Слово моему лирическому герою, современнику ВОВ,
бывшему мальчишке сороковых годов 20-го века
(Лента пятистрочий)
МЫ БЕЗ ОТЦОВ РОСЛИ, и век двадцатый
стал отчимом для нас, порой жестоким.
Ему в лицо с тревогою гляжу:
вот – лоб, изборождённый, словно карта,
и снег войны холодной на висках.
ПЛЕЧОМ К ПЛЕЧУ со взрослыми, немало
бомб зажигательных, падучих звёзд войны,
я, обжигаясь, погасил когда-то.
Война живёт во мне недетской болью,
хоть и прошлась по детству моему.
КАК БУДТО КРУГ спасательный неся,
с шинельной скаткой на войну ушёл он,
но утонул в её пучине грозной.
Насколько путь мой безотцовский труден,
об этом знаем только я и мать.
ЗАБИЛОСЬ СЕРДЦЕ: самолётом сбитым
вниз по стеклу снежинка потекла.
Сказал сынишка: «Как в кино!» Счастливый!
А до меня – из детства – сквозь помехи
донёсся голос: «Граждане, отбой!»
ГЛУБОКИЙ ТЫЛ укрыл нас от войны –
под стать бомбоубежищу. «Но письма
как нас теперь отыщут?» – думал я.
И в грустном небе журавлиный клин
плыл мимо треугольником солдатским.
В ЗНОЙ ДОЛГИЙ-долгий ворвалась гроза,
как перемена шумная... Мне выпал
счастливый жребий петь, смеяться, плакать.
Ведь жизнь моя – сама как переменка
в извечной тишине небытия.
ВОТ – СТАРЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ. На гранит
поднимется он завтра из обломков.
Остался целым только воздух в шинах,
ещё в войну закачанный... И вдох мой
как будто детства огненный глоток.
В ВОСПОМИНАНЬЯХ голубых о детстве,
которое для нас – глубокий тыл,
мы, постарев, так любим поплескаться...
Штормит моё обугленное детство:
войны взрывные волны бьются в нём.
МАЛЬЧИШКИ тех огненных сороковых,
не просто в войну – мы в Победу играли,
хоть было ещё далеко до рейхстага.
В глубоком тылу об отцах своих помня,
мы фронтом вторым ощущали себя.
БЕЖИТ ПАЦАН – и палочкой проводит
по рёбрам металлической ограды,
тишь наполняя дробью ксилофона.
Прислушиваюсь: до чего ж знакомо
чужого детства музыка звучит!