Когда придете провожать меня,
А может, чуть пораньше, за день – за два,
Звоня друг другу или мне звоня,
Вы не поверите, что это правда.
Но это правда – собрано шмотье,
Но это правда – снят мой вклад со счета,
И больше нет долгов, да вот еще
Последняя осталось мне забота.
Так было много-много лет подряд:
Привычное смешенье лиц заполнит,
Как собранный, чуть хмельный виноград,
Сосуды сообщающихся комнат.
И снятая с петель большая дверь,
Положенная на журнальный столик,
Вдруг покачнется, как усталый зверь,
Или вздохнет, как старый алкоголик.
И кто-то скажет самый первый тост,
Мол, как прекрасно, что пока мы вместе,
Но путь судьбы – извилист и непрост,
И выбор мой явился делом чести.
А кем-то приведенная вдова,
С чужой рукой, наброшенной на плечи,
Произнесет ненужные слова
И запоет: «Сгорая, плачут свечи…»
И как ни странно, все ее поймут,
Пускай не будет на дворе тумана,
И дождь, попутчик скуки и простуд,
Не будет хныкать попрошайкой пьяной.
Наивный будет петь, а умный – пить,
смешной – читать стихи, а слабый плакать,
Стукач – все время выходить звонить,
Вернувшись, под столом соседку лапать.
И сей традиционнейший расклад,
Деление на близких и не очень,
И этот смех, и этот горький мат, -
Та чаша, что всегда со мною, Отче…
И вдруг подумаю, всех вас спровадив спать,
И прикурив, как водится, от газа:
а может, и не стоит уезжать
и подождать?
До следующего раза,
когда меня придете провожать?
1989