March 22nd,
Сто лет живу без «ШкАлы злословия», вчера включаю, а там Авдотья
призывает всех, кто не примитив, смотреть в их «школе»
встречу с гением, с художником, с поэтом - глядеть в экран.
Я хочу встречи! Но у меня будто заблокирован импульс рукопожатий.
После Бродского никто не встретился!
Моя работа притягивает к себе встречи. Можно сказать,что у меня есть
волшебная лампа встреч. Тру ее до дыр – оттуда выскакивает черти что!
Джин моих встреч блефует, подсовывая сырые спички.
Вспыхнет встреча, подойдешь ближе – гаснет.
Не надо желать встреч, когда вокруг вялость мысли, пустота!
Поэты строчат сонеты.
Каждый, как глухой, слышит только себя.
Сотни книг написаны про бедных гениев, больных гениев,злобных гениев.
Гадают: почему гении такие или сякие – с этим понятно.
А почему бездари такие?! Почему зависть изживает талант?!
А гений торчит среди всех, как блестящий кокс в шихтовой руде.
И тут, в духовно-денежный кризис, из ящикаикивает Дуня с авансом гения!
Сулит на голубом глазу - смотрите люди гения!
Сегодня на экране Фаина Гринберг!
Давно не попадались мне обе дамы, а третья встретилась впервые.
Гляжу в экран, «в озера синие».
Синие озера как перевернутое небо, небо вверх тормашками,
небо в ребристых облаках, как нёбо.
За окнами кипарисы, что связанные елки, елки с ветками по швам.
Елки по швам – конец празднику, конец Новому году!
Кипарисы на вытяжку - вечный праздник тепла и солнца.
Хотя, ветер подует – равнение направо, потом налево,
а вольно бывает когда ураганы.
Ураганы носят имена людей,например Катрина. Идет Катрина, все рушит.
После урагана кипарисы стоят, как взлохмаченные веники,
стоят и подметают небо, плавно сметают небесную пыль.
Порядок на небе не обуславливает порядка на земле, как будто нет
взаимосвязи. Каждый сам по себе, Земля и Небо тоже!
Туда и Бога подсадили и клоны святых, ангелы из пробирок нашей
фантазии, летят как вестники добра!
А связи нет. Нет обратной связи и взаимосвязи, есть Катрина и аяяй,
оёёй – так озвучивается клев жареных петухов!
Гляжу в озера синие, ромашек не рву!
Глупый вид у ромашки - простецкий. Выглядит как холщевая панамка,
а мне нравятся шляпы с вуалями.
Панама, сачок, сандалии, бабочки – другой мир.
Много ромашек - другое дело! Поля ромашек, пожалуй, не хуже
георгиновой вуали. Радуют.
Гляжу в озерцо НТВ - Толстая проделала большую,постепенную работу
со своим внешним обликом.
Преодолела консерватизм, сменила прическу а ля Гоголь на челку.
(Если Ахматовой можно, то почему графине нельзя?).
Во время разговора - взмахивание рук к волосам и обратно, туда–сюда,
специфическое кокетство.
Лицо подтянула, макияж поярче - щеки желтые, шея белая,
(кол вам! – телестилисты, визажисты), но, в целом, посвежела.
Дуня прически меняет как экспериментатор.
То носит “тиф после пожара”, то «Покоцанная шапочка»,
то челка (свернутый козырек) - роки перед боем.
Брови на веках лежат горизонтально обиженными запятыми.
Раньше графиня носила кичку (что импонировало)с шалью,
а Дуня - венчик, что сочеталось с рукавом-фонариком,
туфлей-лодочкой и белым носком. Послевоенный шик - деревенские пляски
в бревенчатом клубе.
Преображенная графиня и прогрессивная Дуня усадили напротив
Фаину Гринберг и любовно глядят на нее, как на аленький цветочек
для сексуальных утех и извращений.
Фаина с первого взгляда пополнила трупу кукольного театра Образцова.
К Венере Ивановне присоединились Новодворская и Фаина.
Все три умны, талантливы, и каждая - подарок пародисту!
Венера, Валерия и Фаина - полный комплект трех девиц:
кабы я была!.. нет, кабы я была!.... Кабы я была... говорит Валерия
выдавливая слова с апломбом, говорит через полипы. с максимализмом,
снобизмом и консерватизмом – не переговоришь!
Фаина выглядит неприбранной: нахлобучила какую-то попону,
верхние зубы по кроличьи нападают на нижнюю губу, половины зубов нет...
Думаешь - это жизнь, такая??...
Дуня от вида Фаины всхлипывает и застенчиво сияет.
Похоже, что Фаина, как антитеза гламура, тешит ее протест, не только тешит,
но и эстетически удовлетворяет ее тягу к скромной простоте -
будь проще и к тебе потянуться люди! А люди - это счастье.
Дуня с экрана делится своей формулой счастья.
Счастье это смоктать огрызок колбасы на обрывке мятой газеты
и листать сальными пальцами книжку, пока в холодильнике не запотеет,
разумеется, водка.
Фаина разговаривает гладко, томно, монотонно, как шарманка.
Дуня спрашивает про разных авторов, выдуманных Фаиной, та отвечает
без «э», без «б», без «ме», тихонькой ровной волынкой.
- Мне хотелось быть разными личностями, но человеку дана одна личность.
Вот ты - Дуня, это - Татьяна, а я - Фаина, и вот я придумала другого
автора, допустим, Марьтяну Куповну. Она болгарка, муж ее художник,
у них двое детей, она написала мою книгу, как Белкин за Пушкина.
Дуня сияет, графиня в раздумье, Фаина продолжает:
- Следующего автора я придумала совсем другого. Он - мужчина, допустим,
Купов Марьтяныч. Он болгарин, жена его художник, живут с детьми, они счастливы.
Он сочинил другую мою книжку.
Графиня, склонная к скепсису, усомнилась:
- Что никто никому не изменяет?. Фаина:
- Нет, все хорошо. Графиня насупилась:
- Вы переводите с разных языков на наш нужное нам. Фаина:
- Да! Но я человек к языкам неспособный, я говорю только на болгарском,
читаю на турецком, но я переводила и проводила...
Фаина выговаривает не все буква: вместо «р»-«л», вместо «в»-«ф»,
то ли сокращая, то ли удлиняя алфавит. Она интересна, как всякий,
кто на чем-то сосредоточен, но прорваться к мысли через этот подарок
пародисту непросто.
Дуня спрашивает о герое Фаины, Андрее Ивановиче. Она отвечает, что это имя
значимое для России, оно пришло от Рюриковичей, а когда возникла
романовская ветка, то имя потеряли из-за напоминания о Рюриках.
Там, в Киеве, есть Андреев спуск, и мост, и колокольня...
Так течет этот неспешный разговор. Графиня, пробуждаясь, спрашивает
своей отрывисто-подростковой речью:
- А что это у вас за книга?
- Это я взяла сборник, если попросите - прочту.
В руке мнет тонкую брошюрку в бумажной политуре. Дуня, умоляюще,
будто Фаину надо упрашивать:
- Да, да! Почитайте, пожалуйста!
Фаина раскрывает параллельно лицу брошюру, тычет в нее нос,
один глаз жмурит, другой таращит и, зардевшись, читает вместо
«р»-«л», вместо «в»-«ф»:
Андрей Иванович не возващается домой,
И еки слез текут, и гоы пачут,
А мы с Галиной Маковной идем,
Опять с Галиной Маковной идем,
И похо нам, нам похо, одиноко -
Андрей Иванович не возващается домой.
Как плакальщица или кликуша - «реки слез» - банально.
Пытаюсь проникнуть в трагизм, в то, что сотни лет Андрей Иванович
не возвращается с войны, в то, что сам Андрей Иванович сначала
затевает войну, а после не возвращается с нее.
А Фаина Гринберг с Галиной Марковной идут, идут на гору,
где дерево стоит с ветвями, и, как утверждают буддисты, это дерево
и есть Андрей Иванович.
Но Фаина понимает, что дерево не он, нет, не его руки и ноги, не его душа,
это просто дерево, дерево, а не Андрей Иванович. Река выдает ребенка,
и женщины обтирают его чистым полотенцем и прижимают к груди...
Таким образом, наконец, Андрей Иванович возвращается домой.
Фаина, как и я, чувствует, что Эдем (или инкарнации) не возвращают
утраченную жизнь, не продолжают и не удлиняют ее.
Фаина так же, как и я, понимает, что
Не сложиться по новой ДНК,
Не сцепятся молекулы как прежде,
Остекленеет взор, остынут вежды,
И мимо потечет река...
Опять “река”, но это уже моя река, лета жизни.
Андрей Иванович не возвращается домой.
Фаина трепещет, буравя одним глазом строку. Дуня безутешна,
раздумывает всхлипнуть или нет.
Я чувствую себя тем, кого на кладбище разбирает смех, чувствую неловкость,
как когда-то в юности, когда мой друг Андрей, тоже Андрей, кстати, Иванович
написал стихи о своем отчиме, дяде Боре, который его обижал.
Он читал мне эти стихи на кухне, читал проникновенно, рубил кулаком воздух
и каждая четвертая строка заканчивалась фразой:
А дядя Боря бил меня по голове!
Но так, как у него вместо «р» звучало «л» и вместо «в» - «ф»,
то получалось страстно и комично:
Та-та, та-та, допустим, ходим в галифе,
А дядя Боля бив меня по гоофе!
Может показаться, что я глумлюсь. Ничуть, просто рассказываю что вижу.
Если б мне захотелось веселиться, то пришлось бы задуматься - какие
могут быть еще причины тому, что Андрей Иванович не возвращается домой?
А вдруг оттого Андрей Иванович не возвращается домой, что там сидит Фаина?
Как у Высоцкого: «приду домой - там ты сидишь!» Сидит неприбрана, бледна,
письмо какое-то читает и тихо слезы льет рекой (опять рекой!).
О! Кто б немых ее страданий в сей быстрый миг не угадал!
А теперь вместо «т»-«ф»
Кто бедной Фани, милой Фани, теперь в Фаине не узнал.
Андрей Иванович возвращается домой, и... вместо «н»-«ф»
«О, витязь! То была Фаина!»
Возможно, проще мечтать о нем, чем жить с ним. Допустим, возвращается
Андрей Иванович домой и ... и начинается вопль женщин всех времен:
«Мой милый! Что тебе я сделала?!»
Возвращается Андрей Иванович домой и надо стирать ему, и гладить,
и глотать обиды - ведь еще Галина Марковна есть.. уже взбирается на гору!
И в 105 серии Андрей Иванович, который возвращается домой, превращается
в дядю Борю, который бив по гоофе! А в 110 серии мы б узнали как
поссорился Андрей Иванович с Иваном Никифоровичем.
И полотенце уже не такое чистое, и ребенок не тот - выросла девка
и сиганула к Ивану Никифоровичу через забор.
А тут Андрей Иванович возвращается домой... вот и поссорились
Андрей Иванович с Иваном Никифоровичем!
Слушаю Фаину, нравиться она мне, вспоминаю, как мы с сыном зашли
в Питере в кафе «Бродячая собака», а там упиваются своей изящной словесностью потрепанные, пьяненькие, дурно-пахнущие поэты... больно за цех.
Вспоминаю сцену из фильма «Единственная» - Высоцкий и Проклова.
Он сидит у нее, играет, поет свою песню про очи черные, скатерть белую,
кричит, как бросало его по жизни, как мытарило, душу рвет,
а она смотрит на стоптанные сандалии его, жухлые носки,
на убогую авоську с убогим свертком, и глаза ее наполняются слезами.
Слезы сострадания, жалости, она протягивает к нему руку,
а в нем взыграло либидо, он цап ее и давай лобызать.
А тут, некстати, Андрей Иванович возвращается домой - куртку забыл.
И развод. Ему не понять, что она не ****ь, а полюбила и дала, вернее,
пожалела и не успела дать.
Это горькая жалость к талантливому и оскорбленному человеку,
в этом мире, утверждающем цинично-наглую формулу о том,
что незаменимых людей нет.
Гоголь, или это ему приписывают, вычленил в России две беды.
Думаю, что дураки и дороги умножаются на плебеев и лизоблюдов.
Чехов советовал по капли вытравлять из себя раба, холоп же ничтожней раба -
раб восстать может, холоп никогда!
Если человек называется русским поэтом с большой буквы, то почему от него
исходит запах нищеты? И хочется его накормить, обласкать и уважить.
Все таки, гады телевизионщики, га-ды.
Фаина действительно - класс и уровень.
У нее опыта нет быть на экране, но это же их работа: делать ей вид.
Подвоха во всем.
Припечатываю (ШЗ) которая профанирует Фаину. Гениальную Фаину.