Я вернулся из небольшого города, где проходил вечер одной молодой и прекрасной поэтессы. Я люблю бывать у неё, потому что это как побывать на море, только менее затратно. Да, она говорила между стихами, что ей часто снится море. Наверное оно ей снится также, как снилось Марине Цветаевой, также как Марина Цветаева снится морю ныне. Вокзальные часы показывали двадцать минут второго. То есть ровно двадцать минут назад двадцать поездов отправились с конечных станций своих линий подземки. Я подумал, что могу опоздать. Когда я спустился на Комсомольскую последний поезд уже стоял с открытыми дверями. Я быстро перелез через балюстраду пешеходного балкона, прыгнул на крышу поезда, с неё на платформу и вбежал в вагон. За мной тотчас гулко хлопнули автоматические двери. Я плюхнулся на сидение. Дыхание было сбито. Передо мной всё дробилось и мерцало, как будто в голове полыхало множество свечных огарков. Когда взгляд сфокусировался, я увидел женщину, сидящую прямо напротив. Когда мы встретились глазами, стыковка была закончена. То есть не было никакой возможности отвести взгляд. Мне даже показалось, что мышцы, отвечающие за моргание, парализовало у нас обоих. Её глаза были похожи на два крупных камня, лежащие в прибрежной осоке – и омут был близко. Я приблизился к ней, схватил бедра и мы стали целоваться, безоглядно, безудержно, как смертники. Как уморенные голодом вампиры, впивались резцами в губы и щёки, налитые кровью и тёрлись взмокшими лбами. Не было ни единой отвлекающей мысли – удерживающей тело стропы. Только чудовищная гравитация воссоединяющейся плоти. Только она.
Мы не заметили, как оказались на конечной, поднимались по лестнице, почти не разъединяясь... Мы катались по заснеженному тротуару как играющие овчарки, стаскивали одежды друг с друга в, казавшихся горячими, сугробах. Поток из чувства, слюны, воздуха бурлил в поддающимся русле тел и был готов замкнуться в кольцо. Пленительный ужас, это море во плоти её гениальных форм. Потом всё сделалось фрагментарным. Острые соски между фаланг. Переливающаяся в свете фонаря полоска шелкового лифчика, мягкость её шубы, холодный каблук, опирающийся в дно моей туфли. Мы кончили, прижимаясь к стальным прутьям забора, после чего она мне сказала одну фразу: "Ты ангел, упавший с неба". Это был её сценарий, и я был плодом её вдохновения, её литературным героем. И последней фразой сценария записано: "Он шел по безлюдной окраине Москвы, повторяя разрозненные строки поэмы Марины Цветаевой: "Говорят, тягою к пропасти/Измеряют уровень гор"