Молочные россыпи сахарной пудры,
Укрыли промёрзшею кожу дороги.
Я шёл за процессией в некой тревоге,
Ловя отражение солнечных кудрей.
Застывшим тоннелем сурьмяная вата,
Нас всех провожала в глубины кладбИща.
В тулупе потёртом, засаленном нищий,
Пристроился к люду. Чья скорбная дата?
Зачем я иду за толпою не знаю,
И даже не помню, как здесь оказался.
Наверное, ночь прожигая набрался,
В картёжном азарте. С судьбою играю!
Вот встала повозка, и гроб уложили,
На два потемневших резных табурета,
А крышку чернично-вишнёвого цвета,
С крестом и венками поодаль сгрузили.
Сирень омертвевшая тихо дрожала,
Пронзённая острыми жалами хлада.
С кадилом взлетал раскурившийся ладан.
И «Вечная память» в припеве звучало.
Своих я увидел родных и знакомых,
В народе, что гроб обступил тесным кругом.
Не уж то мой дядька, рассорившись с другом,
Представился Богу от травм невесомых.
Но поп повторял меж молитв: «Михаила»,
А родственник: Дмитрий, да крепок притом.
Да чёрт бы с ним (с дядькой) забитым хлыстом.
Кто смел пробудить меня хмЕльного силой!?
Слащавый дымок разгонялся взносившись,
Вдруг люд поредел. Я протиснулся к гробу,
Там Сенька дружок прослезившись, в ознобе,
Прощался, с усопшим, ко лбу приложившись.
Как может быть так, задрожав, я отпрянул,
Упал на колени, от слёз задыхаюсь.
Зачем в страшном ящике, в бархат вжимаюсь,
Зачем прежний лик синевою проглянул.
Седую траншею в мгновенье затмило.
Земля застучала по крыше ночлежки,
И крест укрепили без всяческой спешки.
Цветы возложили старательно мило.
Родные отправились вслед катафалка,
А «Тех, что не знал» разошлись по погосту,
(И в это поверить Вам будет непросто),
В могилах скрываясь, как в пене мочалка.
Свой путь прорезая колёса скользили,
На крУжевах платьев мельчайших жемчужин.
А батюшка верно уж думал про ужин,
Коль знатный покойник так Помины ж были…..