Молчат такелажные тали, сосед не буянит, не пьёт, но «тучи над городом встали» всё так же соседка поёт, в окошке висит «паутинка», асфальт обрывается в грязь, и врёт голубая пластинка, не с той частотою вертясь. Тут в некой ужасной гостайне под оком Громыко и Ко я рос на фабричной окрайне, макая ломоть в молоко, тут были тугие ковриги, и чай из любой шелухи, любые запретные книги, запретные реже стихи. Я рос фантазёром и шкетом, и это поныне сквозит, я книги хранил под паркетом, лопаткой разрыв керамзит. И кажется мне, что сегодня в зелёно своём голубом нежданна, как милость Господня она над горячечным лбом стоит, прикасаясь губами, меня прижимая к груди…
И снег над родными гробами, и век у меня впереди.