Наша весна привыкшая не молчать, приобретенной паузой скромно блещет.
Сердце стучит. И будет всегда стучать. Все что осталось - грусть и простые вещи.
Я иногда подолгу смотрю на них: в этой ракушке так же грохочет море,
Эта витая дурочка все хранит - жар твоих рук и бескрайнее мое горе.
Маленький, шумный, ракушечный мой прибой, все ли ты помнишь? Теми ветрами дышишь?
Страстью о камни - это твоя любовь? Небо кренится и задевает крыши.
Так и сижу. И слушаю шелест волн, мало помалу хвост отрастает рыбий,
Воздух ловлю ненужным, нелепым ртом, и ухожу в ракушечный мир амфибий.
Хвост мой прекрасен - золото с бирюзой, длинный плавник - удобен и очень гибкий,
Если б ты видел, ты бы гордился мной; я б отдала свой хвост за твою улыбку.
Я б отдала и голос, и глубину, сны разноцветных рыбок, беднягу-сердце,
Все за тебя, и можно идти ко дну, на частоте в ноль целых и девять герца*.
Море выходит через округлый бок, через узор шершавый и завитушки,
Сквозь перламутр просвечивает песок, целая жизнь внутри небольшой ракушки.
Целая жизнь: последняя ночь молитв, словно стена - украденный кем-то голос...
Наша весна много теперь молчит. Камни, прибой, несколько свежих сколов.