Отводит глаза ожидания зал:
Не ждали? Не ждали… три года – как в воду.
Я въехала в Прагу, попав в непогоду.
Сентябрь в слезах. И мечта что слеза.
На Вацлавской ветер шныряет, и дождь
наперегонки и на пару – фальцетом.
Тепло под запретом, с зонтом бабье лето,
и зонт этот на отреченье похож.
Но патлы у крон зелены и буйны,
чуть желтым означен их возраст осенний:
их постриг на зиму грозит облысеньем.
Что делать?.. Цирюльник сбежал из страны.
Я храбро сырею от сих и до сих:
всем видом моим климат жаждет позора.
Вспылила бы! Но отсыревший мой порох
ничем не разжечь: хоть мечтай, хоть проси.
У башни узорчатой, Пороховой
безлюдно. Под аркой – сырой указатель
куда-то стекает к реке – на расплату,
простудой, остудой, травой-муравой.
Брусчатка толкает в подошвы: назад!
От Вацлава, мимо музея, к Сокольской.
Нежданной никто не обязан, постольку,
поскольку – всё против. За «против» все – за!
Туч хмурых – юр-юром! Отчётлив лишь путь.
Отложим на после прогулку, на завтра.
А завтра – на мост. За мечтой, как за правдой.
Гляди, наглядись! И запомни. Забудь.
И нет непогоде! Дождь тот же турист.
Гуляет по Праге и мокнет на пару
со мною и с Влтавой, и ратушей старой.
Он юн и пронырлив, но важен, как барин.
Под ручку с дождём – и на Карлов, на Карлов!
Над дверью отеля, как птица, как парус,
нос по ветру держит кружащийся лист.