В общем, там; где-то там вдалеке
кошка дорогу перебежала.
День катился за днем, в дни слагаясь бездумные без обобщения выжить…
Мне семнадцать – верстак обожал я – кусачки, зубило, отвертку, наждак, пассатижи –
ремзавод находился в районе речного вокзала.
Ну, а техбезопасность – долой! – мог нести на плече я весомый баллон кислорода
и над крышами города вечность нести – разноцветно-бесцветное небо…
Глядя ночью на звезды, понимал я, что там не газетно-культмассовый робот,
а в недостижимом вещественность слова Свобода;
понимал, что материя слова такого со временем слита –
их взаимность и есть относительность – только формула не по Эйнштейну –
вживе скрыта она в разветвленных теченьях Днепра и уставшего Рейна;
чу! – рессорно скрипят голоса – не похоже, что мирная свита.
Шел с работы – к реальному дому – на кухне хлебал я окрошку
и под блёкло-оранжевой лампой углублялся я в томик Золя,
гильотиной скользила беспричинно вдоль форточки злая зоря
и в глухой горловине двора коммунально мяукала кошка.
Был арочным въезд в этот двор – из него выезжала карета –
впереди ее конные стражники, да и сзади острожный эскорт…
Скособоченно солнце ползло, освещая лубочный офорт –
палача и затылок остриженный
Марии Антуанетты.