КРАСКИ АРМЕНИИ
(полиптих)
Предисловие первое
В Армении мне довелось быть один лишь раз. Подростком чуть более суток провел я в этом удивительном крае. Но и этого было достаточно, чтобы в душе поселилось щемящее чувство, похожее на армянские песни, а по прошествии многих лет – десятилетий! – вылилось в стихи. Сейчас трудно сказать, что в них – воспоминания о действительных впечатлениях, а что – последующие наслоения от прочитанного и услышанного позже. Но именно такова моя Армения.
Предисловие второе
Да, полкуровка, да, отсевок
Алла Ахундова
Не полукровок – двоекровец,
Я выкован из двух основ:
Во мне и гор армянских строгость,
И синь архангельских снегов.
A с ними в боли неизбывной
В меня вошли через века
Дудука голос заунывный
И плачей северных тоска.
И ни одну из этих болей
Не променяю, не отдам
Я ими горд, из них я скроен,
Они живут во мне всегда.
Вот такова моя природа,
Таков надмирной длани взмах –
Из двух ладоней пью я воду,
Да и стою на двух ногах.
Пролог
Над храмом распластавшийся орел
Крестом плывет. И воздуха прохлада
Вмиг отрезвляет. И квадраты сел
Меж скал уже выхватываешь взглядом.
Мой славный предок припадал к ручью
И пил, меча из рук не выпуская,
Пускался в путь, коня не понукая,
И витязю все было по плечу.
Но мне, рожденному вдали от этих скал,
И шагу не ступить по горным кручам.
На камни, по которым он ступал,
Меня привел нечаянный лишь случай.
I
В ПУТИ
Потомок урартийского царя,
А. может, гончара иль винодела,
На солнце задом бронзовым горя,
В поток бросает камешки умело.
А дед его везет меня в арбе,
Весь путь коря меня и так и этак:
Забыл я предков родину и мне
Должно быть стыдно, хоть я гость при этом.
Его арба размеренно стучит,
И скрип колес невыносимо тонок –
То ли шакал голодный закричит.
Заплачет ли испуганный ребенок.
И крик, и плач, и стук колес арбы
Смешались в снов моих круговороте.
Они, словно дорожные столбы,
Спешат сменить друг друга по дороге.
СОН ПЕРВЫЙ. АНАИД
Сестру моей бабушки звали Анна, по-армянски Анаид, у нее в комнате на стене висела старая репродукция: на развалинах дворца сидит красивая молодая женщина. «Это царица Анаид», – говорил муж бабы Ани, дядя Арам. И добавлял: «Моя Анна тоже Анаид». Я был очень мал, но запомнил.
Анаид, Анаид, что случилось с тобой?
Отчего седина и морщины?
Средь пустого двора ты стоишь и клюкой
Машешь в небо без всякой причины.
Я ребенком увидел тебя на холсте
Средь развалин великого царства.
И с тех пор поселилась ты в детской мечте,
И с пугающим всех постоянством
Я твердил, что найду тебя в этом краю,
Все равно отыщу, непременно.
И теперь вот я рядом с тобою стою –
Что же ты изменилась мгновенно?
Анаид, Анаид, что случилось с тобой?
И что с нами со всеми творится?
В небо черному коршуну машешь клюкой,
Этот двор – твое царство, царица.
II
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ ИЗЫСКАНИЯ
1.
Когда б Севан был черен, от него
Наверно б, в страхе разлетались птицы.
Он до краев наполнен голубой
Водой. Нагнуться надо – и напиться.
Когда б Севан был черен, про него
Ашуги не слагали б своих песен,
Из черноты не вышло б ничего,
И стал бы этот край для сердца тесен.
Так пой, ашуг! Пусть будет весела
Мелодия, а стих могуч и крепок!
Вода Севана, как слеза светла,
От слез над нею пролитых от века.
(Сев по-армянски означает «черный»)
2.
Что-то происходит в мире:
Без причины, просто так,
Как шаги в пустой квартире,
Прозвучало: «таптартак».
Долго мы с тобой решали,
Что к чему и что не так,
Пахнет пылью и мышами
Это слово – «таптартак».
Золотистая полова
Тускло вьется на лету –
Знаю я, что это слово
Означает пустоту.
Я беру в раздумье книгу
И по комнате хожу,
Что б ни делал, где бы ни был,
Слово про себя твержу.
Что за странное занятье?!
Это что за суета?!
Нависает, как проклятье,
Эта злая пустота.
(на русский язык это слово можно перевести как «пустым-пусто»)
3
«Цавет танем»
«Я боль твою возьму», – мне мама говорила,
Когда, расквасив нос, я приходил домой
И на всю жизнь вперед, наверно, защитила
Своею добротой, любовью и судьбой.
Неблагодарный сын, я почему-то злился,
Я нежность отвергал, суровым быть хотел.
Но, много лет спустя, когда остепенился,
К тому, к чему был строг, немного подобрел,
Я проходил двором в краю забытых предков
И вздрогнул невзначай, вдруг слыша за спиной,
Как будто передал мне кто привет из детства –
Те мамины слова: «Возьму твою я боль».
Давно уж мамы нет, и сам уже немолод,
Всё чаще я гляжу по вечерам во тьму,
Но хочется порой услышать мамин голос.
Услышать – хоть бы раз –
«Я боль твою возьму».
(Цавет танем» - буквально «Заберу твою боль».)
СОН ВТОРОЙ. МЕСРОП МАШТОЦ.
Когда устало слово устным быть,
Оно в строку легло чернильной вязью.
О всех печалях, всех несообразьях
Пергамент стал отныне говорить.
В предания вложили племена
Свои надежды, тайные тревоги,
Но в оный день явились письмена
И на пергаменте запечатлели Бога.
(Месроп Маштоц – просветитель, создатель армянской письменности).
III
НА ПОХОРОНАХ
От чего это пение здесь,
На могиле, где плач поминальный?
Не ошибся ли местом певец?
Не забрел ли сюда он случайно?
Но тоскливые звуки кларнет
Тянет в сопровожденьи дудука,
И конца уже, кажется, нет
Ставшей вдвое мучительней муки.
Заунывно поет музыкант.
Вслед ему причитают старухи.
В том призванье его и талант,
Чтоб оплакать, чтоб выразить в звуке
Скорбь и слезы, и горе родных.
Он отплачет – и сразу смолкает.
Так под утро приснившийся стих,
Появившись едва, улетает.
СОН ТРЕТИЙ. ПОЖАР В МАСТЕРСКОЙ ХУДОЖНИКА
…Потом его холсты горели
(У подлости ведь нет границ).
Холсты топорщились, чернели
И падали на угли ниц.
И билась, задыхаясь, в раме
Весна, сжимавшая цветок.
Но и родной Джаджур не смог
Залить бушующее пламя.
(Имеется в виду пожар в мастерской Минаса Аветисяна. Пожар возник при странных обстоятельствах, когда художника не было в городе. Многие считали это поджогом.
В названии родной деревни художника Джаджур вычитывается корень джур – «вода»).
IV
ХАЧКАР
Каменных кружев волшебный узор.
Царство таинственной вязи.
Сколько столетий уж длится дозор –
Времени прочные связи
На перекрестии горных дорог,
Будто бы страж одинокий,
Гордо стоит он. О, сколько тревог
Вписано в стройные строки.
Словно морщины на теле креста
Древние эти узоры.
Вечная, истинная красота
Смеет приковывать взоры.
Небо и горные кручи, и он –
Вечности страж рукотворный.
Вместе они с основанья времен
Божьему Слову покорны.
СОН ЧЕТВЕРТЫЙ. САЯТ-НОВА
«Кяманча ты, моя кяманча,
Зазвени серебряным звоном,
Чтобы кудри спорхнули с плеча.
Кяманча ты, моя кяманча»
Как Аракса струя, эта песня моя!
В душу саза проникнуть сумей ты, ашуг!
От любви моей грусть эта, видно, моя
Душу девы сумеешь понять ли, ашуг?
Струны саза послушной рукой теребя,
Об отчизне пою, с нею песня моя.
Что на сердце моем, вслух не выскажешь вдруг.
Душу Родины можешь понять ли, ашуг?
(Саят-Нова – ашуг. Сочинял на армянском, грузинском и азербайджанском языках. В первой строфе цитата из песни Саят-Новы).
V
ДУДУК
Что за названье странное – «дудук»?
Тугое и наполненное ветром –
Рожденный абрикосовою ветвью
Плывет, плывет и ранит душу звук,
В нем – эхо, прозвучавшее в горах,
В нем гул шмеля вокруг лозы цветущей,
В нем – ожидание народной доли лучшей
И сладость поцелуя на губах.
Ни золотых узоров, ни резьбы –
А просто ствол, расщепленный тростинкой.
И плачет, плачет сердце под сурдинку
Над странною превратностью судьбы.
СОН ПЯТЫЙ. ДАВИД САСУНСКИЙ
Вот-вот взовьется конь, и витязь храбрый
С мечом в руках помчится по горам.
Как молния, то здесь, то там внезапно
Он будет мстить и смерть нести врагам.
Враги повсюду. Рвут они на части
Истерзанную битвами страну.
Враги повсюду. И все чаще, чаще
Седую вспоминаешь старину.
Когда все было просто и понятно,
Когда привычным было слово «честь»
И рядом шли, сплетаясь многократно,
Прощенье христианское и месть.
Но коль невмоготу терпеть гоненья,
Но если всюду хаос и раздрай,
И чаша всенародного терпенья,
Переполняясь, хлещет через край,
И доблесть не угасла в сердце юном,
А жизнь уже висит на волоске,
Тогда пастух приходит из Сасуна
С разящей молнией в руке.
VI
ГОРЕ
1.
О чем задумался, варпет?*
Разрушен твой очаг.
Ни близких нет, ни дома нет,
Отчаянье в очах
Сидишь, похожий на утес,
Каменотес Аршак.
Руины лишь и море слез,
Где был родной Спитак.
Ты видишь, как лежат в пыли
Творенья рук твоих?
Твои молитвы не спасли
Ни мертвых, ни живых.
2.
«Жена же Лотова оглянулась…»
(Бытие)
Она оглянулась
И встала столбом,
Поняв, что случилось
С родным очагом.
Она не слыхала,
Как рушился кров
И как причитала
Больная свекровь:
«Мне камнем бы стать,
И не пить мне воды,
Ослепнуть мне,
Чтобы не видеть беды».
……………………….
Безмолвно стояла,
Всё тщилась понять
За что Божий гнев
Был обрушен опять
На них…
(«Варпет – по-армянски значит «мастер»)
VII
УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ АШУГА
Это радость моя – Арарат!
Это гордость моя – Арарат!
Как прекрасен он в утренней мгле!
Это песня моя – Арарат!
Ты явился поэту, монарха презрев,*
Ты везде – в быстрой скачке и в пении дев.
Я тебе посвящаю приветный напев.
Это рана моя – Арарат!
Это горе мое – Арарат!
Навсегда. До скончанья веков
Это счастье мое – Арарат!
(Рассказывают, будто бы часто скрытый в облаках Арарат вдруг показался Пушкину. Для Николая I облака не рассеялись.)
VIII
СОВЕТЫ ХУДОЖНИКУ
Чтоб написать Армению, возьми
Побольше краски голубой, прозрачной
И по холсту наотмашь полосни,
Дыханье неба угадав удачно.
Возьми побольше краски золотой,
Чтобы на склонах заиграло солнце,
Чтобы звучал в горах мотив простой
Дудука из раскрытого оконца.
Но на палитру вовсе не клади
Ты черной краски горя и страданий.
Пусть они будут у тебя в груди –
Пиши Армению и не стыдись рыданий.
Эпилог
Нет, не экзотику, а строгий холод скал,
Чистейших родников простое пенье,
Почтенных старцев мудрое терпенье
На каменистых кручах я искал.
Израненная гордая страна,
Омытая слезами Хачатура!
Ты, словно уходящая натура,
Для многих непонятна и странна.
(Хачатур Абовян – классик армянской литературы, автор романа «Раны Армении»)