Я видел Голема. Шел
чудак, не в меру тяжел,
брусчатку шагом кроша.
И, миг назад - хороша,
тускнела Прага за ним,
дыша с ним прахом одним.
А ночь болтала, рекла
заклятья Влтава-река,
Во тьме ворчали Градчане,
сны слагая вчерне,
и окликали его с облучка балагулы,
но замолкали, признавши дичка, балагуры.
Я видел Голема. Шел
он из Геены в Шеол,
рвалась из тела душа.
И, миг назад - хороша,
тускнела Прага вокруг,
был воздух туг и упруг.
А ветер лез под кашне
его за сердцем, в квашне
его груди жался плачем,
оставаясь ни с чем.
И окликали его с облучка балагулы,
но замолкали, признавши дичка, балагуры.
Шептались тени: "Гудет
земля - то Голем идет,
а значит, жди кутежа."
И, мигом раньше - свежа,
скисала Прага, черствел
любой, кто пах или цвел.
Я видел Голема. Вижу
и теперь, отражаясь
в зеркалах и витринах
моего городка,
где окликают меня с облучка балагулы,
но замолкают, узнавши дичка, балагуры.