Фарфор зимы разбит в болотный сумрак весенних трав с оливковых дорог.
Во мне метель скучает белым полем, во мне граненый иней рвется в блеск,
и теплый шум оживших парков режет слух. Как же далек
от глаз подснежник солнца (расплавленный в окрестности
журчащих переулков), и, как кристальный север
свеж звездой пустынной. Мне не хватает грозового сна
холмов хрустящих в ледяном восходе, следов химеры
снежной на стекле. Фарфор зимы впитала, лишь луна,
и ей мои молитвенные ласки, и ей, ночной сестре,
мое остановившееся сердце. Гаснет холод,
толпа надеж сбивает жадно с ног, и в мертвенном шатре
сорвут медитативное дыханье – февральский войлок,
обветренный в пунцовый шелк январь, закатная декабрьская медь.
Мне балаган бутылочных ветров, как приторная чаша;
мне волчий вой – священная пора. Земная твердь
плывет и поступь сводит меланхолией воды. Фарфор закрашен
лживым лоском полдня – я ослеп…