… до половины девятого ещё можно не ехать в морг:
заводские здания и бордели переваривают привычный хавчик.
И одна высотка подставляет спину, как будто единорог,
мармеладной девочке, девочке-счастье-с-пальчик.
Она никогда не смотрела под ноги. Не пробовала палкой лёд.
Не захлопывала на рябиновой талии годы-кольца.
Ветер подхватывал её тельце, как лёгкий плот.
Она улыбалась – и ей закатывалось в рот солнце.
И мир был сладко-безкосточным, как кишмиш,
и дороги, цыплячье-жёлтые, никогда не ложились накрест…
Мармеладная кошка садилась на шёпот крыш
и раскрывала над головой зонт, словно вечный август.
… а дома заламывали колени, сжимали рот,
переулки незаметно сматывались по трое…
И уже вполсилы ураганы чужих широт
полоскали её ночи в горьком зубном настое.
И на жёлтых стикерах снов разливался Стикс.
И степные волки, передавая пачку
в полдевятого, закрывали одно из лиц,
чтоб не видеть, как из её рта выпадет солнце –
молочной жвачкой…