Я царь. Немножко червь, но больше – царь.
Довольно часто грозный и могучий.
У тополиной моли нет лица,
есть туловище и нахальства куча.
В мой царский дом она пришла как гость,
усталая, легла на подоконник.
Пишу о ней, превозмогая злость,
поскольку, честно, моли не поклонник.
Другим героям сердце отдано,
наверно, зря – им этого не надо.
И вот пишу про серое ничтожество,
оно меня подбадривает взглядом.
Давай, внимай – ты обжилась, твой лес
отныне здесь, в коробке с геркулесом,
твои внучата пользуют корнфлекс,
и поражают махом крыл и весом.
Сейчас зима, о тополя дитя.
Мои герои полегли под снегом.
Надеюсь, что они всего лишь спят,
надеюсь, сон закончится побегом...
да-да, про моль же! ты пережила
июльский жар, вонищу, дым пожарищ
в пакете, где хранился мармелад,
а в сентябре к тебе пришел товарищ,
твой первый муж...нет, к черту этот гимн,
он гадок мне, я умываю руки.
Ведь сердце (см. выше) было отдано другим,
я им пишу – прекрасным, дорогим!
.....
Вот летний день. Кузнечик из ноги
выуживает маленькие звуки.
Слизняк, стесняясь выйти в свет нагим,
сидит в тени и думает про брюки.
Бесстрашный клещ готов упасть с куста
на каждого, ни капельки не труся.
У гусеницы нежной есть мечта,
хотя она и без - такая пуся.
Натянута прозрачнейшая нить,
соединяя небеса и листья,
паук по ней несется во всю прыть
и прыгает, и падает, и виснет –
рождая тем таинственный узор,
на радость всем летающим козявкам,
одна лишь опускает долу взор –
ей странно, неуверенно и зябко.
Седой комар, далекий от искусств,
личинкам врет о подвигах кровавых,
спит тихий клоп, медведка чистит ус,
повсюду жизнь, ее скрывают травы.
Друзья, друзья! О, как вы далеки!
В каких лугах у вас пиры и танцы?
Со мною моль. Кормлю ее с руки.
Она жует. И мне пора питаться.