Моя должность называлась "заместитель главы по связям с общественностью". Сама общественность на связь выходила редко. И это было добрым знаком. Когда население не замечает наличия власти, это говорит о том, что его эта власть устраивает. Случись, власть сделает что-то, идущее в разрез с интересами населения территории - о ней не замедлят как следует вспомнить. О правильно же работающей машине управления территорией люди и не должны высказываться - хвалить-то не за что (власть за то и жалование получает, чтобы работать как следует). Это вкратце основной принцип работы моего непосредственного начальника. Хотя им во многом руководило честолюбие, но выгоду от этого получала именно территория. Он, мудрый, понимал: пиарить местную власть нахрапом - бесполезно, здесь всё у всех навиду. А тут ещё было лето - пора отпусков, дачных хлопот и замирания общественно-политической жизни.
В один из дней в мой кабинет вошёл посетитель. Ему было лет под 60. Я знал его когда-то, лет 25 назад. Тогда он только начинал входить в фазу запойного пьяницы. У него был сын-олигофрен. ТАКИХ работников не брали ни на одно предприятие и они зарабатывали тем, что нанимались поколоть дрова, починить забор или крышу, забить поросёнка... Заработанное тут же пропивали. Как звали молодого - не помню, а вот у старого имя было запоминающееся, Наркис. Очень скоро Наркис словил "белочку". От пристрастия к спиртному его вылечили, а вот "белочка" так и не отцепилась.
Теперь Наркис сидел на стуле для посетителей перед моим столом, на котором уже разложил тетрадь с математическими расчётами, схемами и графиками, моему уму не постижимыми.
- Что у Вас? - спросил я.
- Я уже замучался ходить, доказывать, - пожаловался Наркис. - Всем растолковываю - не понимают.
- Попробуем вместе разобраться - подбодрил я его, как умея изображая заинтересованность.
Он начал:
- От Солнца до Земли .... километров. Так?
Я не знал точно, но, как всякий мало-мальски образованный двумя ВУЗами человек, где-то чувствовал, что примерно так, и согласился с Наркисом. Это его окрылило. Он продолжил:
- А от Земли до... - тут он назвал не то созвездие, не то туманность. Это уже выходило за узкий круг моих знаний астрономии, мне оставалось верить Наркису на слово. Два моих ВУЗа были посрамлены. Наркис же вскричал:
- Так это же уже куда выходит?!...
Я бросил ручку на стол, резко откинулся на кресло и схватился за сердце, издав нечленораздельный звук, означавший мой восторг перед простотой гениального открытия.
- Так это же уже что выходит?... - задыхаясь спросил уже я, - это же ни в какие ворота!
Наркиса понесло. Несколько минут он втолковывал мне простую на первый взгляд мысль: "Священное писание" - это есть ни что иное, как Священное послание! Это было ключевой идеей наркисовой концепции спасения мира. Он легко сделал меня из понятливого слушателя своим сторонником, завербовал адепта одной силой своего убеждения. Именно эту идею он уже лет 15 не мог донести до работников тех учреждений, куда его пускала охрана или где таковой не было.
Своим видом я, как умел, выражал благодарность человеку, открывшему мне (а в моём лице и всей администрации... да что там, всему миру) спасительную истину. Наркис, довольный, ушёл, обещав вернуться для продолжения лекции.
Сидевшая в кабинете секретарша заметила:
- Зря Вы его не выставили, теперь он Вас достанет, - в отличие от меня она тут работала уже несколько лет и о визитах Наркиса знала. Я, лишённый всяких суеверий, не пожелал ей типун на язык. А зря - пророчество сбылось уже через неделю.
За всем происходящим в моём кабинете через открытые двери наблюдали из кабинета напротив. Это был молодёжно-спортивный отдел или, как мы его называли, отдел по борьбе с молодёжью и спортом. У молодых сотрудников этого отдела во всё время протекания сцены содержательной и эмоционально ярко окрашенной беседы в головах решалась дилемма в отношении одного из её участников, а именно - меня: или он (то есть я) такой же не нормальный, как Наркис, или он (то есть я) прирождённый артист. Обе версии были страшно далеки от истины (особенно вторая).
Когда Наркис появился во второй раз, двери обоих кабинетов были предусмотрительно распахнуты борцами с молодёжью, а в их кабинете против дверного проёма были установлены стулья, как в зрительном зале. Причём, зрителей там значительно прибавилось за счёт других отделов.
Мы с собеседником вновь пересмотрели все схемы, перетрясли математические выкладки, проследили все мыслимые (и не только) связи и взаимоотношения и вновь пришли к единому мнению по существу основных постулатов нашей (теперь уже НАШЕЙ) идеи спасения челолвечества. Довольные, мы расстались почти братьями одного ордена. Секретарша по окончании встречи снова предупредила меня о последствиях и предложила передать от моего имени распоряжение охране не пускать больше Наркиса на порог администрации. Под угрозой увольнения я запретил ей даже думать об этом:
- Как Вы можете, - заключил я - брать на себя ответственность за судьбы вселенной! К тому же, эти беседы прервутся уже на третьей по счёту. - Она скривилась скептически (а может про себя усомнилась в здравом уме своего начальника).
И была ещё одна столь же содержательная беседа, последняя, принёсшая обеим сторонам богатые плоды в области познания вселенских тайн и замыслов богов. Больше мой визави не проиходил. Найдя в моём лице полного единомышленника, целиком разделяющего его точку зрения, имеющего взгляды, близкие его взглядам, он потерял всякий интерес не только ко мне как к личности, но и к собственной теории. Она перестала ему казаться достойной того, чтобы нести её в массы, словно Данко свет своего сердца. Он успокоился.
На совещания в администрацию время от времени собирались все руководители учреждений и все они недоумевали, почему Наркис перестал осаждать их. Если раньше его гнали взашей, не пускали в офисы, убегали от него из кабинетов, то теперь он спокойно бродил по улицам, и не рвался донести свои знания до властных структур.
- Что с ним случилось? - спрашивали они друг друга. Мы с начальником отдела по борьбе с молодёжью лишь молча переглядывались, гордые знанием великой тайны умиротворения одной мятущейся души.