Корпус больничный, как все, разве что – подростковый.
Поздняя осень. Устала, замёрзла земля,
и на душе не аккорды, всё больше – оковы,
а за окном: тополя, тополя, тополя.
Глупо ругать этот мир, он и так слишком жалок.
Предолимпийский год выпал, и с тех самых пор:
Запах лекарства, надежды, дрожжей и фиалок,
Холл, телевизор и длинный пустой коридор.
В чём нам виниться, мы разве с тобой виноваты,
юность как юность, но что-то стучит у виска.
Вдоль коридора: палаты, палаты, палаты,
окна, светильники, вечный сквозняк и тоска.
Впрочем, увлёкся, ворчу и без повода ною,
вру про оковы с тоской – были молоды мы.
Маленький корпус, огромная жизнь за стеной и…
девять часов до начала московской зимы.
Может быть пафоса много, да ладно, не гордый,
что нам больницы, когда есть у каждого дом,
но остаются: аккорды, аккорды, аккорды,
глупые тексты, но это уже о другом.
Корпус больничный, почти что у самого входа,
Столбик термометра где-то чуть ниже ноля,
всё, что осталось от предолимпийского года,
ну, и ещё: тополя, тополя, тополя.
* * *