Тем, кто оставался собой...
Глава 11. ПРАГА. ПАМЯТЬ
Паденье стен, при страшной канонаде,
Хаос громов... и пропадают в нем
И крик, и плачь, и вопли о пощаде,
И стоны жертв, проколотых штыком...
(Г. Лонгфелло)
Прага: заблуждение относительно коммуникаций, заблуждение относительно имитирующей формы… Радиоприемник выключен. Пауза, «прорыв силы воображения» в очередной «провал в памяти». Дождь, Вышеград, одеяло: горизонталь, вертикаль, моделируемые интерьер и экстерьер, солнечная активность, бомбардировки. Исчезновение пространства геометрии… Откладывая в сторону, закрывая глаза…
Люди в серых костюмах, заставляющих снова и снова вспоминать Кафку, витрина ювелирного магазина и еще что-то, что навсегда останется в «прошлом пространства», чего уже и не вспомнить, не воскресить: патина, коричнева, лазурь, – уже почти «материальные ценности» в чьем-то там духе…
Может ли прошлое изменяться в нас, если там, внутри, нас уже нет?
В одиночестве пройти к выходу, вернуться обратно на тех же основаниях: тогда, когда еще имелась возможность не запоминать этого, мы не ощущали, не замечали, не думали об этом. В ускользании «сейчас», в тогдашнем совместном соскальзывании в молчание… Априорное условие отсутствия: через перелистывание, отмену, остановку в городе, дома, «у себя», с бесконечной, бесконечно главной улицей, с печалью, сочащейся из вечно влажных стен. Прошлое здесь еще слишком свежо, но уже пахнет не свежей побелкой, а гнилью: восстание дало нам в последний час возможность внести свой, пусть крохотный вклад в победу над краснорожими немецкими ублюдками. А ведь всего полтора года назад, 16 декабря 1943 года, Бенешу пришлось молча выслушать в Москве язвительное замечание Молотова насчет отсутствия сопротивления в протекторате.
- Вот давай на этом пока и остановимся, а то слишком много пустот в один день.
- И ты искренне веришь в то, что мы можем остановиться?
Она устало вздохнула и, свернувшись калачиком, удобнее устроилась на диване.
- Конечно, не верю…
- Я думаю, сейчас наступил тот момент, когда слишком поздно начинать все сначала, и слишком рано, чтобы так думать. А время все еще больше усложнит.
- О чем ты опять?
- О том, что... что мне не так уж много посвящали стихотворений, точнее, вообще никогда не посвящали, и даже книг с дарственными надписями у меня немного… Но дороже всех этих отсутствующих стихотворений для меня был и остается тот Железный Крест, что ты купила мне тогда, в 98-м, у крепостной стены Карлштейна. Помнишь?
- И именно это ты хотел сказать?
- Сказать?.. Сказать что? Что тебе очень хотелось бы сказать что-то типа «и я до сих пор не понимаю, как это произошло»? Но ты не можешь, поскольку хорошо, даже слишком хорошо, это понимаешь.