Из книги Эльвиры Горюхиной. Как я люблю тебя!

    

Дорога на этот раз была страшнее.
Пришлось ее мостить в буквальном смысле слова.
Валун к валуну – и сдвинулись.
Пребывание в замкнутом пространстве «Жигуленка»
 в течение четырнадцати часов – испытание для психики.
В кабине старик Акакий, дрожащий над мешком грецких орехов,
две грузинки  с пятилетним ребенком.
Женщины по-русски не говорили,
но всю дорогу звучали одни и те же вопросы про «русети».
«Не хочет ли русская есть?».
Акакий не успевал переводить волнения грузинок
по поводу моего существования,
а пятилетний Георгий стоически вынес  дорогу,
ни разу не хныкнув.
Это не первое его путешествие в Кодори к дедушке и бабушке.
Иногда машина сползала на кузове вниз,
и мы орали, как черти.
Никто не хотел умирать.

До Чубери добрались ночью. Это было 21 сентября.
Попадаю в фанерные постройки – жилище беженцев.
Все собрались у телевизора.
Шла беседа Эльдара Рязанова с Зиновием Гердтом.
Рязанов спрашивает, доволен ли Гердт  наступившими переменами.
«Да», - отвечает.
Под ногами многочисленные дети,
взрослые - словно в сомнамбулическом сне.
Ловлю себя на том, что начинаю не понимать
 мило беседующих господ из научно-фантастического сериала.
И вспомнилось мне письмо моего любимого ученика Мишки Юданина,
отчаянного борца за правое дело.

Себя он считал последователем Галича, Сахарова, Солженицына.
Это его чуть не арестовали на почте, когда он давал телеграмму в Тбилиси
на имя режиссера Эльдара Шенгелая:
«Амиран разорвет цепи, и Грузия станет свободной».
Потом его избил майор Тараскин у памятника вождю пролетариата
в день политзаключенных
и пообещал в следующий раз отбить почки.
Следователь Бахирев  допрашивал четырёх шестнадцатилетних мальчишек
как членов тайной организации.
Бывало, ведешь урок, а дверь открывается:
«Юданина – к следователю!»
Но там мальчикам было не до смеха.
Шел шестой год демократических преобразований в стране.

Родители увезли Мишу в Израиль.
Накануне отъезда четыре закадычных друга завалились ко мне домой.
Они знали друг друга с детства.
«Как я люблю тебя!» -
говорили они друг другу открытым текстом.
Они плакали, потому что знали,
что расстаются навсегда.
Только в ту ночь я поняла,
почему  они так любили «Маленькую печальную повесть»
Виктора Некрасова.
Историю некрасовских друзей они повторили на новом витке
своего возлюбленного отечества,
как сказал бы Бродский.

Шумно выйдя из подъезда в первом часу ночи,
они стали добычей милиции.
Когда их скрутили, Миша заорал во всю мочь:
«Берите меня! Сажайте на пятнадцать суток!
Мой отъезд в Израиль отменяется!»
Миша уехал.
За ним еще двое друзей уехали в католический колледж в Польшу.
Родители спасали своих детей, как могли.

Так вот, нешуточный борец с тоталитарным режимом,
Миша написал мне длинное письмо из Израиля
в ответ на мой рассказ  о грузино-абхазской войне.
А я рассказывала об одной девочке- грузинке,
которую бандиты хотели подстрелить, как птицу.
Миша теперь считал, что лучше бы продолжалось то время,
которому он противился.
«Сидели бы себе диссиденты в тюрьме.
Мы бы с вами не прочли Набокова.
Генсек водружал бы на свою немощную грудь тридцатый орден,
но был бы жив старик, которого убили ни за что.
Не сходили бы с ума матери от горя, и ваша грузинская девочка
не плутала бы сутками в лесу,
боясь возвращения домой»

… Я иду ночевать к старой женщине по имени Хатуна.
Она перенесла переход через перевал в 1993 году.
У неё сгорел дом. От горя умер муж. Лицо поразил паралич.
Хатун в черных очках.
Когда она сняла очки, я увидела вывернутый глаз.
Хатуна рада, что ночь мы будем вместе.
Она одна из тех, кто во власти автоматизма,
болезни,описанной в свое время Карлом Юнгом.
Дело в том, что продолжают действовать прежние автоматические реакции.
Новые же способы действия,
которые были бы адекватны обстоятельствам,
не вырабатываются.
Несовпадение прежних реакций с новой ситуацией 
порождает странный паралич воли,
видимый невооруженным глазом.
Человек существует без желаний, надежд,
без адекватной реакции на все происходящее.
Не все беженцы таковы.
Некоторые, наоброт, развивают  гиперактивность,
чтобы создавать для себя и окружающих ощущение новой жизни.
Хатуна упорно ищет постельное белье, которого нет.
Судорожно ищет кружку для чая, которого тоже нет.
Наконец она оставляет поиски, и словно окаменев, садится на постель.
Всё! Больше ничего нет! 
Есть только горе.
Одно голимое горе и непрерывно дергающийся глаз,
прикрытый  черным стеклом.

***

Медицинская сестра Варя
встретила красавца-врача Ираклия  на той Отечественной,
которую она по-прежнему называет Великой.
Он писал ей записочки. Предлагал руку и сердце. Ухаживал красиво.
Она отвечала: «Нет!»
 Ей казалось, она не любит его.
Однажды, стирая бинты в мыльной пене,
увидела своего воздыхателя болтающим с поляком.
Весельчак был Ираклий.
Вдруг они резко встали  и ушли.
Она почувствовала, что ей чего-то не хватает.
Побежала за ним - руки по локоть в мыльной пене.
- Я успела увидеть только щиколотку.
Как будто ушел навсегда. …Такая тоска поднялась к горлу…


Они красивая пара.
Сейчас Ираклий не встает. Болен.
Хотел со мной поговорить, язык не слушался.
Приподнял руку - рухнула сама собой.
Он жалко усмехнулся над своей неловкостью.
Я уже знала по Нагорному Карабаху,
что фронтовики тяжелее всего переживают местные войны.
Они не могут постичь смысл бойни.
Вошли  боевики, вооруженные до зубов.
Среди них были русские. Один казак орал:
«Ты зачем вышла замуж за грузина?
Почему не развелась? Отвечай, мать твою так, почему у тебя муж грузин?»
Сынок, - сказала я ему, -
я вышла замуж за Ираклия 10 мая 1945 года.
- Сынок, я не думала тогда, за грузина ли выхожу, за русского…
Мы прошли с ним всю войну. Тебя, сынок, еще на свете не было.
(Если бы я знала тогда, что будет такое…если бы знала…)

Больной сын Ираклия и Вали  был талантливый мальчик
Служил в Пензе. Били нещадно.
Мозговые травмы. Заболел психически.
-Как ты думаешь, что надо было русским в этой войне?
 Чем им не угодили грузины?
…Вспомнилось, как в разгар войны писатель Отар Чиладзе,
мой большой друг, говорил не без печали:
- Во время агрессии французов в Алжире было отчетливо ясно всему миру,
что акцию генералов не одобряет французский народ.
Это спасло нацию. Сейчас у меня такое впечатление,
 что и русский генерал, и русский кондуктор думают одно и то же.
Нет отношения народа к этой войне.
Это плохо не только для нас …
Для них прежде всего.




                Западная Грузия 1996 г.   – Южная Осетия-1997 г.