"Прости меня, я опоздал немного.
И ничего исправить не могу.
Часы другие в кабинете Бога.
Намедни ежедневник потерял,
А там намечен был визит на Землю.
Я долго это время вспоминал.
Я, знаешь, опозданий не приемлю...
И мне казалось, что я вспомнил час,
Когда к Марии вовремя спуститься.
И вот сижу тут пред тобой сейчас...
И надо ж было этому случиться"...
Погоревал, поплакал... "Вот чудак!"
Собрался, пару перьев обронил...
Старик, прощаясь: "А зовут-то как?"
"Уже неважно... В общем... Гавриил"...