Восемнадцатого октября 1941 года я с мамой, немкой по национальности, за 24 часа должны были покинуть родной многоязычный Тбилиси. Тбилисцы всегда жили дружно, так уж сложилось исторически, не придавая значения, кто на каком языке говорит. Весь класс, ошарашенный нашим отъездом, пришёл прощаться. Было мне одиннадцать лет.
Поезд «Тбилиси – Баку». Дальше из столицы Азербайджана на пароходе в трюме вповалку, испытывая изнурительную морскую болезнь, прибыли в Красноводск. Оттуда в теплушках доехали до Семипалатинска. Иртыш ещё не покрылся льдом, и нам на барже удалось доплыть до Семиярска. Здесь началось распределение переселенцев в ближайшие сёла и аулы. Тридцать километров брели мы вслед за телегой со скарбом, которую волокли быки.
Наконец 7 ноября, к вечеру, обрели крышу над головой и место для ночлега на полу Сельсовета Кривинки. Своеобразный получился «праздник» для переселенцев из тёплого Закавказья в Северный Казахстан. Морозы здесь достигают - 40 градусов. Путешествие, длившееся около трёх недель, наконец закончилось. Что день грядущий нам готовит?
ХОЗЯЙКА ХМУРО, БЕЗ УЛЫБКИ, БАЮКАЯ, КАЧАЕТ ЗЫБКУ
Наступило утро. Нас поселили в избу. Вместо прихожей - хлев с коровой, дверь из хлева ведёт на кухню. Налево - русская печь. Под ней обитают куры. Направо - высокий деревянный ящик (сусек). На нём спят беззубая старуха с восьмилетней Галкой.
"Старуха", судя по девочке, женщина лет тридцати с небольшим. Жена репрессированного из Западной Белоруссии. Галка - симпатичная девчушка с кудрявой тёмно-русой головкой. Она всегда оживлялась, когда узнавала, что в селе кто-то справляет поминки. Хоть что-то можно было поесть за чужой счёт.
Мы с мамой пристроились возле задней стенки кухни на большой корзине в виде сундука, в которой привезли из дому всё необходимое. На ночь приставляли к ней лавку, где, примостившись, спала мама. Из кухни дверь вела в горницу, там жили хозяева - грудастая Нюра - кормящая мать новорождённой Ниночки и бабушка. Всегда в белом платочке довольно аккуратная. Но обе хмурые, неприветливые. Присутствие непрошеных гостей их тяготило, и очень уж выпирала неприязнь к нам, немцам, свалившимся им на голову. Муж Нюры воевал с фашистами. А каково было нам ощущать себя в глазах хозяев в этой роли?
ШЕСТЬДЕСЯТ ЛЕТ СПУСТЯ
Сделаю небольшое отступление, забегая вперёд.
Уже проживая в Обнинске, по памяти набросала карандашом на листе бумаги уголок Кривинки с амбарами, пожарной вышкой и, главное, домом, в котором позже поселились мы с мамой у новых хозяев, которые охотно нас приняли с условием доставлять на зиму дрова.
Их привозил с противоположного берега замёрзшего Иртыша сельский дурачок – Иличка. Это были срубленные ветки вербы, росшей густым кустарником за рекой. Весной кусты покрывались серебристыми пушистыми шариками, отражавшимися в чистых струях Иртыша.
Поселили нас в семье Афонии Островерхова, который «шоферил» на фронте. Жили в небольшом доме с его семьёй: матерью, знахаркой, которую все из-за него звали бабушкой-шоферихой, женой Марусей – сероглазой брюнеткой, которая работала на овцеферме, где заболела бруцеллёзом и тремя ребятишками. До сих пор помню улыбчивого Витюшу с ямочками на щёчках, который шустро передвигался по полу на попе, так как был мал, да ножками слабоват и его сестрёнок – Люсю и Аллочку, которые были примерно вдвое младше меня. Я подружилась с ними.
Бывало, влезем втроём на русскую печь, усядемся и я рассказываю им сказки.
Отношения с новыми хозяевами сложились доброжелательные, не то, что с предыдущими.
Итак, рисунок лежал на столике. Я намеревалась поместить его на обложке сборничка, который задумала издать к своему 75-летию.
Неожиданно поднялось высокое давление. Пришлось вызывать скорую. Приехал очень симпатичный врач с добрым лицом - Плахута Дмитрий Алексеевич. Подходя к постели, обратил внимание на рисунок:
- Кривинка?
- Да…
- Павлодарский край?
- Да…
За шестьдесят с лишним лет, прошедших после моего отъезда из Кривинки, это был единственный человек, встретившийся мне, который побывал в этом селе уже в мирные годы. Неожиданное знакомство с ним в Обнинске произвело на меня большое впечатление. Казалось, что повстречала земляка. Даже давление нормализовалось.
ВЕЩИЙ СОН В ДОМЕ ЗНАХАРКИ
Итак, Кривинка. Меня вскоре разлучили с мамой. Её мобилизовали в трудармию в Воркуту. Известий от неё я не получала. А в Тбилиси доходили письма, в которых мама умоляла родственников забрать меня. Я об этом ничего не знала и страшно тосковала в одиночестве.
Как-то приснилось, что брат покойного отца протянул мне руку. А она - в крови. Спросила наутро знахарку, в доме которой жила,- что означает сон?
- Кровь - это родня. Смотри, может, кто приедет за тобой?
В тот же вечер, придя домой из школы, села в сумерках чистить последнюю картошку. Из сеней вбегает семилетняя Аллочка – старшая внучка бабушки-шоферихи, и удивлённо говорит мне:
- Тебя какая-то тётя спрашивает.
Погружённая в невесёлые думы, я не придала значения её словам и продолжала чистить картошку.
Вошла женщина, укутанная шалью, в стёганых штанах и телогрейке, за спиной - рюкзак.
Я глазам не поверила - жена дяди, которого сегодня видела во сне.
-Тетя Оля!
Бросилась к ней с объятиями. Ощупываю. Чудо, да и только!
Отварили картошку, тётя Оля достала прихваченный в дорогу кусочек сальца, и мы с аппетитом поужинали. Легли спать на одной кровати. Но я так и не уснула. Всё пыталась прикоснуться к тёте Оле, удостовериться, что это не очередной сон.
КОНЦЕРТ КЛАВДИИ ШУЛЬЖЕНКО В ТАШКЕНТЕ
Дня через два тронулись в обратный путь.
Тётя Оля, в то время – мать двухлетней Ингули, проявила большое мужество, отправившись за мной по бездорожью на перекладных в сорокаградусный мороз, когда сыпняк валил людей.
Пробивалась она в пути с помощью водки и чая, которыми снабдил её в дорогу муж.
Из Кривинки выехали на грузовике с обледеневшими мешками картошки. С трудом я на них вскарабкалась. Исхудала, силёнок не хватало.
В Семипалатинске сели в набитый поезд. На всех трёх полках, включая самую верхнюю, скорчившись сидели люди, среди них – выпущенные из тюрем зэки.
Прибыли в Ташкент. У касс толпилась масса народу. Я стояла у стены с температурой и медленно сползала. Тётя Оля раздобыла где-то стул для меня, а сама подошла к воинской кассе. Повезло. Ей предложили два забронированных билета в международный вагон, от которых по каким-то соображениям отказались военнослужащие.
- Болей на здоровье. Будешь лежать на верхней полке, - широко улыбнувшись, сказала моя спасительница.
Не помню, каким образом умудрились в тот же вечер до отправления поезда попасть в оперный театр, где гастролировали Клавдия Шульженко и Владимир Коралли с репертуаром песен военных лет. Был ли это концерт или репетиция? Не помню, чтобы мы покупали билеты. Сидели на галёрке – я в пальто, тётя Оля в телогрейке. Когда Шульженко пела "Маму", слёзы у меня полились в три ручья.
И вот мы в Красноводске. Билетов на пароход нет. Но нам снова улыбнулась удача. Случайно встретили на улице командированного из Тбилиси Алёшу - фиктивного мужа моей двоюродной сестры.
Водка, которой тётю Олю снабдил в дорогу её предусмотрительный муж, оказалась лучшим пропуском на корабль. Алёша сумел определить нас в уютную каюту помощника капитана.
Благополучно доплыли до Баку. А там - рукой подать до Тбилиси.
Маргарита ИСААКЯН