Бывает вечер, хуже не найти,
когда вся жизнь покажется обманом,
рука невольно тянется к стакану,
но замирает вдруг на полпути.
Во всем, конечно, виноват закат,
приплюснутое солнце над рекою,
как будто гамадрил на водопое
задрал свой неприлично алый зад.
Во всем, конечно, виноват закат.
Вот тени выползают, словно Наги,
у мэрии висят как тряпки флаги,
как висельники тихие висят.
Не наступило время фонарям,
и город тонет в серебристой мути,
поднявши позолоченные груди
на дно уходит православный храм.
Проспект лекалом гнется в никуда,
в безмолвии, и лишь гремя на стыках,
ползет трамвай, играя гоп со смыком,
туда, где светит первая звезда.
И слово древнее щекочет мне язык,
но я молчу, поскольку на овальном
моем столе я вижу гроб хрустальный
в котором девять умерших гвоздик.