Белёсый от полуденного зноя,
шатёр небес дрожит над головой;
под ним сверкает яркой синевой
мой Иссык-Куль в глубокой чаше гор.
А тут, где елей серебрится хвоя
и склоны заросли густой травой,
гремит в теснине грохот громовой –
из узкого ущелья на простор,
весь в пене, пробивается поток.
У горных ледников его исток:
по каплям рос он, среди хмурых скал,
и неба синеву в себя вобрал,
растопленную жаркими лучами;
и сквозь луга альпийские протёк,
где воздух как целебная настойка,
сквозь лес, где весело щебечет сойка,
и, сил набравшись, путь пробить он смог
из ледяной высокогорной кручи
до берега, где раскалён песок
и облепихи заросли колючи.
Не зная устали, не ведая покоя,
расплёскивая пену и задор,
спешил ручей, всему наперекор,
чтоб напоить тех, кто изныл от зноя,
водой прозрачной, вкусной, ледяной
и чтоб наполнить яркой синевой
мой Иссык-Куль в глубокой чаше гор.