Вот и все. Что ж, пора разводить костры – я таких наломала дров! Мне уже не хватает слов описать, что болит внутри. Там всё драно и сожжено, будто я напилась кислоты, будто я пригубила яд. Слышишь, как на моей груди оглушительно бьет набат?
Всё в себе. А нутро пожирает ржа. Это проще, чем, чуть дрожа, набирая номер, нервно пуская дым, шептать в трубку: «Как ты? Может, поговорим?» Ты, ни слова не говоря, (это сложно себе представить), приезжаешь: «Привет, родная. Знаешь, я принес тебе много горя. Только скажи, куда мне его поставить?»
Сказать, как я тебя забываю? Когда сильно скучаю, я рисую тебя и глажу, будто чувствую твою кожу, и быть может, случайно сглажу, только этим тебя потревожив… Видишь этот весенний бред? Я наверно слетаю с катушек. Для тебя продала бы и душу, но у меня и души-то нет. Видишь, жизнь идет под откос, воз скрипит на своих осях. Ты смеешься: «Не вешай нос. Тогда уж лучше повесься вся!» Ты, конечно, будешь прощен, чуть «обласканный» сгоряча. «Давай, бэйби, пиши еще! Я пока позову врача! А то у тебя голова явно не на плечах!»
Не чувствуешь?.. Так солги! Клянусь, проверять не буду. Я молча отдраю посуду, будто тарелки – мои враги. И вот же ведь не поймешь, о чем ты думаешь на бегу, почему я без тебя не могу, а ты без меня живешь… Ответов на это нет, только голос по проводам. «Ну что, родная, опять у нас все кончено навсегда?» Уже тает последний снег... (Или это мне только снилось?) Но, увы, ничего не случилось. Просто ты стал теперь «как все». Может правда, я забываю все черты твоего лица? Или просто принимаю на веру? Мера есть для всего, только боль не имеет меры. И конец есть всему, только боль не имеет конца. И срок годности есть у всех: человек лишь условно годен. Он, верный своей породе, гниёт от мирских утех.
В голове, задыхаясь и плАча, дохнут в конвульсиях мысли. И всё бы «ныне и присно», но ты по мне больше не дышишь. Пусть жизнь нам в нагрудный кармашек положит до счастья билет, до «не было ничего», да и этого тоже нет… Однажды я стану старше, выше, как антенна на небоскребе, и то, что было когда-то фаршем, срастется заново между ребер. А ты мне пока приснись, я хоть так с тобою поговорю. И там ты, я знаю точно, скажешь мне про «люблю», улыбнешься, чуть-чуть замрешь, как только меня увидишь… …Я знаю, что это ложь – себе. Я знаю, что это финиш.
Это личный мой ад&рай, строчки в губы мне ты внушал. Я тебя обязательно разлюблю, только ты мне, пожалуйста, не мешай? Пройдя мимо, смерть проведет по глазам неухоженною рукой.
Мальчик мой, я могла бы в тебе умереть. Но на кой?