Из сборника Собрание сочинений Память

   -Мы любим тех-

Мы любим тех, кто любит нас
Кто, замечая всё, прощает
Как конь, окрыленный Парнас
Крылом волшебным отмечает.

А любим ль мы, друзей вокруг
Поможем ль им забыть заботы
Всегда ль их видим, а не вдруг
Когда остались без работы.

Делились люди на людей
На тех, кому по барабану
Глухих, озлобленных зверей
И тех, что получили рану.

Страдая, кто-то помощь ждёт
Спокойно кто-то рядом ходит
Бездушный мимо проплывёт….
И Сатана их души ловит.

Своя рубашка ближе к телу
Чужая? Сам её носи!
И чем измерить чувства, веру,
И крик израненной души. 05г.

                *******
          -Память-
 На склоне лет мы ворошим
Прошедшей жизни путь
Всегда живём лишь днём одним
Кто хорошо, кто как ни будь.

Прошёл, пропал и не видать
День дивный, словно сон
Лишь память может воссоздать
Чтоб вновь явился он.

Припомнишь дряхлым стариком
Как много сделал дел
Оставил что-то на потом
А что-то не успел.

Идём мы жизненной тропой
Дерзаем и творим
И днями словно шелухой
Под ноги всем сорим.

Все чувства, прежнюю любовь
Лишь память сохранит
Взволнует старческую кровь
Как только возродит.

А дни уходят прочь как сны
В неведомую даль
Их вспоминаем часто мы
Осталась лишь печаль.

                *******

  -Песня бомжа-

Это часто так бывает
Нас всерьёз не принимает
Говорит что мы совсем не те.
Нет не «Джипов», ни коттеджей
Мы все нищие как прежде
У него хозяина всегда в узде.

На меня, вдруг накатило –
Алегарховское-быдло
Получи под дых и сразу в бок.
То, что власть наворотило 
Не пустило Вас на мыло
Подожди чуток, ещё получишь срок.

Что кулак? Моя тычина
Вот охрана долго била
И лежал в крови я на снегу
Вспоминал пески Афгана
Незалеченная рана
И как пуля сбила на бегу.

Полежу, и может, встану
Этот лоб под стать Жигану
Сам не бьёт, охрана ж будь здоров
Он украл мою зарплату
Дал кому-то там на лапу
И живёт среди таких как он жлобов.

Подошёл один с охраны
Шрам на лбу, как след от раны
Достаёт с подмышек два ствола
Вдруг узнал, перекрестился
Как от пут  освободился
Смахнул нечисть в Ад, как крошки со стола.

                *******

     -Прибой-
Жизнь человека –
Прибой быстрых дней

Как волна набегает
Одна на одну
Так день пролетает
Один к одному.

Как волна убивает
Себя о скалу
Так мы убиваем
Свой день на ходу.

Идём попирая
Денёчки свои
Проходят сгорая
И годы и дни.

И день нам не дорог
И час не велик
И жив ещё ворог
А ты уж старик.
Прошедшие дни, мне давят на грудь
Они как печали глоток
И их ни за что назад не вернуть
Как речку обратно в исток.

                *******
        -Долги-

Жизнь штука дорогая
И нужно так прожить
Чтоб в смертный час, родная,
Долгов нам не платить.

Долгов врагам безвестным
За боль чтоб плата боль
Кто наделил же радостью
Всё лучшее открой.

Деньгами часто платим
А сердцем никогда
А перед смертью плачем
Что не вернуть года.

Так доброе творите
Пока  вы на коне
До старости не ждите
Когда согнёт к земле.

                *******
          -В лесу-

В наряде белом, стройная
Берёзка над рекой
От ветра  беспокойная
Шептала мне листвой.

«Смотри, ручей безжалостно,
От речки убежал
С журчанием, так сладостно
Цветок к себе прижал.

И под напором ласковым
Подрубленный цветок
В ручей - склонив головушку
Отдал свой лепесток.

В лесу прохладно, тихо
Кладут деревья тень
Но никогда здесь лихо
Не свиснет соловей.

Приморских соловьёв видал?
 – Лишь только иногда
Когда ворона скажет – Кар!
Взлетая из гнезда.

Неведомые птицы
Щебечут по утру
Багровые зарницы
Ложатся на листву.


Виноград ещё зеленый
Орешник обнимал
А в паутине липкой
Паук добычу ждал.

Грибы семейкой дружной
Под деревом сидят
Груздь с важностью ненужной
Вокруг пяток опят.

*******
-Широкий пляж-

Широкий пляж, с песком янтарным
Весь день от солнца брал тепло
Я телом тёмно-шоколадным
Под вечер падал на него.

Вода «Амурского залива»
Плескалась тёплою волной
И чайка медленно парила
Над гладью сине-голубой.

А лес стоял, листвой качая
У грани жёлтого песка
И плыл к опушке, опадая
Дымок весёлого костра.

А над костром шумел плескаясь
Чилимов полный котелок
Их ели с пивом, обжигаясь
Открыв заветный анкерок.

Потом шиповник собирали
Вдыхая запахи цветов
От родника ручьи бежали
Под тень склонившихся кустов.

Там виноград ещё зелёный
Лозой орешник обнимал
И гордо, к солнцу устремлённый
Цветок красивый мне кивал.

Деревья, длинную сложили
В траве упрятанную тень
Лучи от солнца не палили
Оно заканчивало день.

По сопкам медленно сползая
Пол неба светом озарив
Как кровью всё вокруг марая
Светило падало в залив.

И мыс призывно засветился
Лучом, обшаривая ночь
Маяк так с солнышком простился
Пытаясь тьму отбросить прочь.

А ночь в права свои входила
Всё ярче звёздочки горят
Луна дорожки народила
Что серебром в волне блестят.

Вокруг прохладный, тихий, сонный
Громадой тёмный лес стоял
И млечный путь, такой бездонный
Взирал с небес, как я  читал.  1971г.

               *******
-Под Русским островом-

Вдали я вижу город свой
Под небом голубым
Об мыс колотится прибой
На рейде парохода дым.

Стоим на якоре, рыбачим
За губы дёргаем ленков
О том, что выловим - судачим,
Бросая в глубину садков.

Сквозь горловину проползая,
И трепыхаясь на виду,
Подальше от меня ныряя
Ленок уходит в глубину.

В садке ему пока отлично
Там краснопёрка и бычок,
С часок половим как обычно,
Ведь под уху готов бачок.

Уху тройную, снова варим
На грудь, приняв ещё сто грамм,
И тост конечно поднимаем –
За рыбаков, за милых дам.

         *******
(отрывок)
Будут пары вновь стремиться
С сопок на море смотреть
Кто-то будет вновь таиться
Душу милую согреть.

Знаю – что могу стремиться
Я по жизненной тропе
Как туман в траву ложится
Суждено ложится мне.

Раствориться и растаять
Оставляя много слёз
Но останется ли память,
Ведь так тяжек был мой воз.

Много рытвин на дороге
Мне пришлось переползти
И в невзгодах, и в тревоги –
Всяких пакостей снести.

Отрешиться бы на годы
От природы, от людей
И останутся невзгоды
В кольце запертых дверей.

На тропинках снова ветер
Гонит сбитую листву
И укутал город вечер
Как на сердце я тоску. 1975г. п\б «В.Чернышёв»

                * * *
Пролетело тридцать лет
Всё исчезло словно дым
Может быть, тебя уж нет
Я же стал совсем седым. 2005г.

  -Гладь синего залива-

Гладь синего залива
Чуть тронул ветерок
Волна тотчас же заспешила
Ударить в каменный порог.

То набежит, слегка коснувшись,
То отбежит, обратно вспять
Лишь на мгновение проснувшись
Лежит поверженная рать.

Та рать, рождённая волнами
В слиянье ветра и воды
Как будто маленький цунами
Впустую тратила труды.

Но вот опять, волна родившись
Спешит к скале на новый бой
Морская сила появившись
Впустую жертвует собой.

Вокруг лазурь небес сияет
На фоне зелени цветок
И голос рядом повторяет -
Как ты хорош Владивосток.

Твой Русский остров – весь в заливах
На речке «Юморе» форель
И пляж на «Шаморе» в приливах
А ночью множество огней.

С террас, сбегая как с порога
Они касаются волны
Где бухта «Золотого Рога»
Мешает с отражением Луны.

Луна свой лик в волне купает
Огни реклам вокруг горят
И город как бы надевает
Свой самый праздничный наряд

   -В переулках ветер-

В переулках ветер плачет
Город спутали дожди
Осень Лето заменяет
Лётом сорванной листвы.

И ручьи в края далёкие
Запах сена унесут
Ну, а сны мои тревожные
Спать спокойно не дают.

Мне, весенние, всё чудятся
В лесу жёлтые цветы
Как ручьи под снегом трудятся
Поднимая льда пласты.

Я во времени запутался
Это Осень, иль Весна?
На тропинке долго путался
Подо льдом чуть-чуть видна.

Воробей такой взъерошенный
Пьёт из лужицы коктейль
И забытый, кем-то брошенный
Во дворе скулит кобель.

А весна прошлась по улицам
Всех, затронув, взяла в плен
Кто-то рад весенним лужицам
Я ж не жду здесь перемен.

И весна, и осень чудится
Мне в скупом рыбацком сне
Этот сон когда-то сбудется
Через годик по весне.

А пока цветы весенние
Без меня в лесу цветут
И берёзки, в роще, белые
Ещё с годик подрастут.

*******

-Старый пирс- (песня)

Темно кругом, все люди спят
А воздух свеж и чист
Мигая, звёздочки глядят,
На старый мокрый пирс.

И тишину тревожит стон
Разбитого киля
И пирс-баркас, от плеска волн
Качает вновь меня.

А вдалеке горят огни
На рейде кораблей
И отдыхают вновь они
От бешеных морей.

Луна дорожку провела
По бухте «Золотой»
А бухта вроде навсегда
Срослась с моей судьбой.

Я скоро в море вновь уйду
На белом корабле
Прощай – Я городу шепну
Растает он во мгле.

С путины я вернусь домой
Приду на старый пирс,
Он вновь застонет под волной,
Качнёт то вверх, то вниз.  1969г.
    -Песня моряка-

За кормою растает
Берегов череда
В море чайка рыдает
И так было всегда.

Мы надолго уходим
Земля скрылась вдали
Её снова увидим
Через год, а не дни.

Ты чайка летай-летай
Душу мою терзай
Чтоб в дальнем чужом краю
Я помнил любовь свою.

Наконец рейс окончен
Вновь знакомый причал
А я растревожен –
Никто не встречал.

Неужели напрасно
Рвался с моря домой
Без меня здесь наверно
Отыскался другой.

День за днём пролетает
Чередою года
И виски покрывает
Всё сильней седина.

Снова чудятся где-то
С укоризной глаза
В небе всполохи света,
Где промчалась гроза.

Ты чайка над морем рыдай
Шторм судно в пучину кидай
За грозою, в далёком краю
Оставил я душу свою.  1973г.

-Большая скука- (песня)

Как пустынно вокруг
Где не вижу тебя
Почему сердце вдруг
Стуком губит себя.

Сердце так не стучи
Похоронно, как звон
Будто где-то в ночи
Разлетается стон.

Не унять мне тебя
Не заставить молчать
Без боли – ни дня,
Захотелось кричать.

На вас, на двоих,
На обманутый мир
На останках моих
Вы закатите пир
Будет кто-то играть,
Кто-то плакать в ночи
Будет кто-то молчать
Только ты не молчи.

Оболги средь людей –
Будет мне всё равно,
Ведь из царства теней
Не вернулся ни кто.

И не быть мне с тобой
Не прижать, ни обнять
В царстве «Скуки большой»
Буду только молчать.

В царстве этом царит
Кроме скуки,  покой
В небе ангел парит,
Как орёл над землёй.

     -Долгожитель-

Он смерть перехитрил
Сто лет живёт на свете
В грудь гордо колотил
«Нас мало на планете!»

«Я жил в суровые года,
Страною правил Царь
Как помню – был тогда
Никола-государь.

И помню как-то встарь
Пасу в горах овец
В то время этот государь
В народ стрелял наглец.

Как помню, в роще срезал я
На изгородь лозу
А флот подался за моря
И потонул в грозу.

Народу много погубил
Японец в той войне
Я в это время подстрелил
Косулю на тропе.

Вино с соседом, как-то пьём
И мне он говорил
К войне жестокой мы идём,
Германец нам грозил.

Барана съел я на пари
И донесли мне весть
Что с трона сброшены цари,
Народ поднялся весь.

Принял отёл я у овец
Мне люди говорят
В народ опять летит свинец
И города горят.


Стреляли сыновья в Отца
По разным пустякам
Так много тратили свинца,
Отдали б лучше нам.

В Гражданской той войне
Народу гибло много
Ничто не страшно в жизни мне,
В горах одна дорога.

Сынок,  я много повидал
За эту сотню лет
Ты ж ни чего не испытал
Не видел разных бед»

Ловушки смерти обошёл
Ей в горы лень подняться
Без нервотрёпок в старость шёл
Чему ж тут удивляться.

А человечество таких,
Устало слушать
К беде чужой глухих
Умеют только кушать.

Кто много испытал
Здоровье не берёг
Всего себя отдал
Давно в могилу лёг.

Заслуга только в том
Что жил ты для других
И строил общий дом,
А не в годах своих.

Один в пятнадцать лет герой
Другой сто лет прожил
И не свергал, жестокий строй
И песню не сложил.  1980г.

-Ветер судно качал-

Ветер судно качал
Над седою волной
В мачтах глухо стонал
Над рыбацкой судьбой.

Из распахнутых туч
Луна вдаль поплывёт
Ей мигающий луч
Маяка подмигнёт.

Нам корабль – дом родной
Наш рыбацкий приют
Ждём мы встречи с землёй
Где семейный уют.

Где любимые ждут
Из суровых морей
Где сирени цветут
Средь зелёных алей.


Берег манит к себе
Лаской девичьих рук
Но в рыбацкой судьбе
Ждать нам новых разлук.

Нас пленила краса
Океанской волны
И не манят леса
От морской синевы.

Море с шумом о борт
Бьёт седою волной
Но вернёмся мы в порт
Повстречаться с землёй.

И уходим мы вновь
На солёный простор
И закат словно кровь
Полыхнул из-за гор. 69г.

Освещает нам путь
Долго дивный закат
И ложится на грудь
Боль разлук и утрат.

   -Имеешь ли право-

Как коротка наша жизнь
Многое нужно успеть
Вроде абсурдная мысль
«Имеешь ли право на смерть?»

Кто-то спокойно живёт
Старается всех обмануть
В мир иждивенцем придёт
Наступит срок, тронется в путь.

Что он оставит другим?
Кто его помнит добро?
Жил лишь денёчком одним
Вокруг оставляя лишь зло.

Если ты трутнем не жил
Прошедшая жизнь не пуста
Пользу людям приносил
Совесть, пожалуй, чиста.

В двадцать лет, был уже сын
В сорок ты дедом уж стал
Кроме «Потомка» кем был
Час кем-то стать, внуку настал.

Дети приносят цветы
Приятный, красивый букет
О детях не думаешь ты
Заботы от них тебе нет.

Многое нужно узнать,
Многое нужно успеть
Всё это с пользой отдать,
Спокойно потом умереть.


Как коротка наша жизнь
Многое нужно успеть
Вроде абсурдная мысль –
Имеешь ли право на смерть?

     -Осень в Кульдуре-

Эх ты Осень! Моя Осень!
Сердце тронула опять
Я бродил средь этих сосен
И пытался вспоминать.

Здесь когда-то под горою
Я подругу обнимал
И багровою листвою
Плечи милой обсыпал

Из скалы вода сочилась
А в низине бил родник
По распадку трель катилась
Прямо в сердце напрямик.

Не могли мы надышаться
Пряный запах нас пьянил
Силы нет, с тайгой расстаться
День за сопки уходил.

Солнце к западу катилось
Унося с собой тепло
Может быть, мне всё приснилось
Это было так давно.

Осень рыжая такая!
Навеваешь чаще грусть
Улетает к югу стая
Вожак крикнул – Я вернусь!

           -Обиженный человек-

Кто-то обиженный, со злобной душою
Горе залив из стакана вина
В ухо бубнил – «Тебе мир приоткрою,
Жизнь ты запомни – даётся одна.

Коль дорожишь дальнейшей судьбою
Будешь всегда её сам направлять
Если пойдёшь за тупою толпою
Будет она тобою играть…..

Хватит тоски среди смеха и шума
Хватит обид, и чужого вранья
В мире обмана, планетного круга
Словно песчинку затёрли меня.

Как муравьи суетятся людишки,
Строят гробницы на чьих то костях
Но поколенья забудут делишки,
Тех, что истлели в могильных краях.

Добру надоело с планетой возиться
Пусть вырождается злобная плоть
Если сумел ты на свет появиться
Сгинешь – уже не появишься вновь.
Каждый в попытках к чему-то стремиться
К знаниям рвётся как птица в окно
Право недолго людишкам разбиться
Труды достаются червям всё равно.

Слава? Память? Да есть ли на свете
Суета средь людей, суетный наш мир
Все словно змеи ползут по планете
Для встречи со смертью один на один»

Он замолчал, на весь мир озлобленный
Что возразить? Этот спор ни к чему
Куртизанкою видит весь мир обнажённый
Который не скажет – «Тебя я люблю»


-Воспоминания детства-

Я помню старенький забор
Скрипучую калитку
И детских игр огромный двор,
На вишне белую улитку.

Качели на сухом дубу
Чему все были рады
Как это позабыть могу?
Нет памяти преграды…..

Прошла над дачею гроза
Раскаты затихают
На миг глядят мои глаза
Перемены замечают.

Вон там – разломанный забор
А там весит калитка
И покидая сада двор
Под ней пролез Никитка.

Грозой разбитого столба,
Где провода свисают
Век не забуду никогда
Как искорки сверкают.


«Телефонистом стану Я!»
За чем же остановка?
Не понимая, что творя
Взял в руки провод робко.

Удар швырнул меня в траву,
Парализовал дыханье,
И крикнуть даже не могу,
В глазах огней сиянье.

Пытаюсь кинуть провода
Ручонкой загорелой
И крикнуть – Люди все сюда!
Глоткой неумелой.

Мне разрывает сердце грудь
Ток тело моё корчит
И кровь из горла – как ни будь
Питая стебли, мочит.
Освободила спазмы кровь
И крик мой – Помогите!
Звучит над лесом, вновь и вновь
О, люди где? Спасите!

Вцепилась в жизнь моя душа
Смертей не признавая
А ток трепал её круша
Сильней, не затихая.

Вокруг собралась детвора
И воспитатели всей кучей
И понял – Смерти уж пора,
Боятся встретиться с колючей.

Из сада выбежал на крик,
Садовник – «Ну, пострел!»
Лопатой провода старик
Перерубил – Успел! ........

Умчались в прошлое года
Осталось детство там
Взгляну на руки иногда –
Белеет детства шрам.

В живых уж нет и старика
Что для детей тот сад садил
Но пишет медленно рука –
«Тебя я не забыл!»

Приходят дети в тихий сад,
К живому роднику,
И каждый вишне спелой рад,
И яркому цветку. 1972г.


     (отрывок)

…У обомшелых старых скал
Орешник испятнал все склоны
Внизу родник-ручей бежал
Через теснины, косогоры.

И где-то вырвется к реке
Река помчит его в стремнине
Как светлым лучиком, в окне
Мелькнёт в траве, уже в долине.

Сольются родники и речки
В поток, спешащий в океан
Мустангом диким, без уздечки
Промчится мимо разных стран.

И мы спускаемся к реке
Гудят натруженные ноги
Сидим на гальке, на песке
Короткий отдых у дороги.

Дорога в речке без моста
Одежду бросили за реку
А камням скользким нет конца
В воде так зябко человеку.

Теплом встречает старый дом,
А баня жаром нас встречает
За брагой долгий разговор –
Хозяин Юрка привечает. 1984г.

«Свожу на сопку, на Педан
Места далёкие, святые»
Увы, не сходит мой Братан
Ушёл навек в места иные. 1997г.
                (Анисимовка)

           *  *  *
Расплескала зорька
На горизонте капли алые
Звёзд  было столько!
Остались запоздалые.

Как шторы небеса
Голубизной накрыли
Ночные чудеса
За сопки уходили.

          *  *  *

Не вдаваясь в детали
Живя впопыхах
Судьбы внуков украли
Кругом сеяли страх.

После них не родится
Ни пшеница в полях
А как рожь колосится
Снилась дедам лишь в снах.

*  *  *
- Эх!  раз, ещё раз!-  (пародия)

У меня была жена
Рыжая патлатая
И была бы не змея
Да к тому ж горбатая.

Она ночью на бровях
С гулянок приходила
И меня уже в сенях
Смертным боем била.

Эх! раз, ещё раз!
И кулак летит под глаз
Это было очень больно
Получить от милой в глаз.   (Припев)

Удивлю наверняка
Как же это было
Чтобы баба мужика
Смертным боем била.

Не будите вы родню
Не шумите дядьки
Я давно её люблю
Бездумно, без оглядки.

(припев)
И ходил я фонарём
Дорогу освещая
Так зачем же так живём
Милым потакая.

Все обиды прочь за дверь
Коль кого полюбим
Когда ляжем на постель
Все горести забудем.

Эх! Раз, ещё раз!
Всё хорошее при нас
Все обиды, все измены
Позабуду в сотый раз.  (Припев)

- По дороге кружил -

По дороге кружил
Ветер бурой листвой
Тасовал, словно карты сложил
Всю судьбу разложил предо мной.

Жёлтый лист что парил
Вдруг упадал мне в ладонь
Ветер буйный его подхватил
Отобрал, и умчал за собой.

На него загадал
Да видно всё зря
От судьбы что-то ждал
Обманула меня.

И кукушка опять
Куковать мне не стала
От судьбы, что мне ждать?
Угождать перестала.

По дороге иду
Вижу скорбные лица
Знать им всем на роду
Ничего не добиться.

Бремя разных забот
Ни улыбок, ни смеха
Просыпайся народ
Добивайся успеха.

Оглянитесь вокруг
Это ваша держава
Ни господ, и не слуг
Жизнь прекрасней бы стала.

Пока делим себя
На богатых и бедных
Злоба словно змея
Людей делает вредных. 05г.

  -Укротили лошадь-

Болью лошадь укротили
Хлыст прошёлся по глазам
Долго мучили и били
Где придётся – тут и там.

И стоит, дрожа от боли
Жалобно так ржёт
У наездника в неволе
Что, всё бьёт и бьёт.

К себе плетью приручает
Палкой и хлыстом
В плоть лошадки боль вгоняет
Да ещё кнутом.

Он потом её накормит
Даст воды испить
Гриву чистит, тело холит
Так зачем же бить?

-На подоконник голубь сел-

На подоконник голубь сел
Прищурил левый глаз
«Что голубок, нет больше дел?
Гостишь в который раз»

Как снайпер на меня взглянул
Стрельнуть? – Да пожалел
Сумел в висок бы долбанул,
И дальше б полетел.

Вчера всей стае угодил
Когда терзал собрата
Тот крылья где-то повредил
Голубка ль виновата?

И первый драку начал ты
За брошенный пирог
И вот сопернику «кранты»
Он съеден – был итог.

Пока соперник погибал
От клювов жадной рати
С голубкой нежно ворковал
Жалеть? – с какой бы стати.

Летите голуби, летите
Друг другу вечные враги
Себя терзайте и губите
Когда кидают пироги.

Какой от птицы этой прок?
Ни мясо, ни перо
А бабки словно бы оброк
Кидают им зерно. 2005г.

       -Песня алкаша-
В новый год как по заказу
В стенку бьёт опять сосед
То нашлёт Чумак заразу,
И ещё сто тысяч бед.

Лампы разом погорели
С крана капает вода
Что вы там все опупели?
Сколько мне зараз вреда.

Во дворе завыла вьюга
Ветка тюкнула в окно
Как бы мне не дать здесь дуба
Холод, мокро и темно.

Кто-то порчу всё наводит
И кому-то это всласть
Что за Чёрт там хороводит?
Надомной имея власть.

Полоса та невезенья
Не кончается давно
Ждал неделю воскресенья
Чтоб налить в бокал вино.

Наливаю, а в бокале
Появился таракан
Наглецов вы не видали?
Выпивает весь стакан.

Может быть, всё это снится
Говорит – мол, удружил,
Выпил, чтоб тебе не спиться
И подольше чтоб пожил.

Ущипнул себя за ухо
Больно! Нет здесь никого
Почему ж в бокале сухо?
Или выпил всё давно?

-Мир без насилия-

Мир без насилия
Это не сложно
Всё от бессилия
Живём осторожно.

Боимся друг друга
И тени боимся
Уходит подруга
Предатель родился.

Не сложно пройти
На гору взбираясь
Если идти
На плечо опираясь.

С другом пройдёшь
Преграды любые
И в жизни найдёшь
Интересы иные.

Главное верить
В хороших людей
Всех скопом не мерить
На скот и зверей.

Мимо идёшь
А девушка плачет
Дальше ль пройдёшь?
Обижена, значит.

Мир разделился
На добрых и злых
Кто-то родился,
А кто-то затих.

В мире посеешь
Добро или зло?
Во что же ты веришь?
Конечно, в добро!

                -Романс-

Ну что же ещё вам друзья рассказать
Про печаль, про минувшие дни?
У судьбы дней немного осталось забрать
Годы сгинут, как прошлого сны.

Я давно не живу, существую лишь в том
Что нормальною жизнью зовётся
А когда-то ведь был беззаботным во всём
Но та жизнь уж ко мне не вернётся.

Не вернётся ни что, и конечно ни кто
Кто любил беззаветно и верил
Это было давно, память в прошлое дно
Вот нырнул, не достал, не отмерил.

Возвратиться б опять в эту прошлую жизнь
Не прожечь, не сгореть, ни остаться
Лишь немного её увидать и прожить
И можно опять в этот миг возвращаться.

    -Стучат колёса-
Стучат колёса тук да тук
Всё ближе отчий край
И позабылась боль разлук
Струна души играй.

Играй, пока звучит мотив
Простого бытия
Пока не оборвалась нить,
А с нею жизнь моя.

Пытаюсь что-то совершить
Оставить жизни след
Стараюсь меньше нагрешить
И не наделать бед. 1999г.

  -Ветер озорной-
Гонит ветер озорной
Снежную метель
Подожди приятель мой
Я с тобой поверь.

Разогнавшись на дорогах
Ветер скрыл тропу
Рассыпая на порогах
Снежную крупу……..

На морозе притаившись
Деревенька спит
В небе месяц появившись
На неё глядит.
Проходя по переулку
Разбудил собак
Кутаясь в свою тужурку
Выхожу на тракт.

Вдаль уносится дорога
Манит за собой
Где заждался у порога
Ветер озорной.

Далеко идти до дома
Вдаль стою-смотрю
Подожди шельмец немного
Я к тебе приду.

На пороге меня встретит
Здесь не был давно
Через час в окно приметит
Бросит снег в окно.

Посмотрю – кто там балует?
За окном метель
По дороге ветер дует
Как сейчас, поверь.

Возвращаюсь по проулку,
А собаки спят
Каждая забилась в будку
Лаять не хотят. 12.02.

   - Дни улетают - (вальс)

Дни улетают, а с ними года
Но память их долго хранит
Всё хорошее помню всегда
Наш лучший день не забыт.

Помню губ твоих теплоту
Помню ласку рук
Залив исторгал на нас доброту
Где рядом сердец наших стук.

Всё отгорит, исчезнет всё прочь
Коснётся висков седина
Но память хранит эту дивную ночь
Хорошее помнит всегда.

Чайка над морем потише кричи
Закат отгорел в тишине
А звёзды так ярко сияют в ночи
Купаясь в прохладной волне.

Удивлённо Луна заглянула в залив
Где плещемся рядом с тобой
Костёр приподнял, полуночный прилив
И в море унёс за собой.

Помню губ твоих теплоту
Ласку нежнейших рук
Залива помню в ночи красоту
А рядом сердец наших стук. 1986г.

                *  *  *
Крематорий впитал твою теплоту
Прах рядом у мамы лежит
Я помню залив, и твою красоту
И сердце всё чаше болит. 2006г.

-Долго за горами-

Долго за горами
Догорал закат
И шептался с нами
За окошком сад.

Незаметно вечер
День тот подменил
И тихонько ветер
Шторку теребил.

На крыльце скучал
Дожидаясь, пёс
Я ему сказал –
«Подожди!» всерьёз.

Вынесу наверно
Косточку одну
Это будет честно
Так не обману.  1999г.

   -Всё идёт своим-
Всё идёт своим путём
По проторенной дороге
Год за годом, день за днём
Лишь меняются пороги.

Даже мрамор время точит
Превратится в пыль гранит
А людей всё так же косит
Смерть на месте не стоит.

Дни уходят незаметно
Исчезая без следа
Жизнь проходит неприметно
Сердце схватит иногда.

По ступенькам, по гранитным
Проходил и мой отец
Я сбегал по монолитным
Когда был совсем юнец.

А сейчас по ним подняться
С каждым годом всё трудней
Кто ушёл, всё чаще снятся
И ступеньки те милей.

  -В роще белых-
В роще белых берёз
Где деревья стонали
Видел множество слёз
Что по ранам стекали.

Роща стройных берёз
Под ветрами стонет
Будь жара иль мороз
Бьёт челом, ветки клонит.
Надомной,  в небесах
Лишь одна синева
Ветер где-то в горах
Плёл из туч кружева.

Стаю с горных вершин
Пред собою погнал
Как кортёж из машин
В вышине проплывал.

Деревья кивнули
Зелёной листвой
Ветки малость пригнули
И снова покой.

Сама роща не знает
Сколько в ранах берёз
С них на землю стекает
Речка сладкая слёз.

        -Наброски-

Поднимем к небу паруса
И уплывём за море
Где голубые небеса
И чайки на просторе.

Волна ласкает яхты борт
По морю паруса несут
И заходить не будем в порт
Идём туда, где пальмы ждут.

Где солнце греет нам песок
И на родник деревья тень кладут
Несётся яхта на восток
Но я душой уже не тут. 05г.
              *   *   *
Пять грязных, мокрых голубей
Шестого до крови клевали
За что же их среди людей
Все миротворцами прозвали.

Шестой пытается ползти
Разбросив сломанные крылья
От этих «фурий» не уйти,
Среди жестокости обилья.

Ещё удар, за ним другой
Воркуя, тело в клочья рвали
Совет вам люди, мой такой
Чтоб птицей Мира их не звали.
             *    *    *
Над Байкалом – покрывалом тёмным
Тучи крылья разбросали
Как навесом преогромным,
Не закрыли, только дали.

Там вдали – чуть голубеет
Горизонт полоской узкой
Этот вид мне душу греет
Что была, и будет русской.


-Вижу тягостный сон-

Вижу тягостный сон
Будто мне никогда не проснуться
Боже вижу твой трон
И обратно уже не вернуться.

Как страдает душа
За людей, за Отчизну
Смерть пришла не спеша
Попы справили тризну.

По душе, что уже никогда,
Никогда не вернётся
Жизнь друзья ерунда
Если сердце не бьётся.

На восход, иль закат
Летит раненной птицей душа
Сердца стук как набат
Отстучал, я лежу не дыша.

И фанфары давно
Надомною отпели
Гроб ложится на дно
Над могилой завыли метели.

Сон такой не к чему
Но ни как не проснуться
Лишь одно не пойму –
Как обратно вернуться?  2003г.

       -Коней на переправе-
Коней на переправе не меняют
А жён? Состарившихся вдруг
В глазах её слезинки тают
А перед ней дряхлеющий супруг.

Забудьте горести, невзгоды
Вдруг принесённые судьбой
В совместно прожитые годы
Все, поделив, несли с собой.

Печали, радости, разлуки
Остались где-то позади
Есть сын, и будут ещё внуки
Что ожидать в конце пути?

И что ещё вам не хватает?
Так то, что внучка не зайдёт
Она ещё во сне летает
На ножки иногда встаёт.

И быт устроен, есть работа
По темноте идёшь домой
Печалит лишь одна забота
Остаться вдруг, совсем одной. 20003г.

-Мы книги старые читали-
Мы книги старые читали
Порой до этих ……. дыр
Они учили-поучали
До этих, самых, до седин.
Чему учили сказки?
Убей и укради!
Обман, чужие ласки,
И чуда вечно жди.

Иван-дурак всегда страдает
Любой пытается дурить
А дурень дурака валяет,
Чтоб по своим законам жить.

То щука-хищница поможет
То конь волшебный – горбунок
Меч – кладенец врагов положит
Царевна пустит на порог.

Иван, Емеля - дурачок
Верх одержали над врагом
Поймали счастье на крючок
И дурни стали все кругом…..

  -Стихов написано-

Стихов написано немало
Я сочиню ещё одно
Рука карябает устало
А за окном темным-темно.

Зачем пишу? – и сам не знаю
Им всё равно в печи гореть
Одно душою понимаю
Мне без стихов не усидеть.

Ложатся строчки друг на дружку
А мне пора бы на постель
Зарыться в тёплую подушку
А во дворе метёт метель.

Метёт сугробы наметая
Чтоб дверь снаружи затворить
В трубу завоет ветров стая
О том, что смогут сочинить.  Благодатная 2006г.

                Я в весеннем лесу
                Пил берёзовый сок
                С ненаглядной певуньей
                В стогу ночевал.
                (чья-то песня)
 -Мне снится запах-

Мне снится запах магистрали
«На перегоне» мы стоим
Сны «книгу памяти» листали
И каждый сон необходим.

Чтоб не забыть – что совершилось
Исчезло, кануло в лета
Со мной когда-то приключилось
Напомнят шрамы иногда.

Но шрамы на  душе бывают
И слыша снова стук колёс
Мне сны зачем-то навивают
Потоки слёз из ран берёз.

Берёзки хрупкие такие
Вздымали к небу ветки-руки
Безмолвны крики – «Вы плохие,
Нас обрекли за сок на муки.

Жестоко люди поступили
Качая соки, нашу кровь
Немало песен сочинили
И про Весну и про любовь.

И как испив, кровь – наши соки
За рощей  мнут они стога
Потом уедут мять дороги
Пока им ставят здесь рога».  Благодатная 17.10.06г.

  -Песня участника войны-   

Страна встаёт, страна гуляет
Гуляет тут, гуляет там
И отрезвев, лишь понимает
Продали нас – ко всем чертям.

Ни кому не стали
Нужными совсем
Все медали в прошлом
Для батальных сцен.

Будут фильмы
О дедах снимать
За границей «Фирмы»
«Оскар» получать.

Как мы трудились?
За что страдали?
Как лихо бились
Звенят медали.

И в скупку деды
Ордена сдают
На «День Победы»
Чтоб выжить тут.

Вовремя за свет,
За воду не платил?
Денег нет! – ответ 
И нет работать сил.

Из квартир
Повыгонят дедов
На погост мундир
Уже без орденов.

           -Сопки –

Проплывали в небе тучи
Над моёю головой
Солнце пряталось за кручи
За двуглавою горой.

Звали сопку все «Двух-горбой»
Что на Чуркине стоит
Двухголовой битой мордой
На залив с небес глядит.

Я залез на эту сопку
Виден Русский и Скрыплёв
Как кладёт светило тропку
В алый цвет, как будто кровь.

По заливу та тропинка
В Золотой Рог прибежит
Как чудесная картинка
Красотой всех удивит.

А вокруг стояли сопки
Как грибы на них дома
Архитекторов уловки
И уловок этих тьма.

У вокзала, у «Морского»
Белый лайнер – как отель
Было их не так уж много
И заморских тех гостей.

Приплывут и подивятся
На восход и на закат
И потом им долго снятся
Над заливом сопки в ряд.

      -Миражи-      

Лето возвращалось
Светлело за окном
Солнышко старалось
Укутать всё теплом…...

Помню, были времена
Разве это драма?
Дети все как без ума
Просыпались рано

И бежали за порог
На широкий пляж
По тропинкам, без дорог
Посмотреть мираж.

В парусах кораблики
В небесах плывут
На верблюдах всадники
В облаках бредут

Без земли, на небесах
Люди тут и там
Вызывали в нас не страх –
К этим миражам.

Вспомнил это я с трудом
Как всё это было?
К горизонтам с миражом
Детство уходило.

          -Соловей-
Глядели звёзды на вагон
В зашторено окно
Пустой облупленный перрон
Вокруг темным-темно.
А рядом в яблоках сады
И дом заброшенный стоял
И трель неслась из темноты
И песни той я час внимал.

О чём поёт тот соловей?
О брошенном жилье?
Что не видать вокруг людей?
Иль о грядущем дне?

Раздался лязг, певец замолк
Состав помчался вдаль
Туда где заалел восток,
Где горизонта край.

Тот полустанок не забыть
Спасибо соловью
Что заставляет жизнь любить
Даря нам песнь свою.

-Вороны кружились-

Вороны кружились
Прямо надомной 
В поле, где мы бились
В песнях я живой.

Не боится, смело
Ворон подлетел
И ко мне  на тело
Беззаботно сел.

Здесь совсем недавно
Шёл кровавый бой
Пацаны исправно
Жертвуют собой.

Колыхалась ветка
Где бьёт пулемёт
Положили метко
Словно дичь на взлёт.

Снова похоронки
Матерям вручат
На родной сторонке
Не качать внучат.

В небо не мигая
Глянули глаза
Воронья где стая,
На помин гроза.

Ворон пригляделся
Клюнул в левый глаз
На челе уселся
И в который раз?

В осеннем лесу-

В рощах кудрявых цветы собирали
Гроздями рвали лесной виноград
Листья, кружась, нам под ноги упали
Словно какой-то неведомый град.
Воздух вокруг, прохладой наполненный
В речках студеных темнеет вода
Осенней печалью весь мир переполненный
Скоро вернутся опять холода.

Дремлющий лес листвой осыпается
Стелет под ноги багровый ковёр
Солнце сквозь ветки глядит-удивляется
Выйдя из тучи на синий простор.

Эта краса золотая - осенняя
Цветом червонным заполнила мир
Лес задремал под кукушкино пение
Кто-то вдали тихо трель выводил.

Птицы запели от Солнышка света
Думают -  лето вернулось опять
Долго ж им ждать жаркого лета
С дерева стала листва осыпать.

Вот и пришёл час расстаться с природой
Скоро надолго в моря уходить
Клён мне прощально кивнул рыжей кроною
Будто наполнил опять приходить.

Снова вернусь, через год я с подругою
С той, что по жизни мне долго идти
Родник нас напоит водою простудною
Выстелют листья ковёр на пути.

Стройные ёлочки, клёны кудрявые
Берёзки, надевшие яркий наряд
Листья ложатся под ноги багряные
Словно какой-то неведомый град.


              -В тайге-

Помню – в рощах разливался
Запах с розовых ветвей
Куст цветов к воде склонялся
Тянет ветки до ключей.

Здесь в причудливом капризе
Обнялись листвой кусты
Где на каменном карнизе
Меж собой плетут мосты.

Как торжественны и стройны
Кедрачи в тайге стоят
Эти мощные колонны
Сотни лет на мир глядят.

По ветвям скакала белка
В норку спрятался барсук
Приглянулась дятлу щелка
Где пристроился на сук.

Изумительные склоны
Пышность чащ ласкает взор
Вперемешку сосны, клёны
На траву кладут узор.

Этот день во тьме растаял
Лишь далёкий небосклон
Пламенея, долго таял
Осветив цепочку гор.

Вот последний отблеск сгинул
За гряду далёких гор
Млечный путь в ручей закинул
Изумрудных звёзд узор.

Горстка звёзд в ручье купалась
В обрамлении цветов
Вниз спустились, показалось –
В гости к нам, с других миров.


-Посвящение В. Высоцкому-

Над стремниной кони
Пролетели вскачь
Просыпайтесь «Сони»
Начинайте плачь.

Плакальщиц наняли
Плачут напоказ
За гробом рыдали
Сверху был приказ

Что вам до Володи?
Русский был поэт
Неплохой бы вроде
Но его уж нет.

Заказали мессу –
Спящему в гробу
Каркает не к месту
Ворон на дубу.

Хулиганил, много пил
Хрипло песни пел
Хоть на свете мало жил
Многое успел.

Кони до судилища –
Донесли до места
У ворот чистилища
Ждёт с косой невеста.

Взмах и подкосила,
Вновь пропал поэт
Куда исчезла сила?
Ушёл в рассвете лет.

Для людей хороших
Места нет в Раю
Срок придёт – Я встану
Рядом на краю.    Благодатная 2006г.


                Из сборника  Собрание сочинений 2 том *Память*               
               
  Проза
отрывок из книги "Жизнь Совка"


Смольников В. В.

«Взгляд изнутри»
или
«Жизнь Совка»

Книга 1

«Годы молодые»

Г.Владивосток

   
Жизнь  «Совка»

Была зима, 12 января 1948 года, когда я  соизволил появиться на этой грешной земле.
Самые первые впечатления, засевшие в памяти, это кружок света над го-ловой, а я стоящий по кончик носа в ледяной воде, в железной бочке.
 Мне было около трёх лет. Что-то тяжёлое монотонно било по темечку и старший брат с плачем повторял –      На-на тяни, на-на тяни.
   Вовке было около пяти лет и ни его вина,  что я оказался в этой бочке.
Хотя родители наказали ему присматривать за мной.
На веранде  пристроенной к бараку, в котором мы жили, стояла бочка из жести, которую смастерил отец, под  питьевую воду. Бочка  была запол-нена наполовину,  и для того чтобы набрать воды  в алюминиевую круж-ку, чтобы напиться, я пододвинул табуретку к бочке, забрался на табурет и попытался дотянуться до воды. Сверху было покрыто тонким слоем льда. Пытаясь пробить эту преграду, мешающую добраться до воды, я, вдруг перевернулся в воздухе,  и оказался в воде.
Брат услышал шум моего падения и напуганный тем, что не оправдал до-верия родителей – заревел. Найдя отцовский кожаный офицерский ре-мень, Вовка забросил его сверху на мою голову,  то, опуская, то, поднимая начал удить меня. По его понятию я должен был сам вылезть,  при помо-щи брошенного ремня.
Помню тёплые, сильные руки отца, извлекающие меня из плена бочки. Отец накинул на меня какую-то колючую тряпку и начал ею меня расти-рать. Да так сильно, что я разревелся, хотя до этого несколько часов про-стоял молча в ледяной воде. Итог  моего купания – несколько недель про-ведённые в больнице, по причине двухстороннего крупозного воспаления лёгких. То - что я не помню, рассказал отец позднее – Прихожу с работы, ключом открываю дверь,  Вовка ревёт и моим ремнём, в котором я вер-нулся с фронта,  что-то удит в бочке. Подхожу, а ты то встанешь на цы-почки, и  появляется посиневший нос, а то встанешь на ступни ног, и го-воришь, вновь поднимаясь – Папа пФ, Папа пФ и почему-то не плачешь.
Яркое впечатление, когда удалось пристроить меня в ясли, которые нахо-дились в 20 минутах  ходьбы от нашего барака.
Это было 1951 году. Мать несла меня на руках и вела брата за руку, а он плакал и просился тоже на руки. Детский сад и ясли находились в одном  помещении, в одноэтажном бараке недалеко от грунтовой дороги идущей от мыса «Голдобин» в сторону Луговой.
В то время за опоздание на работу могли  судить, и даже дать срок.
Поэтому мать спешила поскорее сдать нас воспитателям. Почему это так сильно запомнилось?
-13-
Помню гудки, которые гудели и под этот гул, нескончаемой тёмной мас-сой двигалась огромная толпа народа. Небо только чуточку прояснялось, вокруг  гудело всё, что хоть немного напоминало трубу.
Будь то кочегарка  железным стволом целящаяся в тёмное небо, или кир-пичная труба похожая на минарет.
 Гудки нужны были, чтобы будить народ, для свершения трудовых подви-гов,  во имя вождя всех народов Сталина. 
А часы были не у многих, и считались роскошью. Зарплата была мизер-ная, да и люди работали спустя рукава, по причине, что на всех предпри-ятиях была должность нормировщиков, и когда люди чтобы  больше зара-ботать   перевыполняли нормы, в конце квартала расценки пересматрива-лись. И для того чтобы заработать тот же червонец,  нужно было проде-лать больше работы, чем раньше. Помню как мать, покупая  какое ни будь поношенное пальтишко на  базаре - барахолке, которая находилась на Го-лубинке, говорила моему брату
   – Вова носи аккуратней, пальто почти новое, и его ещё носить Вите.
 И я до 15 лет, пока не пошёл работать, донашивал обноски, после старше-го брата.
Много позднее  узнал про «Стахановское движение» от  нашего токаря, с которым я работал в одном электра - цехе Рыбного Порта.
Он был сам из тех же мест что и Стаханов, и утверждал что у героя соц. труда один глаз вставной. Оказывается, ему была выделена самая лучшая бригада, забой, где отсутствовала пустая парода, и в помощь подбросили кое-какую  технику. В награду он помимо звезды получил машину в пода-рок от правительства.
 Шахтёры, которые за свой каторжный труд стали получать меньше, из-за расценок, изловив  Стаханова, избили так, что выбили ему глаз.
Уже не помню - в котором году отменили эти бесконечные побудки насе-ления, будь то пенсионер или младенец, или в отпуске.
Но помню, и от этого никуда не денешься, – Нас пятилетних карапузов собрали в кабинете заведующей детского сада.
На стене висел огромный портрет Великого Вождя и учителя Сталина, а на противоположной стене щурился лысый, но тоже Великий  вождь и учитель – дедушка Ленин. Единственный радиоприёмник  в детском саду, напоминающий огромную чёрную тарелку  скорбным голосом Левитана вещал - что после продолжительной болезни страна понесла тяжелейшую утрату. После этих слов все нянечки и воспитатели дружно зарыдали, как бы по команде свыше. Глядя на них, напуганная мелюзга,  а с ними  и я, заплакали. Через пол часа стали появляться родители  и уводить своих сорванцов. Был объявлен день траура, все предприятия были остановлены.
 Моя мать появилась одной из последних, так как  никакого транспорта по Чуркину не ходило,  и добираться до работы или с работы можно было
-14-
только пешком. Ходило несколько такси.
 Как сейчас помню «Победа» и ни каждому это было по карману.
И если кто ни будь, ехал с Чуркина в центр города, на вопрос таксиста - Куда? Ответ один - В город! Как будто находились в деревне.
Мать извинилась по причине удалённости больницы, где она работала дежурной медицинской сестрой. И ей пришлось подмениться, чтобы за-брать меня из детского сада.
 Дет.сады и ясли на время траура не работали. А я заждавшийся, когда же заберут меня, обрадовался, что пришла мама, подбежал к  ней и радостно закричал
–  Мама! Мама!  Сталин умер!
Вокруг все на меня зашушукали – Тише, тише.
Сами воспитатели и нянечки между собой переговаривались шёпотом, как будто где-то незримо за спиной присутствовал покойник.
Мама сказала  - Простите, он ещё ребёнок и не понимает.
Крепко взяв меня за руку, в другой держа моё  пальто, доставшееся от брата, вывела на крыльцо и начала помогать мне его надеть.
 А я как обычно закапризничал оно мне большое и не нравиться.
Рукава подгибались  внутрь, чтобы можно было, расправить и носить мне ещё один год. Брат обычно носил одежду год, а я по два года.
Мама, одевая меня, приговаривала – Пойдём к тёте Кате Громовой.
Это была материна подруга, жившая в соседнем бараке.
  –Побудешь у неё, пока не придёт Отец с работы.
 Она никогда не говорила Папа, а только Отец, а в обращении к нему Во-лодя. Сколько себя помню, в обращении к родителям мы с братом обра-щались только на  - Вы. Так у нас в семье было заведено.
Я сунул свою ладошку в её руку, которую она крепко взяв, быстро пошла к калитке. Я еле поспевал за ней, семеня маленькими ножками.
Мать на меня прикрикнула
– Давай быстрее, я отпросилась на час.
 Вдруг вокруг всё загудело не так как утром.
Так как в разноголосый гул кочегарок и заводов, добавили свои голоса гудки всех пароходов, стоящих у причалов и на рейде.
Также гудели паровозы, и даже маленькие катера. Воздух содрогался от непрерывного гула. У каждого гудка была своя октава, и всё в этом общем хоре звучало с каким-то непередаваемым чувством печали и скорби…….
 Мама неожиданно заплакала.
Я дёрнул её за руку – Мам, мам ты чё - и сам заплакал.  День был туман-ный, какой-то сырой.               
 Казалось, что сама природа, окружавшая нас, плакала вместе с нами.
Не переставая быстро идти, мама сквозь слёзы прошептала
 – Сталин умер, и добавила – Как жить то дальше?   
-15-
  Сейчас через призму прошедших годов, наблюдая и сопереживая про-шлое я думаю – До какой же степени был оболванен народ.
Переживший разруху, последствия гражданской войны. Благодаря дерев-не, построившей гигантские платины и заводы миллионами ЗЭК а, и объ-явленных - врагами народа, только за то, что кормил страну и себя  и не хотел быть безмозглым стадом, сгоняемый в колхозы.
 Этот народ, освободивший  Европу от фашизма, плакал о деспоте, погу-бившем миллионы жизней в тюрьмах и лагерях.
Наша семья  ютилась вчетвером,  на 12 кв. метрах жилплощади, в бараке, куда мы переехали из коммуналки,  когда отца назначили секретарём  Во-рошиловского райкома партии.
Сейчас этот район  называется Первомайским районом.
К бараку  было нарезано, каждой семье по четыре сотки земли.
Где отец посадил несколько кустов смородины, и вишни,  с ягодой мелкой и кислой. Позднее отец построил сарай, для хранения  угля и маленький, в сарае же курятник, где для обогрева зимой горела лампочка.
В этот курятник повадился лазить хорёк, на которого безуспешно отец ставил капканы.
 Когда мне было года три,  купили козу, которую звали Марта.
 И я всегда говорил маме - дай Марту – Значит, прошу молока.
 Но коза жила недолго, умудрилась пролезть в дырку в заборе, на чужой огород, где хозяин избил её палкой, после чего её не стало.
Во времена Хрущёва ввели налог на плодовую  и ягодную культуру, также ввели налог на любую живность. И куриные яйца   пришлось покупать в магазине, и то в основном на праздники и на пасху.
Из–за невозможности платить налог, отцу пришлось выкорчевать кусты, а курам порубить головы. Холодильника у нас не было, и хранить мясо бы-ло негде, и всё быстро было съедено.
Сверху спускали план, в школах требовали от родителей принести,
на каждого ученика, по десять яиц, а так как у нас к тому времени
не было курей, пришлось покупать в магазине, чтобы отнести в школу.
Но многие не стали губить свою живность, и при приближении налогово-го инспектора, и как только узнавали, курей загоняли в сараи. И куры  были так запуганы, что стали искать места, где можно спокойно нестись. Через дорогу  от нашего огорода, на уровне дороги, возвышалась крыша овощехранилища столовой Диомидовского  судоремонтного завода.
И я как-то забрался под эту крышу, и был изрядно поражён, кругом копо-шились в опилках куры,  а вокруг возвышались кучки яиц. Я домой натас-кал штук двести, за что чуть не получил ремня.
 Отец решил, что я где-то украл. Пришлось сводить его и показать, где всё это добыл. Яички  были без хозяина, и  только два пропавших.
Отец предупредил всех соседей, чтобы присматривали за курами.
-16-
 И показал, куда  они бегают нестись.
На огороде отец  высаживал помидоры, огурцы кое-что по мелочам мор-ковь, укроп, а в основном картофель, который хранили в подполе.
Когда наступала весна, мы боролись с затоплением. Вода постоянно за-полняла подпол, и переливалась снизу через крышку на пол.
 Кто ни будь, спускался  вниз и наполнял вёдра, а эту воду выносили из дома     и выливали за ограду. Крышка от подпола находилась под желез-ной панцирной кроватью, на которой спали родители.
От испарений снизу, постель была постоянно сырая. Параллельно ей у стены стоял диван набитый морской травой. Этот диван отец  купил у ко-го-то с рук, мебельных магазинов как таковых в городе не было.
У самого окна  в огромной кадке росла роза, до самого потолка.
Эта роза была гордостью матери. Иногда она распускалась, и мы могли наслаждаться бордовым видом огромного цветка.
На ночь, под этой розой, ставилась раскладушка.
 За право спать на ней мы постоянно спорили с братом.
 Я хныкал – Не буду спать на диване, клопы кусаются.
И показывал места, где было всё искусано. Как только не боролись с этой гадостью. И поливали керосином, и сыпали дуст, всё бесполезно.
И он был обречён, сгореть в печке. И некоторое время мне стелили на по-лу, под картиной, намалёванной масляной краской. Догадываюсь, что там  подразумевалось, что это лебеди. Посреди комнаты стоял огромный круг-лый стол сделанный отцом. В углу стаяла этажерка,  с какими  то книгами. Ещё присутствовал комод, где хранилось бельё и постель. А в самом дальнем углу стоял огромный шкаф, с зеркалом посередине. Куда я любил забираться  внутрь, прячась от Вовки.
 Двери были двухстворчатые, и выходили в крошечную кухню.         
На кухне прибитый к стене рукомойник, под ним помойное ведро.
 Возле окна  сделанный отцом кухонный стол, на котором готовили еду.
 В углу печка, оббитая жестью также произведение Отца.             
Я любил, открыв поддувало наблюдать, как иногда маленькие угольки падают вниз сквозь решетку. И я к тлеющим уголькам подбрасывал ще-почки,  получая радость от одного вида, как они разгораются.      
 Из кухни дверь вела в чулан, где стоял стол, близнец того, что стоял на кухне. На низенькой подставке стояла бочка с питьевой водой.
Три половицы  поднимались, а под ними, внизу хранились две бочки с капустой и огурцами. Огурцы и капусту солила мама.
Перед засолкой огурцов она отправляла нас с братом в лес, за  дубовыми листьями. Бочка предварительно заливалась водой, на огонь укладывались камни. Когда камни сильно нагревались, то их бросали в воду. Вода в бочке сразу же  бурлила и шипела как рассерженный гусь. Листья ложи-лись в рассол с укропом, и огурчики  хрустели под зубами, источая
-17-
пряный запах. За капустой мы выезжали втроём, мама Вовка и я.
С бухты Диомид  отходил катер, на котором  мы прибывали на 36 причал. Сразу же следовали на Суйфунский базар, он находился там, где сейчас расположен сквер около телецентра.
 Мама  долго ходила по рядам и приценивалась, потом  ещё долго торго-валась, нажимая на то, что купит много капусты. В конце концов, отбира-ла каждый вилок и складывала в привезённые мешки.
 Наступал ответственный момент. Капусты покупалось обычно десять мешков. Вовка как самый старший снизу поддерживал мешок, а мама, взвалив его на спину, относила в пределы видимости.
 Я же сидел на мешках и охранял.
Перетаскав всё в одну кучу, отдыхали.
И так постепенно три километра, двигались в направлении переправы. От катера ещё с километр до самого дома.
 Засаливалось две огромные бочки. Этой капусты нам хватало до следую-щей осени. Бывало, набегавшись на улице проголодавшись, я забегал в дом и, хотя в духовке стоял вкусный, наваристый борщ,  А на печке под-лив и в отдельном чугунке   гречневая каша, я, отрезал кусок хлеба, спус-кался в подпол, набирал полную алюминиевую миску капусты, поливал подсолнечным маслом, крошил лук. И всю вкуснотищу уминал в один присест. Сполоснув миску над ведром, выбегал к пацанам во двор.
Иногда когда не было времени, а как же со двора кричат - Выходи скорей! - забегал в дом, отрезал ломоть хлеба, поливал подсолнечным маслом, а сверху посыпал солью. Только появлялся на пороге, сразу же меня окру-жали пацаны, и наперебой говорили
– Дай сорок.
Значит, оставь кусок хлеба. Если кто-то жадный, обычно
на  «дай сорок» говорил
– Сорок один, ем один!
Иногда хлеб намазывался сливочным маслом, а сверху посыпался саха-ром, но чаще масло заменялось водой, чтобы не осыпался сахар.
 Пацаны иногда надомной смеялись из-за того, что я ходил, наклонив го-лову на бок. Дело в том, что в пять и в шесть лет  родители на всё лето отправляли меня с детским садиком, загород, на так называемую «Голу-бую дачу» Всех детей навещали родственники один раз в неделю, по вос-кресеньям. Что для детворы было большим праздником. А в будние дни заняться было совершенно нечем. Однажды над дачей прокатилась силь-нейшая гроза. Дети постарше были отпущены,  после грозы с воспитате-лями,  за грибами в лес. А мелюзга бродила по территории,  и мне  было совершенно нечем заняться. Вдруг я заметил как Никитка, и Стасик под-лезли под калитку. Пошли на полянку, где стоял столб с оборванным про-водом.
-18-
Подойдя к нему поближе  - я увидел, как красиво сверкают искры между проводами, Стасик заявил, что он паровоз, задвигал руками, согнутыми в локте, зашаркал ногами и загудел, подражая паровозу. Никитка чтобы не отставать от приятеля, сказал - что он самолёт, раскинул руки, изображая самолёт, и стал бегать по поляне, склоняясь к земле то левой, то правой рукой. При этом  имитировал шум мотора. Непрерывно произнося букву  «Р», правда она звучала как «Л».
На мою беду все интересные должности разобрали и,  пришлось, доволь-ствовался тем, что мне досталось. Я заявил новоявленным  механизмам
  – А я буду телеграфистом. Не долго думая, схватив лежащие провода с земли, стал, пятится, натягивая их перед собой. 
Вдруг меня что-то бросило на землю. Провода в моих руках зашипели и стали дымиться. Какая-та сила потащила меня к столбу.
 Очень напуганный я попытался вырваться, но провода как будто прилип-ли к рукам. Спазмы схватили горло, и я не смог кричать.
Напуганные малыши побежали к территории сада, громко крича 
  – Дядя Гриша! Дядя Гриша! Витю убило.
 Дядя Гриша был наш садовник, по фамилии  Гришин, так к нему обраща-лись воспитатели. По незнанию мы его называли Дядя Гриша.
А звали его Иван.   Гришин - схватил штыковую лопату, и побежал за па-цанами на поляну. У меня же в это время пошла горлом кровь, которая освободила спазмы. И я неожиданно закричал, как я думал очень громко
  – Спасите! Помогите!
 На самом деле, как потом говорили воспитатели, и нянечки я всё это шеп-тал. В это время они большой группой с грибами вышли на поляну.
Раскинув руки, они сдерживали детей, чтобы они не дай Бог, коснулись меня. Дети,  которым было по семь и шесть лет, пытались прийти ко мне на помощь. Но взрослые  сами напуганные, даже не пытались, что ни будь предпринять, в отношении меня.
Вдруг  этот круг, окруживший меня в диаметре десяти метров, разорвал наш садовник и, размахнувшись лопатой, быстро перерубил провода.
Последнее что я помню,  вижу всех кверху ногами, это меня выносят на руках. После чего я провалился  в темноту.
Без сознания я пробыл двое суток.
После чего у меня постоянно клонилась голова на бок. Как врачи объяс-нили, был задет, какой то нерв.
Из-за этого нерва, будь он неладен, в третьем классе мне досталось от учительницы. Нас заставляли сидеть ровно, сложив руки перед собой на парту, положив ладонь правой руки на тыльную часть левой руки.
При этом голова должна стоять ровно. Что-то, нам, читая, учительница ходила между рядами парт, и иногда делала замечания ученикам.
У кого подворотничок, не глаженный или грязный, кто-то сидит не ровно.
-19-
Неожиданно учительница, которая находилась у меня за спиной, схватила меня за волосы и с размаху ударила  лицом об парту. Из разбитого носа на белый лист раскрытой тетрадки закапала алая кровь.
Я попытался зареветь. Учительница на меня прикрикнула. Было видно, что она сама напугалась. Родителям я ни чего не сказал. Но доброхотов вокруг множество и кто-то из товарищей, возможно,
– Дескать, ваш Витя плохо себя ведёт на уроках. Довели до сведенья ро-дителей. Отец - прихватив меня,  пошёл на дом к учительнице.
Жила она в бараке рядом с тарным комбинатом, недалеко от школы.
Озлобленная  женщина  двадцати пяти лет, одинокая, получающая копе-ечную зарплату, за то, что допоздна  портит глаза, проверяя  тетрадки  малышей.
Слова отца я запомнил на всю жизнь
  – Вы ведь не любите детей, чему хорошему вы можете их научить. Вам родители доверили самое дорогое, что у них есть, своих детей. И не для того чтобы их калечили.  Она сидела перед тетрадками, разложенными на круглом столе, под лампой с абажуром и плакала.
При виде её слёз отец смягчился и сказал,   
 – Надеюсь, что этого больше не повторится. Выйдя на улицу, где небо всё было  усыпано  звёздами, отец тяжело вздохнул и спросил меня
– Сам то наверно виноват,  небось, баловал?
Пришли за темно и возвращались поздно.
Мы шли в потёмках по дороге, которая вся была в колдобинах и ухабах.
 Только кое-где пробивался свет, из бараков, стоящих вдоль дороги.
Один из этих монстров стоит до этих пор. Услуги  во дворе, вода там же.
Стоят сараи с углём и дровами. Огромные кучи мусора, невыносимая вонь. Пока мы шли с Отцом,  я всё гадал, получу сегодня ремня или нет.
Он признавал наглядное воспитание, то есть ремень.  Почему-то припом-нился пожар, у нас дома.  Пожар  устроили с Вовкой, а нам не дали ремня, а даже жалели. И я пошёл веселее, держась за отцовскую руку. Что-что, а этот пожар я запомнил, хотя мне было всего три года, брату соответствен-но пять. Когда нас не на кого было оставить,  а родителям нужно идти на работу, то нас закрывали на ключ. Сохранилась  фотография, где мы с Вовой стоим, обнявшись на табуретке возле окна.
Пробивается в памяти – Мы стоим перед окном, отодвинув тюль, и пере-минаемся с ноги на ногу, и что-то поём.
 Отец в тот день получал зарплату. Накупил всякой всячины. Вдруг вспомнил, что забыл купить хлеба и, побросав всё на стол, а спички сунул в верхний выдвижной ящик. Хотя обычно забрасывал на верхний выступ печки, куда мы не могли дотянуться. Только  Вовка услышал, как про-скрежетал ключ в навесном замке чулана, как тут же выдвинул верхний ящик стола. Достав коробку  спичек, вынул одну, чиркнул,  разжёг,
-20-
задумчиво глядя, как она догорает в его пальцах.
И неожиданно предложил, – Давай играть в войну.
    –  Давай! Давай! -  Весело закричал я, в предвкушении весёлой игры.
 Брат честно разделил коробки между нами. Одна коробка осталась лиш-няя, и он её великодушно, убрал обратно в стол.
Распахнув обе створки двери, Вова  -  прижав кучку коробков к груди, перенёс через всю комнату, и  вывалил на стол. Поджёг спичку, бросил в мою сторону через всю комнату.
Спичка как миниатюрная ракета полетела в меня. Я увернулся, повернул-ся к столу, достал спичку, зажёг и тоже бросил. 
  –  Подожди! Так не честно – закричал я брату.
Он был явно с преимуществом. Коробки лежали прямо перед ним на сто-ле, а мне приходилось постоянно подставлять ему спину, когда брал оче-редную спичку из коробка с кухонного стола, чтобы зажечь, бросить.
Подтащив табурет, установив перед собой, я уравновесил наши возмож-ности. Огненные штрихи засверкали по комнате в разных направлениях. Неожиданно за спиной брата что-то загудело, и язык огня взметнулся по картине к верху. Одна из моих спичек подожгла диван, стоящий за спиной брата. Возможно - это была не одна спичка. 
 Мы враз остыли к войне. И стали тушить разгорающийся пожар.
Поначалу мы  таскали воду из чулана, из бочки. Да много ли мы могли донести с нашими силами. В конце концов, не доставая до дна, при по-пытке дотянуться до воды, бочку опрокинули с остатками воды.
 Пол стал скользким. Постоянно оскальзываясь на мокром полу, мы про-должали борьбу по мере своих сил.
Вход пошли продукты оставленные отцом на столе. На огонь было высы-пано и гречка, и горох, следом пошёл рис. Я бегом, в маленькой вазочке носил сахар, от которого огонь разгорался почему-то сильнее. Споткнув-шись, умудрился разбить вазу и порезал левую ступню ноги. Плача всё же не прекратил помогать брату. Неожиданно тушить стало нечем. На ещё горячей печке стояла полная кастрюля наваристого борща приготовленно-го мамой ещё с вечера. Кое-как вдвоём,  через всю комнату войлоком по мокрому полу дотащили кастрюлю, и вывалили на горящий диван.
Огонь был повержен. Мы с братом стали задыхаться от дыма, который окружил нас со всех сторон. Напуганные, но не сдавшиеся мы стояли по-среди поля битвы, кашляя, как заядлые курильщики и,  рассуждали
    – Давай выбьем окно – сказал перепачканный, весь в саже Вовка.
И поправляя тесёмки от шорт, перекинутых крест на крест через худень-кую спину, показал пальцем на окно в комнате.
     – Не, влетит, давай  лучше маленькое, которое  в чулане – подсказал я. Что и было сделано при помощи подушки. Я сразу же забрался на стол и высунул голову в окошко, в которое только- только пролазила  моя голова
                -21-
Брат стал меня отталкивать, потому что стал сам задыхаться от едкого дыма. В конце концов, мы расположились на столе и по очереди стали дышать в эту дырку.
 Мимо наших ушей дым стал валить на улицу, заполняя двор, что не про-шло не замеченным со стороны соседей. Перед нами собралась толпа че-ловек в десять, метров за пять от нашей калитки, и при попытке войти во двор, были с позором повернуты вспять нашей собакой сидящей на цепи. Грозный, так звали дворнягу, лаял, рычал и бросаясь то в одну, то в дру-гую сторону на нарушителей границ двора. Кто-то предложил принести ружье, и собаку спасло только то, что прибежал отец издали увидевший толпу перед домом, а над толпой густеющий дым. День был не ветреный. Отец буквально сорвал замок, следом забежала мама.
Кто-то позвонил ей на работу, и  радостно сообщил  –  А у вас пожар!
Как она умудрилась, так быстро добраться от Трудовой до Диомида  не понятно. Наверно всю дорогу бежала.
Наказание было отменено.  Мать заявила отцу – Сам виноват.
Ногу мне перевязали, но нога продолжала болеть, я не мог на неё насту-пить. Привезли меня  в травматический пункт пятой поликлиники.
Оказалось что огромный осколок, глубоко проник в стопу ноги.
Вскоре боль прошла. Диван же дожгли в печке – пошёл на растопку.
Семья у нас по старым меркам была небольшая, всего двое детей.
Как говорил мой дедушка – Константин Иванович – Раньше в семьях бы-ло до пяти-семи детей. Сам он был с Сибири, не далеко от Омска.
Как он о себе говорил – Я сибиряк.
Сколько помню, моя бабушка Ефросинья Евстафьевна никогда, ни где не работала. Занималась хозяйством по дому. Убиралась по дому, держала курей, вела огородное хозяйство соток на пятнадцать, готовила  еду.
   Дедушка попал на Дальний Восток  на царскую службу с Дальневосточ-ной Сибирской дивизией. Часто к казармам, где стояла его часть, подхо-дила девица с грудным ребёнком. Дед жалел её и делился своим солдат-ским пайком. Сошлись поближе.
Она  рассказала  - что убежала от гнева родителей, так как уехала вслед за любимым человеком. А её жених погиб на дуэли, и она осталась одна  с младенцем на руках. Это была моя бабушка. Дед женился на ней, постро-ил дом, начал обзаводится хозяйством. Первенца бабушки  звали Михаи-лом, который родился в 1916 году. А в 1919 году появился Владимир, мой отец. Следом за ним родился Виктор, парень был здоров, но простудился и в больнице, куда его привезли на осмотр, неожиданно отобрали у роди-телей и поместили в отдельную палату. Возле палаты поставили охрану НКВД. Никого из родителей, к нему не допускали. Дед потом рассказы-вал, что пытался его выкрасть, но безуспешно. Мол, врачи обнаружили  у него два сердца и начали проводить
-22-
на нём опыты. Потом сообщили, что ребёнок умер, но тела не выдали для захоронения. Потом  появился Константин, которого бабушка назвала в честь мужа. Самой младшей была Вера, родившаяся в 1931 году.  При Со-ветской власти, дед как умный рассудительный был выбран в состав гор-совета. Неоднократно посылался в районы края, с различными поруче-ниями. Сам он был печником, и ему приходилось класть печи в разных районах города. С его слов мост через бухту «Золотой рог» планировали провести ещё в 37 году. Однажды к нему  на стройку подъехал председа-тель горсовета. Увидев деда, обратился к нему – Константин Иванович, что строим? Дед был шутник, и ответил– Мы же провели решение по-строить мост через бухту, вот я, и закладываю фундамент под опору.
А это была основа для кухонной печи. За эти шутки однажды деда чуть не избил знакомый с Сибирской деревни. А дело было так.
    В письме на родину он написал, что земля всё родит. Много чернозёма, здесь хорошая охота и рыбалка. Одно, дескать, плохо – нет камней, для гнёта под капусту. Мужики народ доверчивый. Сосед нагрузил полную телегу крупной гальки и погнал через матушку Русь, для продажи тамош-ним мужикам. А добираться нужно было несколько месяцев. Довёз мужик камни до Байкала, вывалил, нагрузил  других камней  и опять погнал свой воз. Прибыв на место стоял растерянный «доверчивый» переселенец и обозревал окрестности сопок и материл на чём свет стоит моего деда.
Сам дед был отменным печником и с малолетства приручил к труду моего отца. Даже когда отец был секретарём партии Ворошиловского райкома. Позднее его переименовали в Первомайский.
Никогда не гнушался класть печи знакомым. Получал  он мизерный оклад.      
 А семью нужно было кормить, одевать и обувать.
 Помню, как сидит отец на табуретке, между ног зажата лапа, а на ней ка-кая-то старая  обувка  по которой  он стучит молотком.
 Но с райкомом ему пришлось распрощаться, и не по своей воле.
Наши судьбы решают выше стоящие начальники.  Однажды возвращался поздно вечером с совещания в райкоме. На нём было надето добротное драповое пальто, на которое позарилась группа корейцев. Окружили, со-рвали с него и в благодарность пырнули ножом в спину. Через  некоторое время отец был выписан из больницы, куда его привёз водитель такси «Победа» подобравший, истекающего кровью отца, на дороге. И неожи-данно, как ему казалось, повстречал одного из налётчиков. Схватив его левой рукой за грудки, правой нанёс удар такой силы, что тот потерял сознание. Отца тут же скрутили люди в штатском, которые оказались со-трудниками КГБ и «пасли» японского консула.
Как потом  отец сказал на допросе -  Все они на одно лицо. Перепутал.
 Из-за чего чуть не лишился  партийного билета, но из райкома пришлось
уйти. Никогда не делал карьеру. До войны работал на Дальзаводе токарем
                -23-
 и фрезеровщиком, закончил семь классов. Играл в футбольной команде               
 Дальзавода  «Луч» нападающим, увлекался боксом, имел разряд. Участ-вовал в выступлениях театра. Сохранилась фотография, на которой он загримированный в бескозырке, с седыми усами и бровями изображал боцмана, в какой-то пьесе, тогда ему было 17 лет. В армию попал  в 1939 году, на катера Тихоокеанского флота, где проходил службу как специа-лист по оружейной части. Была такая должность для восстановления ору-жия, пришедшего в негодность.
 Когда началась война, неоднократно подавал рапорт направить в дейст-вующую армию. Но попал на фронт  только в 1943 году под Сталингра-дом. Где отличился. Воевал он в дивизии полковника Буняшина, который позднее  уже в звании генерал-майора, которым стал в 44 году, участвовал в боях за Корею.
Начал отец войну рядовым, а закончил капитаном, командиром батальона.     В партию вступил в 43 году. Участвовал в боях на Курской дуге. Освобо-ждал, в составе своей дивизии Харьков. За что дивизия стала называться 84 краснознамённая Харьковская.         
Дивизия освобождала Венгрию, Чехословакию и Австрию. Тяжёлые бои под Балатоном, Будапештом и Бухарестом. Неоднократно раненый, тяже-лейшее ранение в голову, из-за чего он потерял слух на левое ухо. Ранение в грудь, осколок засел под сердцем.
 В одном из боёв, его батальон захватил высотку. И при окружении про-тивником вынужден был вызвать огонь на себя. Командир дивизии пол-ковник Буняшин распорядился – За этот бой дать Смольникову звезду.  Начальник наградного отдела подал документы на орден Красной Звезды. К этому времени  отец был женат на матери. Она служила в этой же диви-зии. В медсанбате, медсестрой ей приходилось выносить раненых с поля боя.  А начальник наградного отдела был не равнодушен к матери, и ме-лочный мстительный  чиновник так отомстил отцу. Звезда да не та!
Мама же попала на фронт  после курсов мед. сестёр. Сама она была из Гаврилов Яма, что находится под Ярославлем. В семье их было шесть девчонок. Как говорится, от судьбы не уйдёшь.
На курсах  сестёр у мамы была однофамилица  тоже Лебедева. И инициа-лы такие же Н.Н.  Мать звали Надежда Николаевна, а её подругу Нина Николаевна. Перед отправкой на фронт Нина постоянна, плакала и гово-рила, что чувствует что, погибнет, ей было предписание в действующую часть, а матери в эвакуационный госпиталь. И девчонки решили поме-няться направлениями к месту службы. Позднее выяснилось, поезд, иду-щий в тыл, на котором ехала Нина, был разбомблен, и она погибла.
После войны отец  отправил жену к своим родителям во Владивосток ро-жать Вовку. Сам же выехал позднее через Москву в купированном  поез-де. Как рассказывал,  было три кассы. Одна  для рядового состава, другая 
-24-
для офицерского, где тоже очередь не протолкнуться, все стремились по-быстрее добраться домой.
Но была касса, где народу было совсем немного, в этой кассе выдавали билеты  генералам и Героям Советского Союза. Билеты выдавали по ор-денским книжкам. Сослуживец и приятель отца взял у него орденскую книжку на орден Красной Звезды и пошёл к этой кассе. Сам же он был Героем Союза. На вопрос кассирши  - А где второй? Показал на отца сто-явшего поодаль, в распахнутой шинели – Да вон стоит. Вся грудь в меда-лях, и где там разберешь, герой или нет. Попали они в купейный вагон.
И до станции не то Зима, не то Тайга ехали втроём.
Третьим попутчиком, который ехал на встречу с избирателями на эту станцию, кандидат в Верховный Совет СССР Александр Покрышкин.
Отец  рассказывал,  что специально для  знаменитого лётчика, в вагон-ресторан погрузили пиво «Ленинградское». А сам трижды герой его не употреблял. Лётчик знаменитый на весь Союз, был простецким и быстро сдружился с попутчиками. На станции для него специально воздвигли трибуну. Как только поезд подошёл к станции,  был тотчас оцеплен авто-матчиками, которые никого не допускали к вагону. Депутат был без зна-ков отличия. В полушубке, под которым не было видно звёзд  Героя.
Отец с депутатом прошли через оцепление. Народ напряжённо высматри-вал, когда же выйдет их избранник. Попрощавшись, отец направился к своему вагону, и вдруг услышал за спиной рёв толпы, которая, развер-нувшись, побежала к трибуне, по которой поднимался будущий депутат Верховного Совета.
Этими впечатлениями поделился отец, когда рассказывал, какое вкусное пиво, аж две бутылки, довёз с войны  моему деду Константину Ивановичу
31 января родился мой брат Вовка. Он рос худеньким, тщедушным ребён-ком. Отец со слезами на глазах вспоминал
   – Прихожу с работы, а Вова стоит на рахитичных ножках, на худеньком личике огромные глазища, тянет ко мне ладошки, сжимает и говорит
 – Папа  дай хлепа. А где я возьму. Всю семью от неминуемой гибели  от голода спас дядя Костя. Он где-то достал мешок кукурузы.
Несколько дней до отмены карточек, не дожил отец моей матери у кото-рого их украли. Умер от голода в Гаврилов Яме. Как соседи рассказывали последнее время, ел то, что найдёт на помойке, в основном очистки от картошки. Когда родился я, было немножко полегче. Не стало карточной системы. Купили козу Марту.
Помогал дядя Миша, который работал в Дальневосточном пароходстве электромехаником. Всю войну доставлял грузы по Лэнд Лизу из портов Соединённых Штатов в Союз. Неоднократно тонул на торпедированных кораблях. Но худо- -бедно мог привезти какую-то  шмутку, и которую можно было продать на Голубинке. Так назывался вещевой рынок,
                -25-
в просторечии  «барахолка».
В 49 году у Клавы жены дяди Кости родился сын Виктор.
 Многие говорили - У Смольниковых есть уже Виктор.
 А дед, сказал - У Вити было два сердца. Пусть будет два Виктора.
Пожалуй, из всей родни больше всех, не повезло Виктору.
 Дядя Костя много пил и тётя Клава забрав маленького сына, уехала в си-бирский  городок, к родителям. Куда через некоторое время заявился дядя Костя. Вроде бы помирились. Он устроился на работу, но однажды тётя Клава  идя с работы, встретила соседей, которые видели как дядя Костя с чемоданом и с сыном на руках, пошёл в сторону вокзала. 
Прихватив с собой  братьев,  она побежала на вокзал, где стоял готовый к отправке поезд. Витя был у него на руках, чемодан стоял в тамбуре.
Когда подбежали к дяде Косте, он неожиданно достал из- за пазухи пис-толет ТТ и заявил – Кто приблизится, пристрелю. Поезд тронулся и увёз Виктора с дядей Костей во Владивосток. По приезду домой он пристроил сына к младшей сестре Вере, которая ухаживала, обстирывала и готовила еду. На предложение милиции – Добровольно выдать оружие, сказал - что это был пугач, который выкинул. Всевозможные комиссии  не смогли у него отнять сына. Придраться было не к чему. Ребёнок был ухожен, об-стиран, всегда сытый. И на вопрос с кем ты хочешь быть? Говорил – Я хочу быть с Папой. Ребёнок, обделенный материнской лаской и заботой,
тётю Веру до сих пор называет Мамой.
Парнишка  компаньонский, как говорится свой в доску.
 Симпатичный, отлично играл на гитаре. Отбою не было от девчонок и однажды с приятелем пошли провожать подружек с танцев. 
Девчонки зашли в подъезд, но не разошлись, а судачили, делясь впечатле-ниями о вечере. Виктор с приятелем отошёл от дома метров на десять, а так как ему нужно было идти в другую сторону, подал руку, пожал, сказав – Счастливо – повернулся к нему спиной.
Вдруг почувствовал сильную боль где-то под лопаткой. Развернулся и тотчас получил ещё несколько ударов ножом в грудь, в области сердца
Ты что – прошептал Виктор – За что.
 И уже лёжа на земле, теряя сознание, услышал – Это за Раю.
Рая была подружка Виктора, за которой безуспешно приударял  «при-ятель». Проваливаясь в бессознательное состояние, почувствовал, как нож ещё, и ещё неоднократно распарывал плоть его тела.
 Очнулся от холода, лёжа на земле, в луже собственной крови.
Попытался встать, но не было сил. Попробовал ползти – бесполезно.
Тогда стал звать на помощь. К этому времени девчонки вышли из подъез-да. Одной из них показалось - на улице кто-то скулит.
Подбежали к Виктору и своим  плачем, напугали какую-то старушку, в дом которой  затащили, чтобы перевязать. Порвав простыни на бинты,
-26-
перевязали. С большим трудом остановили машину, чтобы отвезти в больницу. Сотрудники милиции безуспешно добивались у Виктора, чтобы он назвал имя того, кто на него напал.
 Дядя Костя пришёл проведать сына. Выгнал посторонних из палаты и, наклонившись над Виктором, спросил – Кто?
Под дверями подслушивали. Начальник отделения милиции своим со-трудникам дал указание – Срочно найти пацана, я знаю Костю, он пацана задавит как кутёнка ещё до суда.
На предложение ретивых милиционеров, - Задержать!
Возразил – А за что? Пятнадцатилетнего хулигана осудили на семь лет, на три года в колонию для несовершеннолетних, с последующим переводом в места не столь отдалённые.
Друзья Виктора написали бывшему своему приятелю письмо в зону
   - Виктор тебя простил, а мы нет, так что лучше не возвращайся.
Кто-то скажет – Парень попал в зону за любовь. Да какая же это любовь. Парень любил себя. Главное чтобы было хорошо ему, а не девушке,  кото-рая нравится. Забота об удовлетворении собственной похоти и собствен-ных желаний заставило его взяться за нож.
 Спасло Виктора только то, что нож не достал до сердца.
Три раны были нанесены именно туда.  Считая удары  в спину и в область живота их было пятнадцать. Витя быстро оправился.
Когда я приходил к бабушке в гости, она всегда мне говорила
– Ты его жалей, у него нет мамы.
 Дед с бабушкой жили в частном доме, возле «Двух горбовой» сопки по адресу - Запорожская 7.
Сейчас  все частные дома в этом районе снесли. А в то время, когда мы двоюродные братья и сестра были ещё маленькие, собирались все родст-венники  с детьми, обычно на первомайские праздники и пасху. 
   Весёлой гурьбой мы подходили к бабушке и просили дать вёдра, чтобы сходить за водой. Нас было пять малышей от 8 до 12 лет. Самый старший мой родной брат Владимир, за ним  следовал я, На год младше Дяди Кос-ти сын Витя, Тёти Веры дочка Леночка. И такого же возраста сын Дяди Миши Владик названый так в честь Владивостока.
У Деда во дворе сидел на цепи презлющий пёс. Огромная Кавказская ов-чарка, и что характерно кидалась на любого,  кто заходил во двор. И на-всегда запоминала любого, кто, получив вёдра из рук Бабушки, приносил в дом воды из колонки. И на этого человека она  уже ни когда не кидалась. Бабушка спускала с цепи Барса. Так звали собаку. Чтобы  она сопровож-дала до колонки и обратно.
 Взрослые уже сидели за столом, когда мы вшестером, шестой был Барс, пошли в сторону колонки, до которой было метров пятьсот.
 Нас нагоняли  подростки лет по шестнадцати,    с ними была взрослая
                -27-
овчарка. Неожиданно  один из парней, показав пальцем на Барса, сказал – Фас! Овчарка  кинулась к нам, Барс не останавливаясь, только скосив гла-за в сторону нападавшей собаки, зарычал.
Та резко затормозила всеми четырьмя лапами и отпрянула в сторону.
Тогда все трое подростков стали науськивать свою овчарку на Барса.
Крича – Фас! Куси! Взять!
Но собака постоянно отпрыгивала в сторону, встречаясь с взглядом Барса и слыша его негромкое рычание. Сам же он продолжал бежать рядом с нами. Неожиданно Витька остановился,  показав на овчарку пальцем, и крикнул - Взять! Барс резко развернулся в сторону набегавшей собаки, шерсть на загривке у него встала дыбом, с оскаленной пастью  он сделал огромный прыжок. Овчарка испуганно взвизгнула и побежала в сторону ближайшей изгороди.
 Барс огромными прыжками стал её нагонять. Овчарка проскользнула  в дырку в заборе, при этом с ходу выломала одну штакетину. Барс не оста-навливаясь, просто перепрыгнул через ограду, высотой чуть выше полу-тора метров и стал гонять напуганную собаку по огороду. Овчарка кида-лась то в одну, то в другую сторону. С огорода выхода не было.
Забившись в угол ограды, попыталась оказать сопротивление. Но Барс, в считанные секунды перегрыз ей передние лапы. И продолжая терзать ей, грудь  и пасть, добирался до горла.
Мы вчетвером  не считая трёх подростков заворожено наблюдали за разы-гравшейся драмой.
В это время Витя  вбегал в дом к дедушке, где полным ходом шло засто-лье, и с порога закричал
 – Папа! Барс собаку дерёт! Все выскочили во двор.
Дядя Костя перебежал через дорогу и перелез через забор, подбежав к Барсу, ухватив его за ошейник, стал оттягивать от собаки, которая жалоб-но скулила, подвернув лапы перегрызенные Барсом.
Вдруг резко повернувшись, Барс цапнул дядю Костю за руку.
В ответ, получив удар кулаком по морде, сразу же виновато заскулил и стал лизать ему руки.
Получив команду – Сидеть! Тотчас уселся рядом со скулящей собакой, не обращая на неё ни какого внимания.
Дядя Костя взял собаку на руки и передал плачущим подросткам через забор. Они нашли, какую-то  тряпку, на которой, причитая, понесли свою собаку прочь.
Когда мы пошли обратно в дом, с пустыми вёдрами, взрослые нас не пус-тили во двор и сказали плохая примета.
Кто-то забрал у нас пустые вёдра и пошёл по воду.
Когда я говорил  - Пойду за водой, бабушка говорила
– Пойдёшь за водой не вернёшься, нужно говорить пойду  по воду. 
-28-
  Дядя Костя присел около Барсовой будки на корточки и подозвал к себе собаку. Барс, виляя хвостом, подошёл к нему, и пока он пристёгивал цепь к ошейнику, всё норовил лизнуть его в лицо.
 Я как-то попробовал  приласкать Барса. Он позволил погладить себя. При этом при попытке обнять, тихонько зарычал, показав огромные клыки. А бабушка, смеясь, сказала – Это он позволяет только Косте да Вите. Ты же редко к нам заходишь.
Как-то она увидела висящую на одной нитке пуговицу и предложила
– Давай пришью.
Я зашёл следом за ней в дом и присел на табуретке. Бабушка достала жес-тяную банку из под  леденцов. В которой, долго перебирая, стала искать нужную иголку. Среди иголок и мелких пуговиц я увидел крестик, взял в руку и стал его разглядывать.
Это твой крестик - неожиданно сказала она.
Как это?-  опешил я, - У меня нет крестика.
Когда ты родился я тайком от твоих родителей, тебя крестила.
 Быть не крещённым это грех. А твои  запретили тебя крестить. Говорят, что не положено, мол, они оба коммунисты.
Снимай рубаху – категоричным голосом приказала она.
  - Да пришивай так, заявил я.    
 Да ты что?  Нельзя на себе, память пришью.
Пришлось через голову стягивать рубашку.
Пока она пришивала, стал  расспрашивать о близких родственниках.
Про родню  мало что знал. И мне было интересно узнать, кто есть кто.
В тот день я многое узнал от бабушки. Оказывается бабушка Лапшина родная сестра моего деда. А дядю Мишу дед усыновил и дал свою фами-лию. Что жена дяди Миши тётя Ира младше мужа на пятнадцать лет. А её отец, до революции был крупным  золото промышленником в Сибири. Имел свои мельницы и золотые прииски. Также я впервые услышал о тёте Клаве, маме Витиной. Оказывается, она приходится тёте Ире родной тёт-кой, хотя была младше её.
 Когда же я стал расспрашивать, - А кто были твои родители?
 Она вдруг замолчала. И вдруг улыбнувшись, сказала,
-  А я и не помню, давно это было, ещё при царе Горохе.
 Я спросил,  - А разве был такой царь?
Бабушка засмеялась, - Раньше многое что было.
У дедушки есть сестра, а у тебя есть?
А как же, только она живёт где-то в Канаде. Богатая. Да и уехала она с мужем ещё до революции, у меня тогда и имя другое было. 
 Вдруг чего-то,  испугавшись, сказала – Вот дура старая, забудь все, что я тебе говорила, а-то нам всем будет плохо. Эти аспиды быстро всех прибе-рут, и угонят туда куда Макар телят не гонял.
-29-
 Я так и не понял, что за «аспиды», и при чём здесь какой-то Макар.
Но когда засобирался домой, она опять мне напомнила.
 - Запомни внучок  - молчание золото.
 Выйдя на крыльцо,  увидел Виктора рубящего дрова.
Бабушка сразу же начала его ругать,
 -  Нельзя тебе, швы ещё не срослись, а ты вон как тюкаешь и тюкаешь.
 А я, вместо зарядки смеясь, сказал Виктор, играючи разрубая огромные поленья, и складывая их в поленницу.
Я чувствовал, что что-то не договаривают, что над нашей семьёй, витает  какая та тайна. Сколько себя помню, бабушка занималась только по хо-зяйству, и ни когда не работала, ни на каких предприятиях. Дед был мало-грамотным и не умел ни читать, ни писать. И когда, с его слов посылали в районы по делам горисполкома, с ним всегда посылали, кого ни будь гра-мотного.  И я как-то спросил у него, когда он читал журнал.
- Ты же не умеешь читать?
Дед же заинтересовавшийся какой-то статьёй в журнале, не отрывая  взгляда своих очков от текста, сказал
– А меня Феня научила.
Я сразу и не понял, что он говорил о бабушке.  Она почему-то скрывала, что умеет и писать и читать, даже на французском.
Много позднее я понял, почему она ни где не работала.
Кадровики быстро бы выяснили всю подноготную. И кто есть кто.
А это грозило как минимум высылкой, а то и хуже стенкой всей семье..
Сейчас жалею, что так мало общался с бабушкой и дедушкой. За своими мальчишескими делами, всё как-то было некогда.
Но помню, как собирались на пасху и на родительский день у стариков в доме. Бабушка  спекала огромный кулич и множество вкусных булочек, пахнущих ванилью и посыпанных белой сладкой пудрой.
Пошли за мной – и она повела меня в чулан, где стоял большой сундук в котором она хранила булочки, завёрнутые в полотно. 
Какие они красивые! И вкусно пахнут – восхитился я.   
 Бабушка, в тот день была весёлая и, улыбаясь, сказала
– А я служила у графини, главной поварихой.
А дед почему-то  пробормотал – Ну конечно, подсмотрела у служанок. И язвительно так с растяжкой –  По ва ри ха ха.
И вышел, шаркая ногами на крыльцо.
Что-то он был не в духе, в тот день. Когда он был таким, отец говорил мне - Дедушка хотя и строгий, но справедливый.
На Родительский  День мы всегда ходили на  одну и ту же могилку на Морском кладбище. Могилка тёти Марфы, как нам, детям говорили взрос-лые приближаясь к маленькому холмику  недалеко от грунтовой дороги.
Иногда с нами ходил дядя Аркадий муж тёти Веры.
-30-
Во Владивостоке он был редко, по причине того, что служил на Русском острове. А 9 мая– я с восхищением   глядел  на его, расшитую золотом форму, и всегда просил подержать в руках его парадный кортик.
- Ну, хотя бы  потрогать, ну чуть-чуть!
Когда мне было лет десять, зимой,  дядя Аркадий и отец пошли  на под-лёдный лов в район Улисса. До этого они не ладили.
 После той рыбалки отец сдружился с  дядей Аркадием.
А произошло следующие. Когда они насверлили лунки и стали удить ры-бу, вдруг преткнувшийся к краю льдины буксир, запустил ходовую маши-ну. Льдина раскололась и отца, потоком от работающих винтов, затянуло подо льдину. Дядя Аркадий  тут же скинул с себя всю одежду и нырнул следом за ним. Отца затянуло под толщу льда метров на пятнадцать, а он от неожиданности потерял ориентировку, в какую сторону выплывать.
О чём и подумал дядя Аркадий, когда нырнул следом за ним.  Вытащив на льдину, заставил скинуть всю одежду, кроме трусов, и кому-то, наказав принести одежду, заставил бегом бежать несколько километров к дому  моего деда. Дед сходил в магазин принёс спиртное, после чего они долго и упорно лечились.
Как мама говорила, когда они оба ввалились к нам домой на Голдобине
 - Оба пришли на бровях, и кривые как веники.
Когда я расспрашивал у дяди Аркадия - кем он служит, он всегда отшучи-вался – Я преподаю физкультуру. Что это за физкультура я узнал, когда по его выражению, он стал меня «натаскивать».
 Представь, говорил он – Летит в космосе  корабль, а навстречу ему про-сто песчинка, но у этой песчинки такая скорость, что он пробивает броню и летит дальше.
Запомни сила удара - это скорость. Чем больше скорость твоего кулака, тем сильнее удар. Мысленно представь -  что точка соприкосновения  твоего кулака с телом противника дальше, чем есть на самом деле, санти-метров на десять. При хорошо поставленном ударе ты пробиваешь пре-пятствие насквозь.
Так я впервые постигал азы Каратэ. Ещё он учил,
-  Представь противник, стоящий перед тобой убил твоего сына.
Но у меня нет сына – Возражал я.
 А ты представь что есть! – Сердился дядя Аркадий.
 - Что ты с ним сделаешь? Со своим противником?
Да изорву на куски.
Вот именно – радостно восклицал он. - Тело человека это плоть, которую легко пробить любым предметом, ну, к примеру, карандашом. Запоминай!  - и проводил серию приёмов, обычно один в болевую точку, которая от-ключала все двигательные функции, буквально на секунды, затем молние-носный приём. На отключку, или имитировал уничтожение.
-31
 Но никогда не применяй это, если тебе не грозит смерть, потому что ты этим приёмом убиваешь. И показывал, как это делается.
Ни когда не начинай, драку, если есть возможность избежать её.
Возможно, человек,  которого ты сейчас покалечишь, завтра спасёт
 твоего ребёнка, а если ты это сейчас сделаешь, этого не произойдёт.
Теория вероятности, - и разводил руками.
 Но в драке, если она  неизбежна, начинай первый, не тяни,  тем более, если противников несколько.
Всегда соизмеряй свои силы, - напоминал дядя Аркадий.
Я не хочу, чтобы мой племянник сидел за неосторожное убийство.
Когда  дядя ушёл в запас,  у него была единственная специальность, де-лать с человека машину уничтожения.
 В звании капитана милиции  поступил в органы, преподавал самбо.
Сокрушался - Чему я их научу, это нельзя, этого не положено. 
Во время работы в милиции, закончил  институт, и устроился в Диоми-довский  судоремонтный завод  инженером. Окончив партийную школу,  пошёл первым помощником капитана. То есть помполитом.
Я встречался с мужиками, с которыми он  плавал на одном судне. Они меня знали и с восхищением так о нём отозвались. Ну, Витёк у тебя дядь-ка. Мы как-то на День Рыбака приняли на грудь по пол бутылки.
Раньше такое практиковалось, - в море устраивались коллективные пьян-ки, то есть праздничные обеды. Это продолжалось до тех пор, пока на День Рыбака на виду у всей экспедиции не потонул  «Рефрижераторщик № 10», после чего попойки отменили.
Так вот – продолжал рассказывать приятель – нам показалось мало и мы пошли к помполиту, то есть к твоему дядьке Ходареву  Аркадию качать права.  Чтобы он распорядился выдать ещё по одной бутылке. Сам пони-маешь с пол бутылки ни в одном глазу. Нас было человек десять.
Все ребята крупные метра под два, да ты их  знаешь.
Приятель назвал несколько фамилий.
 Это надо было смотреть, ураган.  Половина из нас бывшие десантники.  Он нас всех  положил в считанные минуты, потом сам разнёс по каютам. Назавтра пришли к нему, думали – всё амба – прощай флот. Ни чего. Чис-то по человечески подошёл.
Собрал всех у себя в каюте. Вызвал на ковёр, ну и говорит
- Вас  всех дома ждут семьи, а  от вас, чтобы вы что-то заработали в море.
Продолжайте работать, но пьянки, гулянки чтобы прекратили.
Ну, конечно же, брагу ставили, но мы не борзели.
И он сильно не донимал. Мужик с понятием.
Учился я в четвёртой школе. Шефами у нас был Рыбный Порт. В котором к этому времени работал  мой отец. Занимал то должность стивидора, то диспетчера, последняя должность зам. Начальника грузового района.
-32-
  Шефы построили рядом со школой одноэтажное кирпичное здание.
 На строительстве  работали  в свободное, от основной работы, время. Отапливалось помещение печью, которую сложил отец. Всем работаю-щим, конечно же, оплатили как за сверхурочную работу.
 Когда не было этого здания, на уроке труда мы, сидя в классах, учились вышивать крестиком и штопать носки. Делали ёлочные украшения, а на восьмое марта своим Мамам готовили подарки. Когда здание было по-строено, Рыбный Порт в порядке шефской помощи, завёз оборудование.
Которое состояло из маленького токарного станка ДИП, что в переводе обозначало – Догнать и перегнать.
 Сколько себя помню, мы всё время перегоняли Соединённые Штаты.
Помимо этого был установлен станок по обработки древесины и на столах множество тисков. Было выделено помещение для девочек, где они учи-лись шить на швейных машинках. Пацаны же учились пилить, строгать и сколачивать табуретки, а также  вытачивать ключи.
Учителя по труду мы должны были называть мастером.
Он подходил к каждому работающему за тисками, доставал из широкого нагрудного кармана синего халата микрометр и замерял, подсказывая как работать напильником.
Как-то в1962году, к концу урока в класс с директором школы, зашёл муж-чина и представился тренером по боксу и стал записывать всех желаю-щих. Я так же записался. Хотя к этому времени постоянно тренировался вечерами на Голдобине. Мы собирались в кочегарке и   играли в карты.        В «Кинга» или в «тысячу и одно».
Нас собиралось человек десять. А так как  играть можно максимум вше-стером, то остальные по очереди боксировали.
У нас было две пары перчаток, висела груша и брезентовый мешок, наби-тый опилками. На мешке отрабатывалась сила удара, а на груше скорость и частота ударов. Я стал ходить на бокс, в школу по вечерам, когда в шко-ле уже не было занятий.
 Желающих научиться  профессионально, избивать ближнего набралось  человек двадцать. Сразу же на первом занятии тренер стоя перед нами, заложив руки за спину, и покачиваясь на пятках, сказал - Если  замечу, что кто-то курит, сразу же отчислю.
Он сразу выделил самого рослого парня Астапенко, старше меня года на полтора, и назначил его старостой. Тренера звали Виктором, он работал в Рыбном порту в  электро - цехе дежурным электриком. Когда мы уже рас-ходились Виктор продолжал заниматься со старостой. Всегда нам говорил что он, дескать, моя надежда и лучше всех остальных.
Однажды Виктор меня застукал. Я, прежде чем зайти в школу, решил по-курить перед тренировкой думая, что тренер уже внутри здания.
Достал сигареты «Нищий в горах», так мы называли «Памир».
-33-
Сейчас этим сигаретам подошло бы название - «Душман»
На пачке  мужик с рюкзаком и в вязаной шапочке  какие носят боевики.
Вынул сигарету, прикурил, а в это время подошёл тренер.
Почему не заходишь? – спросил Виктор, и бросил взгляд на сигарету.            
 Да вот решил перекурить – ответил я.
 Мы оба прошли в зал, где тренировались. Ринга как такового не было, а был на полу выделен квадрат мелом. Видно решив наглядно продемонст-рировать, что не курящие лучшие боксёры, чем  те, кто курит. Виктор ска-зал – посмотрим, как ты боксируешь.
До этого мы в основном прыгали через скакалку и боксировали с возду-хом. Занимался он в основном со старостой группы.
Ну что же выбирай любого, но на следующие тренировки можешь не при-ходить. И добавил -  Это касается всех, кто будет замечен что курит.
Будет сразу отчислен. У боксёра должна быть хорошая дыхалка.
Одно не учёл Виктор, что я с малолетства выработал привычку иду быст-рым шагом. Впереди кого завижу, стараюсь обогнать, и так до того места куда следую. Обо мне друзья говорили – Тебя узнаём издалека, голова набок, дым от сигареты над головой и прёшь как танк. В то время дядя Аркадий еще со мной не занимался, но показал  упражнение для укрепле-ния мышц рук.            
 Он учил меня так – Положи большие пальцы на мизинцы на обеих руках и быстро передвигай в сторону указательных пальцев. Движение должно напоминать, - и потёр большим   указательный палец. Обрати внимание, у тебя работают  мышцы всей руки.               
 Я делал это упражнение даже ночью, лёжа в кровати и раскинув руки, до тех пор, пока не засыпал.               
Ну что выбрал - с усмешкой спросил тренер.
Его – Я указал на его фаворита.
Да ты что – Виктор хлопнул себя по бёдрам.- А впрочем, тем лучше.
Нам помогли надеть перчатки.
Был даже гонг. Все подростки сразу загалдели, как только староста пере-шёл в наступление. 
В течение минуты он старательно прыгал вокруг меня, размахивая рука-ми. Было видно, что он задыхается.  Уйдя из-под правого бокового удара, я провёл хуг левой, от чего голова у него откинулась назад. И она уже при возврате вперёд, встретила прямой удар моей правой. Почти от самого плеча, быстрый и сильный удар, был такой силы, что его отбросило метра на два. Неожиданно противник схватился перчатками за лицо и сел на пол. Когда у него силой отняли перчатки от лица, было видно как прямо на глазах, вся верхняя часть лица принимает синюшный оттенок.
Как Лось копытом – прохрипел мой недавний противник.
Я ещё удивился, откуда он знает, как бьёт лось.
-34-
На этом  мои прыжки через скалку и бегу по кругу закончились.
Не закончились занятия боксом в кочегарке на Мысе Голдобин.         
Когда мне было десять лет, матери на родительском собрании сказали, чтобы она обратила внимание на сына.
Он у вас рисует просто замечательно. Мы таланты поддерживаем!   
 И дали адрес, куда я должен был приходить по воскресеньям.             
 Это был адрес Дома пионеров, который находился в центре города. Там мне предложили, после нескольких занятий, ездить в  художественное училище.  Расположенное где-то в районе «Первой Речки» Мама прики-нула, что нужно тратится на краски, на бумагу, на проезд  и мои художе-ства на этом закончились.
Да сколько это нужно денег?! только на одну дорогу, не считая на завтра-ки – Возмущалась родительница, когда я  плача, просил отпустить меня, одного и дать мне на проезд немного мелочи чтобы хватило доехать до училища.
 Ты жадная, жадная плакал я. На что она возражала не жадная, а эконом-ная, я лишний пирожок не куплю, пешком пройду, зато сэкономлю.
 Когда моему младшему сыну  было, лет пять, она, показывая сберега-тельную книжку, говорила – Вот Костенька я могу  пять легковых машин «Волга» купить. Купила. Обесцененных денег хватило на ремонт старого холодильника «Океан», который через пол года выкинула на помойку, потому что тот  сгнил от старости.
В двенадцать лет на день рождения мне подарили  шахматы, в которые я, поначалу сидя один дома, играл сам с собой в войну. Выстраивал на до-рожке расстеленной, на полу, свои войска и бросал фигуры друг в друга. Делал окопы, сминая  половую дорожку. Заняться было не чем.
 Дело в том, что соседские пацаны, были такого же возраста что и мой брат. Старше меня на два года. И они от меня убегали, Я с рёвом пытался их догнать, а они со смехом от меня убегали.
И к двенадцати годам я привык  играться сам с собой. У нас с братом ни-когда не было никаких игрушек. Только зимой найдя на помойке, старые коньки мы смастерили санки. Да  ещё в заводе, в ящике для металлолома подобрали подшипники, из которых понаделали самокатов, на которых с упоением катались до темноты, пока родители не загоняли всех по домам. Отец однажды обратил внимание на плачевное состояние шахмат. Все фигуры были поцарапаны, во многих местах краска облупи-лась от постоянных бросков друг в друга.
 Отец сел за стол, и стал ремонтировать фигуры, а я начал искать недос-тающую фигуру. В конце концов, её заменили коробком спичек.
Приступили к обучению. Через месяц отец у меня уже не выигрывал.
 Помню, приходит с работы и не один, с ним два его сослуживца.
Один из них разглядывая на этажерке книги, в основном купленные   
                -35
мной, замечает стоящие там же шахматы. И обращается к отцу
 - Володя давай сыграем. Отец стал отнекиваться.
А я уже шустро расставил  всё по своим местам.
 Отец предлагает приятелю сразиться со мной.
Да ты что смеёшься  - возмущается его приятель.
Но всё же его уговорили. Разгромил я обоих в пух и прах.            
Всего сыграли партий шесть и довольно таки быстро.
Отец начал обоих подначивать – Ну вот хотели играть со мной, а сами не можете у пацана выиграть.
Я собираю шахматы и помалкиваю, хотя так и подмывало сказать – А сам то, тоже проигрываешь. Но промолчал.
Когда на школьном турнире занял первое место, и нужно было ехать на городские соревнования, родители меня не отпустили. Так как оба в тот день были заняты, а меня нужно было привезти и потом забрать после соревнований. Школа находилась на Чуркине, и считалось, что там собра-лось одно хулиганьё. Но мы постоянно завоёвывали первое место по сбо-ру металлолома.  После летних каникул, ещё до конца сентября во Влади-востоке было тепло, и многие школьники сбегали с уроков на уголь-базу купаться. Прыгали прямо с пирса в прохладную воду. Рядом стояли ог-ромные сухогрузы и грузили в трюма металлолом. 
И когда объявляли что, проводится  неделя по сбору металлолома, почти вся школа, за исключением учителей, конечно, направляла свои стопа в нужном направлении. Все знали, где можно найти металлолом для оче-редного пионерского паровоза. Когда во дворе школы вырастала огромная гора металла, подъезжали грузовики и отвозили на уголь базу, для погруз-ки в трюма судов. Для отправки за границу.
 Мы ещё удивлялись – паровозы с нашего металлолома что, будут делать, где ни будь  в Австралии или в Америке. Проходила очередная акция по сбору бумаги. После которой приходили родители и уносили, если успе-вали, свои книги обратно  к себе домой.               
Я уже рассказывал, как-то объявили день сбора яиц, в магазинах их не было. После реформ Никиты Сергеевича, все кто держал курей, их поре-зал. Мать пошла на базар и купила два десятка. Один Вовке другой  мне. Мы их отнесли в школу. Учительницы отмечали, кто принёс, а кто ещё не выполнил норму по сдаче яиц.
Подъехала бортовая машина, и всё собранное, куда то увезли, при этом часть яиц принесенных учениками, разбилось.
 Мама радовалась – В магазин завезли яички, как раз на пасху.
На что отец говорил – Ты их покупала на рынке, можешь их же теперь купить в магазине, по второму разу.
Вскоре  директору нашей школы, присвоили Звание Почётный учитель РСФСР. Хотя ни когда он не вёл ни каких уроков, и никогда не подменял
-36-
ни одного учителя. Видать неплохо выполнял план по сдаче бумаги, яиц, и металлолома. На летних каникулах мы с братом всегда отдыхали в одном и том же пионерлагере «Буревестник».      
Подшефный  Рыбного Порта, он располагался  в районе Седанка, сразу же перед Седанкинским перевалом.
Однажды  всем  пионерам на линейке объявили, что мы пойдём в поход в заповедник.    
 Но сначала, заедем  на экскурсию в город Артём, где будет для нас про-ведена  экскурсия на угольной шахте.
Из-за плохой организации,  за нами поздно пришёл автобус, экскурсия по городу была отменена. В Артём мы приехали, когда на улице уже смерка-лось.   На ночь расположились во дворце Шахтёров, где переночевали, на выданных нам матрасах.
С утра повезли на шахту. Всем выдали каски, с фонарями, подключённым к аккумуляторным батареям, надетым   через плечи, как противогаз. Не-большими группами мы заходили в клеть, которая спускала нас в забой.
Я был буквально оглушён грохотом от работающего транспортёра.
По которому уносились куда-то в даль кучи чёрного антрацита. Сопрово-ждающий, кто-то из администрации шахты, пытался нам что-то объяс-нить, но мы его не слышали, из-за стоявшего вокруг грохота. Постояли возле транспортёра, после чего нас подняли на поверхность и провели в музей трудовой славы. Где долго и нудно рассказывали, ах  как замеча-тельно трудится столь славный коллектив.
На этом экскурсия закончилась. Мы погрузились в автобус и поехали на причал во Владивосток, откуда на катере были доставлены на другую сто-рону Амурского залива, где в течение  пятнадцати минут дали полюбо-ваться, через металлическую ограду, в виде сетки, на пробегающих вдали пятнистых оленей.
 Разделив груз, состоящий из одеял, кружек и продуктов питания, мы, смело, взвалив на спины рюкзаки, пошли по тропе, куда то в горы.
Поначалу идти было интересно, вокруг буйная растительность, алые са-ранки, голубые колокольчики и прочие цветы, которым  я не знал назва-ния. Вскоре тропа стала уже, а трава по пояс, идти  приходилось с трудом, продираясь через сплетение  травы. На верхушке перевала, верхушки на-ших голов скрылись в траве, и только иногда мелькали то тут, то там  в мелком кустарнике. Идти стало трудней. Приползший откуда-то с распад-ка,  из оврагов туман, казалось, цеплялся за рюкзаки вместе с ветками кус-тарника. Брюки намокли, а рюкзак  с каждой минутой становится тяжелей. Лямки рюкзака постоянно сползали в сторону, и он норовил сползти со спины. Приходилось, подпрыгивая громоздить его на прежнее место, от-куда он делал попытки сбежать.
 Плечи начало пощипывать от пота попавшего на натёртые места. 
-37-
 Смотря на мелькавшую впереди спину, такого же мученика, как и я, ду-мал – Ещё сделаю двадцать шагов и не смогу идти дальше, упаду. Но, от-считав мысленно эти шаги, принимался за новый отсчёт. Сзади доноси-лось хриплое дыхание вожатого, который замыкал движение. Уступить ему дорогу, не было ни какой возможности, тропа была слишком узка. Неожиданно он сказал – Передай вперёд, возможно будет дождь, ускорить движение, скоро будет база. Что я и прокричал впереди идущему мучени-ку. И это предупреждение понеслось по цепочки вперёд. Неожиданно за-кончилась тропа и мы постепенно, цепочкой вытягивались на широкую поляну, окруженную огромными лиственницами.                Привал – неожиданно скомандовал вожатый и, подойдя ко мне, приказал – Скидай рюкзак. Смотрю, как ты мучаешься  - и, подтянув лямки у рюк-зака, объяснил – Длинные, будет сползать, короткие натирать плечи.    
А ну попробуй - помогая взгромоздить этого монстра, сказал он. 
Ну, это другое дело – обрадовался я. Вожатый заставил ещё  несколько горе - туристов, отрегулировать длину лямок. Двое удлинили, а у одного, как и у меня, пришлось укоротить.
Ну, тронулись - неожиданная команда, вывела меня из оцепенения,            я сидел у дерева, привалившись рюкзаком к стволу. Заелозив по влажной траве ногами, попытался встать, бесполезно. Кто-то подал мне руку, толь-ко тогда, отталкиваясь левой рукой от земли,  удалось встать на ноги. Мы ещё шли в течение получаса, пока не прибыли на туристическую базу. База состояла из бревенчатого домика, который был как бы музеем.
Внутри  в одной из комнат, стояли на стеллажах, в стеклянных колбах  заспиртованные змеи и лягушки. Вокруг  на стенах громоздились чучела и головы, разных животных.
Особенно поражало своим видом чучело огромного дикого кота, размером со среднюю собаку. Он как бы спускался по ветке, толщиной с руку,  го-лова смотрела, куда то в бок. Сверкали из приоткрытой пасти клыки и  зло смотрели зелённые, стеклянные,  искусно сделанные глаза.
Вот это кошак! Удивился кто-то из пацанов.               
Такому только попадись – согласился с ним  я и вышел на крыльцо.
В десяти метрах от музея стояло приземистое строение с навесом, во всю длину которого нависал навес. Под навесом  стоял грубо сколоченный стол и длинные скамейки на длину стола.
Над столом хлопотали девчонки, организуя еду на всех.
 Над костром начинало закипать эмалированное  ведро с чаем.
Со стороны доносился щекочущий ноздри запах гречневой каши, при-правленной  тушенкой. Мальчишки резали хлеб, кто-то добавлял тушенку  в большой алюминиевый котёл, стоящий на керосинке.
 Как они быстро всё организовали – удивился я, вроде бы только на ми-нутку заглянул в музей.
--38-
Внимание – раздался голос вожатого.
 - Если кому ни будь приспичит,     на дереве стоит знак……… 
Знак М, что значит мадам – продолжил Санёк мой приятель по отряду.
И знак Ж - что значит жентельмены. 
Не жентельмены,  а  Джентльмены, поправил кто-то.
А я повесил букву Д, что значит девочки, неожиданно смутился вожатый, под дружный  смех новоявленных туристов.
Главное, в разных сторонах света,- зачем-то  встрял я.
Ну да, попа об попу и разлетелись,- опять встрял Санёк.               
Девочки покраснели. Я показал ему от бедра кулак. Потому что был не равнодушен, к  кареглазой, смуглявой  Жене. Которая, полностью меня игнорировала. При попытках с ней заговорить, в пионерлагере, она сразу же куда-то убегала.
Я даже тайком на руке сделал наколку тушью, связав три иголки вместе. Две буквы Г.  Ж. на левой руке, что обозначало Гейнова Женя. 
Позднее я Г переправил на С. Правую часть Ж переправил на В, а середи-ну превратил  в щит пронзенный шпагой.
Получились собственные инициалы. Рука потом распухла.
Самое главное, вниманию всех!  перед собой сначала нужно побить по кустам  прутом, здесь могут быть змеи, - неожиданно огорошил вожатый.  Да не бойтесь - засмеялся он – они сами уползают от человека, главное их не злить. Девочки будут спать здесь - он показал пальцем на дом, рядом с которым мы ели кашу из полулитровых алюминиевых кружек, а мальчики в том сарае и  указал куда-то в сторону.
 Там сеном набьёте пододеяльники и отлично выспитесь.   
Неожиданно по навесу застучали редкие капли дождя, которые стали па-дать всё чаще и сильнее. И разом вокруг, на утоптанной  земле, запузыри-лись и заплясали капли от усиливающего ливня.          
 Да не повезло - вздохнул кто-то.
Мы сполоснули  под струями дождя кружки от налипших крупинок греч-невой каши. Потом разлили крепкий чай, заправленный  лозой лимонника. Хорошо, что успели, вовремя занесли ведро под навес.
Всю ночь, лёжа на накрахмаленном пододеяльнике набитом пахучим се-ном и укрывшись тонким байковым одеялом, я слушал, как  на улице шу-мят потоки воды, низвергающие с неба. Только под утро забылся сном. Утром проснулся от весёлого визга девчонок, которые перебегали через двор в сторону леса, натянув на голову какую то клеёнку.
Кто–то из пацанов притащил из леса полоза, метра полтора длиной и изу-мительной расцветки и теперь бегал и пугал девочек.
За завтраком вожатый сокрушённо сказал
– Да нам не повезло, видать зарядило на несколько дней, как только  будет лить меньше, будем выбираться обратно.
-39-
Все с ним согласились, надоело сидеть на одном месте и слушать моно-тонный шум дождя.
Как только дождь стих и только немного моросило, мы быстро засобира-лись. Не обошлось без скандалов.
Тот, кто принёс из леса полоза, отказывался выпустить его на волю.
Я его нашёл, он мой - бубнил мальчишка чуть не плача.               
Да пойми ты дурья башка – убеждал его вожатый он же погибнет, разве тебе его не жаль. Да и вообще! - он вдруг разозлился, обычно всегда спо-койный -  Это заповедник, не хватало, чтобы нас ещё оштрафовали.  Представь я подойду к тебе, суну в мешок и унесу, куда ни будь.
 Но я человек заулыбался пацан, наверно представляя, как его засовывают зачем-то в мешок.
Общими усилиями уговорили, и змея была отпущена на свободу.                Когда стали подходить к гребню перевала, неожиданно распогодилось. Небо очистилось от туч. Всё сильнее стало припекать, и пошёл пар,  от высыхающей одежды. Мы с сожалением оглянулись, в сторону оставлен-ной базы. Ну не возвращаться же.
Вскоре по возращению в пионерлагерь, наша смена заканчивалась. Был новый заезд  и после прощального костра, мы разъехались по домам.
    У меня впереди был целый месяц каникул. Быстро пролетало время, за прополкой в огороде, на мне ещё лежала забота, вовремя полить растения и натаскать с колонки воды полную бочку. Как - то за мной зашёл Саша из соседнего барака. Уж ни помню, кто ему дал такое прозвище. Звали его Чумурудный, наверно из-за того, что у него была грудная клетка как бо-чонок, через кожу видны все рёбрышки. Продолговатая голова и редкие светлые волосики, торчащие в разные стороны.
  Вечно голодного, иногда, моя мама зазывала к нам  в дом и кормила, жа-лея.  Кроме него в семье было две девчонки одна чуть младше его, а дру-гая совсем маленькая. Матерей как впрочем, и отцов не выбирают.
Это они решают, быть тебе, или не быть на этом свете.
Сашина мать растила детей без мужа. Все дети были рождены вне брака и от разных мужиков. Вечно поддатая, рыхлая толстая баба.
Иначе и не скажешь. С огромным,  в порах носом, фиолетового цвета. В любую погоду и в любое время года я видел её в одной и той же одежде.
В латанной, пере латаной юбке, в ситцевом платке, и резиновых сапогах.
Почему-то у неё постоянно из-под резинки соскакивал один чулок, кото-рый соскальзывал с ноги на сапог. 
Мать Саши работала за копеечную зарплату, еле сводя концы с концами. Она чистила общественные туалеты и помойки.
Но Саша на удивление учился только на одни пятёрки, успевая пригото-вить что-то младшим сёстрам из круп которые иногда им давали сердо-больные соседи, сами живущие не намного лучше их.
-40-
Сашина мать растила детей без мужа. Я редко заходил к ним в барак.
 Заходя в комнату, приходилось зажимать нос от невыносимой вони. 
Где ни будь в углу, всегда стояли отмокающие в хлорке банки и бутылки подобранные на помойке. Это был дополнительный заработок для всей семьи. Мы  с Сашей дружили, если это можно назвать дружбой.
  Стеснительный, конечно же он зашёл  не поесть. В этот раз он пришёл по другому поводу.   Пойдём на  «уголь-базу», - неожиданно предложил он.
  - Я достал плоскодонную шлюпку четвёрку, нужно перегнать в Диомид.
  - Позднее, мне  нужно ещё сходить два раза за водой.
 Я мог донести полное с верхом ведро, но когда нёс два, половина расплё-скивалось, а коромысла не было, сломалось, новое купить проблема.
Колонка находилась метров за двести, за бараками.
  - Пойдём, я тебе помогу, - предложил он мне помощь.
Мы принесли с колонки два ведра и долили в бак, в котором я когда-то тонул. Я отрезал два толстенных ломтя хлеба. Спустился в погреб, где в кастрюле с водой, стояла литровая банка со сливочным маслом. Намазал хлеб и посыпал сверху сахаром.  Всё это завернул в лист газеты «Правда», которую выписывал отец. В то время подписку распространяли на пред-приятии чуть ли не в принудительном порядке. Так же как и государст-венный заём. Заставляли тратить на это треть зарплаты.
Я закрыл дверь и положил ключ под порог крыльца .  Мы пошли через сопку, мимо пожарного депо в сторону Рыбного Порта. Был ясный, сол-нечный день. По осыпающей тропинке мы взобрались на сопку.
Присели отдохнуть на камни, нагревшиеся от прямых лучей солнца.
 Перед нами внизу расстилалась гладь «Золотого рога».
 Бухта начиналась справа, возле Дальзавода. И изгибаясь в виде рога, сво-им концом упиралась в бухту «Диомид», которая была за нашей спиной. Дул слабый бриз и казалась, что гладь бухты, сверкает от лучей солнца, отражающихся от воды. Возле судоремонтного завода «Дальзавод»  вы-строившейся цепочкой, стояли китобойцы, а рядом с ними возвышалась громада китобойной плавбазы. Чуть  ли не наполовину  перегородив бух-ту, возвышалась громада крейсера «Минин и Пожарский». Это была гор-дость Тихоокеанского флота, и разве мог я в то время представить, что через несколько лет эту гордость, подарят с множеством сторожевиков и эсминцев Индонезии. Которая неожиданно объявила, что собирается строить Коммунизм. Позднее крейсер заходил в Дальзавод на гарантий-ный ремонт. И множество чернявых малорослых морячков заполонили город. В магазинах исчезла посуда, такая как горшки и цинковые ванны. После  ухода крейсера, в городе свирепствовал сифилис, и  везде возле газированных автоматов висели объявления, чтобы  все пользовались своими стаканами. Рабочие Дальзавода наблюдали, как матросов крейсера наказывали. Подвязывали  за ноги к перекладинам и били по пяткам бам-
                -41-
буковыми палками. Все офицеры,  ухоженные в белоснежной одежде.
Через некоторое время Индонезия передумала строить Коммунизм.
А суда Дальневосточного пароходства обстреливали, с бывших наших кораблей, когда  они проходили через проливы Индонезии. 
На Морском кладбище немало могил российских моряков, погибших из-за тупости наших горе -  правителей.
Недалеко от «Минина и Пожарского» чуть правее его кормы, был виден купол Владивостокского цирка.
Рядом с цирком прослеживалась цыпочка  приземистых одноэтажных ба-раков, в которых промышляли местные проститутки.
 Позднее этот рассадник заразы снесли, как  впрочем, и цирк в котором зимой располагался зоопарк.
 Вдали за домами  синел простор Амурского залива. В противоположную сторону с вершины сопки  был даже виден остров Скрыплёва, а правее его, занимая южную часть Залива Петра Великого, зеленели леса  Русско-го острова.
Никуда не хотелось идти, так, кажется, и сидел бы весь день, обозревая окрестности Владивостока с высоты птичьего полёта.
 Чайки кружились в небе на одном с нами уровне. Саша показал рукой в сторону уголь  базы и сказал
  – Видишь, недалеко от наливных бочек возле колючей  проволоки тем-неет, туда мы и  пойдём, только нужно по дороге найти доски, чтобы гре-сти и подобрать банку, чтобы вычерпывать воду.
  - Что же ты сразу не сказал, может быть, вернёмся и возьмём дома.
Он небрежно махнул рукой   -   Я вчера всё это присмотрел заранее.            - По пути подберём, там нести недалеко. 
Пакет, который я прихватил с собой, на солнце нагрелся, и я предложил  освободить его. И мы содержимое пакета отправили в свои желудки, по-сле чего весело двинулись вниз по тропе, которая
петляя, спускалась к грунтовой дороге идущей в сторону мыса  Голдоби-на. Вниз идти не в гору забираться.
Через пятнадцать минут мы были уже возле бухты. Кучи металла  и угля остались за спиной, пирсы закончились, и перед нами лежал берег покры-тый мелкой галькой вперемешку с морской травой, выброшенной прибо-ем. Кое-где валялись ржавые банки.
Вот она родимая -  потирая руки, Саша подошёл к плоскодонке лежащей килем кверху на боку.
   - Может быть, найдётся хозяин – засомневался я.
  - Да какой хозяин! номеров нет, названия нет, я кое-как вытащил её на берег. Была затоплена, воду больше часа вычерпывал, её пригнало течени-ем. Смыло, наверное, штормом, с какого ни будь МРС.
Я такую же лодку видел на МРС. Рыбаки с них ставят сети в море. 
-42-
 -  Да пожалуй ты прав – согласился я с приятелем.  - Давай перегонять в бухту Диомид.
Мы принесли две доски, метра по два длиной, спрятанных под причалом, там же лежала ржавая жестяная банка  из под томат пасты, ёмкостью лит-ров на пять.
  - Ну, ты и запасливый – удивился я.
  - А что зря терять время, заранее подготовил – усмехнулся Саша.
Только ею черпать будет неудобно, и я подобрал  две жестянки из-под тушенки, валяющиеся тут же на берегу.  Примостив край банки на камне, я другим стал рихтовать её, получился маленький совочек.
  - Пригодится червей копать – заулыбался Саша.               
Столкнув плоскодонку в воду мы запрыгнули в неё, при этом я сильно ударился правой коленкой об борт лодки. Пока я  массировал коленку, удар пришелся по нервному узлу, Саша пытался оттолкнуть лодку по-дальше от берега. Но набежавшей волной от буксира, проплывшего не-вдалеке, нас развернуло бортом к берегу, который быстро приближался.
Я тут же схватил доску и стал помогать приятелю, оттолкнуть подальше от берега шлюпку. Она уже билась днищем об камни, не видимых из-за тонкой маслянистой плёнки топлива  разлитой по поверхности бухты.
Все наши усилия были напрасны. За первой волной набежала следующая, и я уже боялся, как бы лодку не разбило об камни.
Волны следовали одна за другой, как бегущие, в шеренге, в атаку бойцы через каждые 2-3 метра.
Наконец волнение вод прекратилось, и только я захотел, посильнее от-толкнутся от берега, боковым зрением заметил другой буксир появивший-ся из-за мыса, со стороны бухты «Диомид»                - Давай переждём, – крикнув Саше, я выпрыгнул из лодки.               
На его недоумённый взгляд, объяснил,   – Чтобы облегчить посудину. Минут через десять удостоверившись, что можно не ожидать следующего нашествия волн, мы выгребли метров на двадцать от берега.
 Грести было очень трудно. Доски были шершавые и, из-за отсутствия уключин, приходилось загребать доской, стоя возле борта, напрягаясь при каждом рывке. Доска постоянно норовила вырваться из рук в сторону кормы, и приходилось напрягать мышцы, чтобы не остаться даже без та-кого средства передвижения.
Наконец то  мы обогнули Мыс Голдобина  и вышли можно сказать на фи-нишную прямую. Осталось грести минут тридцать - сорок.
 Неожиданно впереди загудел какой-то буксир, идущий прямо на нас.
Мы, подставив ему, борт плоскодонки, быстро заработали досками, стара-ясь как можно подальше уйти в сторону берега. Но он неумолимо на нас надвигался, непрерывно гудя. Отвернув в сторону,  буксир прошёл от  кормы лодки метрах в четырёх. С рулевой рубки выскочил какой то крас
                -43-
номордый  мужик, и, грозя нам  кулаком, что-то закричал. Ничего не было слышно из-за непрерывного гудка проносившегося мимо буксира.
Мы  же, побросав на дно лодки доски, схватились за борта и уселись на скамейки. Так как нашу плоскодонку начало бросать то вверх то вниз, на волнах оставленных буксиром.
  - Мы заняли фарватер – неожиданно сказал Саша, показав свою осведом-лённость во флотском лексиконе. И пошутил
  – Давай догоним буксир, узнаем, что там нам кричали, а то я не расслы-шал из-за этого гудка, а на прощанье ещё и сирену пожарную врубил.
Мы оба  громко засмеялись, за смехом пряча свой только что пережитый страх от неминуемой  гибели. Когда волны спали, мы продолжили свою одиссею,  повернув нос лодки к берегу  под углом градусов на пятьдесят. Через некоторое время показались причалы, стоящие на сваях. От нижних краёв которых, до воды  расстояние было где-то от полутора до метра. Приблизившись к ним, перебирая руками, стоя в плоскодонке, мы двину-лись в сторону Диомида.
  - Так, пожалуй, легче – решили мы, пока не упёрлись в СРТМ.
На судно загружали в трюма с пирса,  какие то сети и поплавки. Пришлось отвернуть в сторону, чтобы его обойти. Что потом  проделали  не одинож-ды. Пока мы следовали заданным курсом, Саша складывал на дно плоско-донки все попадавшиеся бутылки из-под спиртного.
Предварительно выливая из них воду за борт лодки.               
Вскоре их набралось больше двадцати штук, почти все в мазуте.                - Первый улов, - радовался приятель, - Только нужно отмыть.                Сейчас оглядываясь назад,  глядя на этих современных подростков упи-танных, с золотыми серьгами в ушах. С  причёсками в виде петушиных гребней зелённого цвета, или обритых наголо, гоняющих, на  водных мо-тоциклах, по пляжам. С  непременными наушниками от плеера в ушах, обкуренные наркотой, с пальцами в растопырку, шибко блатные. И……..
сравниваю с тем хилым, вечно голодным подростком, который мечтал только об одном – наловить побольше бутылок,  чтобы  их сдать
и на полученные копейки купить, что ни будь поесть своим младшим се-стрёнкам. Одна из девчонок  вообще всегда сидела дома, из-за того, что ей нечего было одеть. Когда прошли мимо  Диомидовского завода, появился  полузатопленный  корпус судна со всеми срезанными  настройками.
Тот служил для швартовки пассажирских катеров. Они приходили с 36 причала от центра Владивостока. И ходили по хитрой системе.
Если хочешь переехать на другую сторону бухты, на Змеинку, необходи-мо было знать - какой рейс сейчас делается?  По схеме Центр -  Змеинка – Диомид – Центр. Следующий рейс  Центр – Диомид – Змеинка -  Центр.               
 Можешь подгадать, а если не угадал,  топаешь пешком до Завода «Радио-прибор» и мимо  «бани» идёшь по проходу.  Слева забор, справа забор,
-44-
которые тянутся километра два до жилых домов.
Проход шириной  метра три  и извивается в разных направлениях.
То свернёт налево, пройдёшь немного прямо, резко свернёт направо и так до конца. Не известно до какого? 
Это место называется «Раздевалка» Здесь постоянно или насиловали или раздевали. А то и убивали. Иногда и то и другое сразу.
Откуда и пошло – Короткий анекдот – «Баня» через дорогу «Раздевалка».
 Слева вход в раздевалку  справа баня, а  между ними метров тридцать железнодорожного полотна, с обеих сторон которого стояли трёхметро-вые заборы. Проезд на лакобаночный завод.
Через несколько лет его перенесли в Рыбный Порт, потом ликвидировали и перенесли в Находку.
На месте лакобаночного завода было отстроено огромное предприятие
«Радиоприбор» с сотнями  хороших специалистов по электронике.
 При  Ельцине завод ликвидировали.
При Путине более двадцати цехов в трёх этажных зданиях занял супер-магазин  «Зелёный остров» где торгуют в основном Китайским ширпотре-бом и техникой. Своё то не производим, а для своих людей нет работы.               
 Но нам с Сашей не надо ни в город, ни на Змеинку. Ни в баню.
Нам нужно срочно найти место для своей лодки
Недалеко от переправы, метрах в десяти, кормой приткнулся к берегу бар-кас, с которого с обоих бортов свесили ноги, человек двадцать пацанов. Они ловили рыбу, краснопёрку. Видя то, как,  один, то другой резко дёр-гают рукой кверху, подсекая рыбу, а иногда и вытаскивают, я определил, что подошло время клёва.   
По себе знаю, иной раз просидишь несколько часов, и ни разу не клюнет.             
Сверху кто-то приветственно прокричал мне – Привет Смола.            
 И среди подростков разглядел своего однокашника Миксю.               
Над всеми,  он возвышался на целую голову. У нас в школе он был самый высокий. В те не столь далёкие времена, ни один подросток не остался без прозвища. Или как у нас ещё говорили кликухи.               
Я Смольников – значит Смола. Он Михалёв – значит Микся.
Белов – Белый. Солосниченко – Сало. Золото – Золотарёв.
Зимовец – Зима. Малиновский – Малина. Ни один не остался без кликухи.                При посторонних друг друга называли только кличками, ну прямо как собаки. Но  при том, общаясь, друг с другом только по имени.
  - Иди к нам - прокричал Саша. Клёв идёт полным ходом. До этого ни черта не клевала. Смотри, какой секач, - и поднял над головой извиваю-щуюся в его руках, краснопёрку – сантиметров тридцати.
Секачами мы называли крупную пойманную рыбу.                - Подожди! Скоро подойду, – прокричал я наверх.
Осторожно мы с Сашей погребли к берегу, стараясь не зацепить за лески у
-45-
удочек. Вытащили лодку на камни, Михайлёв нам помог.
  - Порыбачим – предложил мне – У меня есть лишняя закидуха.
Обращаясь к Саше я  предложил - Давай  помогу тебе отнести бутылки, потом их сдашь, а деньги оставишь себе.
Нет, так не пойдёт, заартачился приятель. Всё пополам.
 Но я всё же настоял на своём. Но он отказался, чтобы я нёс бутылки
  – Что я убогий, в два приёма отнесу, а ты пока полови рыбу, заодно по-смотри, чтобы не свистнули.
Свиснуть так пацаны называли кражу.
  - Ну, Санёк как дела - обратился я к Миксе.               
На Саш  мне везло, соседом по парте тоже был Саша Хорук.
Знать, давая в те времена своим детям имена, все родители мечтали, чтобы их отпрыски стали Македонскими.
  - Да какие дела, как сажа бела,  вчера достал классную книгу. Три муш-кетёра. На три дня дали почитать.       
  - Дай мне, на день -  стал я его умолять. 
  - Завтра -  великодушно  он согласился.
Помогли закинуть мешок с бутылками на спину Чимурудному, мешок одолжил кто-то из знакомых пацанов Микси. Прошли по доске перебро-шенной с берега на корму бота, так мы называли деревянный корпус зве-робойной шхуны. Со срезанными всеми настройками его использовали как  пирс. Иногда  корпус раскачивало  волнами, принесёнными  прохо-дящими мимо судами.
Мы с приятелем  уселись на деревянную палубу, свесив ноги к воде. Стояла жаркая погода, солнце припекало, так что в пазах деревянной па-лубы пузырилась смола. Под себя подложили обрывки картонных ящиков. Не дай бог измажешься, ни за что потом вовек не отстираешь. Закинули удочки. Наживкой  использовалась мелкая ракушка, отодранная от под-водной части  шхуны. На берегу разжигался костёр, обкладывался камня-ми, сверху ложился лист жести, размером с пол метра.
Сверху насыпались чёрные, размером с фасоль ракушки.            
От жара они раскрывались, а внутренность спекалась в маленькие твёрдые комочки, которые и использовались как наживка.
Удя рыбу, я посматривал в сторону плоскодонки.
  - Боишься, свиснут  - спросил Микся.
 В это время, какой то затрапезный мужичёк наклонился над лодкой и стал перекладывать остатки бутылок в свою брезентовую сумку.
  - Эй, Бич, положи всё на место – закричал я ему.
  - Да какой это Бич, это  «Богодул» – Засмеялся Микся.
 «Бичами» называли моряков списанных с судна в отгулы. Никогда не имеющие собственного угла на берегу, они ошивались у знакомых  моря-ков на судне, которым помогали пропивать зарплату.
-46-.
 А богодулами  называли бомжей, не имеющих ни места где можно пере-ночевать, ни родственников,  ни друзей.                Вдвоём мы  прошли на корму, предварительно привязав удочки  леской за металлические кольца, торчащие то тут то там, на палубе.
При виде Микси, возвышающего надомной,  чуть ли не на две головы, мужичёк весь как-то съёжился, и быстро стал выкладывать всё назад.
При этом, приговаривая - Я думал ничьи, вот и взял.
Мне даже, стало его, жаль, но приятель дороже.
  - А это моя! – сказал он, доставая последнюю бутылку.
  - Ладно, оставь – великодушно разрешил я.
Вернулись к удочкам. Саша то бишь Микся, стал быстро вытягивать лес-ку, на которой трепыхалась краснопёрка, очень крупная. Мы даже для интереса замерили её коробком спичек.
  - Целых тридцать пять – объявил довольный приятель после обмера ры-бы. Пока он замерял рыбу, кто-то её держал, прижимая к палубе. Красно-пёрка всё норовила  покинуть нашу дружную компанию.
Кто-то предложил – Махнемся, я взамен дам две, тоже крупные.
  - Нет - не согласился тот, - Сам похвастаюсь дома.
Вытащив садок из  воды левой рукой, правой держа рыбину за жабры, опустил её в горловину. Когда он приподнял садок из воды, я увидел штук пятнадцать рыбин. Чувства азарта охватило меня.
Чем я хуже, подумал я и быстро отвязал удочку от кольца.
Но когда потянул на себя, понял что-то здесь не так.
Наверное, зацепился крючок – заметил кто-то.
  - Сам вижу - буркнул я. 
  - Смола кита поймал – закричал кто-то.
  - А за Смолу можно схлопотать – я надвинулся с кулаками на подростка. 
  - Да я чё, он тебя так назвал  - и показал пальцем на Михайлёва.
  - Он друг, а ты кто. Шпана китайская – подступил я к нему.
 Дело в том, что большинство, находящихся здесь подростков жило в ки-тайских бараках, так они назывались за то, что в них когда-то жили ки-тайцы, а потом их выселили.
Были пацаны «Пихтовские» жившие на Пихтовой улице, были «Диоми-довские», «Голдобинские» и много еще всяких группировок.
Но если кого ни будь, избивали в другом районе города Владивостока, все подростки объединялись.               
И гордо говорили мы «Чуркинские».               
«Голдобинские»  всегда враждовали с «Китайскими» война шла в основ-ном из-за сопки, у подножья которой стояли наши бараки.
За право сидеть на ней, шла война.  Мы считали эту сопку своей.
Постепенно спускаясь в сторону Мыса Голдобина, она  заканчивалась
дорогой, которая кольцом огибала её с юга. У дороги стояло  двухэтажное
-47-
здание с трубой от кочегарки, куда я бегал боксировать. Подросток моего возраста, струхнул, зная, что я занимаюсь боксом.
Михайлёв тронул меня за плечо - Да ну его, давай  выручать крючок.
Отмотав остатки лески от удочки, где-то метров десять, я стал ходить по палубе, дёргая рывками  натянутой  леской. Всё было бесполезно.
  - Хорошо зацепился, зараза, жаль крючка – расстроился Микся.       
Кто-то предложил  пропустить гайку через леску.  Я по доске спустился на берег и выбрал подходящую гайку. Гайка должна быть с небольшим внут-ренним сечением, в то же время с широкими краями.  Насадив увесистую гайку на леску и дав небольшую слабину, я с силой кинул её вниз, под воду.  И буквально сразу почувствовал, что крючок освободился. Что там происходило под водой?   Не знаю. Но когда я вытащил леску, крючок был на месте. Рыбачить расхотелось. Подошёл Саша, и мы стали гадать, что делать с лодкой дальше. Договорились -  что пока Микся  рыбачит, присмотрит за лодкой, до нашего возвращения.
Я иду домой за  цепью, а Саша  за замком в магазин.
У меня было двадцать рублей, и этого должно было хватить.
Было лето 1960 год, а денежная реформа была проведена в1961. Хозяйст-венный магазин находился тут же недалеко. Зайдя в магазин, долго выби-рали замок. Главный критерий выбора был – Чтобы дужка замка проходи-ла в звено цепи и  могла захватить сразу два звена. Наконец мы нашли именно такой, какой нам был нужен. Придя, домой я, долго искал цепь, которая раньше висела на гвозде в сарае.
 И только выйдя во двор, обратил внимание, что у Грозного, нашего пса цепь удлинена,  при помощи болта.
Пришлось наполовину лишить собаку  веса цепи и маневренности.
Чему Грозный был рад,  всё равно сидел целыми днями в будке.
Замкнув лодку на замок, за кольцо на носу, решили немного прогуляться по берегу, в ту сторону, откуда пригнали плоскодонку.
  -Бутылки сдам завтра, всё равно занимать очередь нужно с утра – заявил приятель. Мы пошли вдоль берега, усыпанного хламом и всевозможными железяками. Вышли на отлогий берег, где обычно купались.
Здесь было сравнительно чисто, и берег устилала мелкая галька, а не ог-ромные валуны как на том месте, где оставили лодку.
Улыбаясь, Саша сказал, – Утонешь, домой не приходи.               
Мы оба рассмеялись, вспомнив как на этом самом месте, года два назад,  тонул Павлик, а Витька Андриенко кинулся его спасать. Витька хорошо плавал и нырял лучше всех. И когда  кто-то крикнул, – Павлик утонул, он, не задумываясь, нырнув с пирса, но  не вынырнул. Зацепился трусами за трос, под водой и на этом  тросе повис. Хорошо, что с нами тогда были взрослые пацаны. И один из них заметил пену, подымающуюся со дна.
 Витьку вытащили, найдя по этой пене.
-48-
 Павлика  спасли раньше, напуганный убежал домой, и  забежав к матери Витьки, сходу закричал, – Ваш Витька утонул.
Та, побежала к бухте, почему-то с ремнём в руке.
 Мы в это время всей компанией поднимались ей навстречу.
Витька шёл, как  ни в чем, ни бывало, и смеялся, какой-то шутке. 
Буквально десять минут назад он лежал без сознания, а из него лилась вода, умело откачиваемая  татарином Барзыкиным, парнем лет восемна-дцати, который лет через десять погиб в море, вовремя шторма. 
Утонул вместе с кораблём.
Витькина мать подбежала к Витьке и начала его лупцевать, тоненьким ремешком. А тот  побежал впереди неё в гору, получая по мягкому месту от неотстающей от него матери.      
 С тех пор, как только мы уходили купаться, она выбегала на крыльцо и кричала ему в след, – Утонешь, домой не приходи!
Пройдя некоторое расстояние, мы с Сашей вышли к свайному пирсу, ми-мо которого утром проплывали на плоскодонке.
Раньше   никогда не заходил так далеко, по территории завода.
Обычно прогулки ограничивались диким пляжем, перед заводом.
Пирс выдавался в бухту метров на десять. А длиной, вдоль берега был метров сто. Весь сколоченный из круглых брёвен, поверх которых были настелены широкие доски. У самого берега, мы  залезли под него. И по поперечным брёвнам, скрепляющие сваи, пролезли вперёд.
Перед нами открылся удивительный мир.
 Здесь вода на самом выступе мыса была абсолютно прозрачная, и дно просматривалось от косо падающих лучей солнца со стороны бухты.
 Под водой на сваях развивались колонии, каких то рачков. Резвились та-бунки мелкой рыбёшки. Вон  боком прополз серый краб, размером с ла-донь. Густо росла морская трава, всевозможных фигураций. В виде лох-мотьев, как перья лука. Какие то растения похожие на огурцы.   
То тут, то там  на дне лежали морские звёзды.
Некоторые лежали неподвижно, а некоторые шевелили  лучами.
Водоросли как будто выбрасывали из своих чащ всё новую живность. Проплывали крупные экземпляры рыб, иногда  мне неведомых пород. Под сваями море как будто дышало, ударяясь о брёвна небольшими волнами. Неожиданно наша идиллия была нарушена. От проходящего катера со стороны Змеинки,  в нашу сторону понеслись волны, которые,  вздымаясь, разбрасывали вокруг брызги, и чуть не сбросили нас с перекладин.
Мы с Сашей быстро вылезли наружу.
Когда я вернулся домой меня, уже дожидался Вовка, мой брат.
 - Ну, наконец, то – произнёс он недовольно, где тебя черти носили.
 -  Мать оставила деньги, чтобы мы сходили в баню. И Генка Громов идёт.
Стоя возле бочки с дождевой водой, удивлялся – Какая вода тёплая.
                -49- 
И когда Генка зашёл к нам во двор предложил,
  – У нас курева  нет, а деньги вот. - И показал деньги оставленные мамой на баню, около трёх рублей.
Помоем друг друга в бочке, а деньги истратим. Все дружно согласились. Сильно припекало солнышко, вода была тёплая, и по виду чистая.            Вовка принёс с дровяного сарая цинковый бак, в котором мама кипятила воду, когда стирала бельё. Сполоснул из дождевой бочки. Ведром напол-нил. Все до трусов разделись. Мочалкой  мылом намылили друг друга, и по очереди стали залезать в бочку. Затыкая, пальцами уши и нос окуна-лись с головой в бочку. Снизу поднялась красноватая муть. Хорошо, что отлили чистую воду в бак, с которого кастрюлей, по очереди, полили сверху друг на друга. Кругом всё прибрали, бак и кастрюлю вернули на место, полотенце повесили сушиться на солнце.
Смело двинулись к «Низовским»  магазинам за папиросами.
Выбрали  моряка, по виду добрее. Он нам купил самых дешевых папирос «Байкал», мы ещё их называли гвоздики, за малый размер.
Я так до этих пор не понял, как мы из многих людей выбирали одного, - кто бы купил нам папиросы?  Но никогда никто нам не отказывал.
Курил я давно чуть ли не с первого класса. Курила вся четвёртая школа, где директором был заслуженный учитель РСФСР.            
Мама постоянно проверяла у меня и у брата карманы, на наличие табака. Но мы, заходя в дом, предварительно всё прятали под толь, среди дров.
У отца никогда папиросы не воровали.      
 Мы были воспитаны так, что никогда ни чего чужого не брали. Хотя хо-телось попробовать то, что он курит. Мать не переносила табачный дым, но когда отец покупал трубочный табак «Золотое Руно» он засаживал ме-ня с братом за работу. Мы брали папиросные гильзы и при помощи уст-ройства, штыря и металлической трубки размером с карандаш, и шарни-ром поперёк. Засыпали табак вовнутрь, набивали ему  папиросы.            
Мама иногда просила отца, – Володя закури, - и ходила вслед за ним и нюхала. Аромат шёл просто непередаваемый.               
В школе, как только наступала перемена, все ученики, бегом сбивая друг друга, спешили в туалет покурить.
Вокруг школы бесполезно найти хоть один окурок.
Даже был такой анекдот. – Учитель нашёл в горшке с цветком окурок и спрашивает у класса, – Чей окурок?
  - Ваш Марья Ивановна, вы первая увидели.
Иногда наблюдал такую картину. Кто ни будь, выкинул окурок, а маль-чишки обгоняя друг друга, кидаются к нему, с криками   
– Чур, я первый увидел. Просили, кто завладел окурком – Оставь бычок.
На следующий день мама нам  выговаривала -  Куда вы дели деньги, кото-рые дала вам на баню?
-50-
Кто-то из соседей сказал ей, что видели, как мы  мылись в бочке.
 Для малышей всегда была проблема – где взять деньги. Хочется и кон-фетку, и выпить газировки, которая продавалась, чуть ли не на каждом углу.    На тележке закреплённая колба с сиропом, к которой подведёна вода и газ из баллона. Стакан воды стоил тридцать копеек.
Во всех магазинах в рыбных отделах стояли чаны с красной икрой, стоила она шестьдесят рублей, а зарплата в среднем была тысячу и выше.
Все полки были заставлены консервированным крабом, который стоил очень дёшево.
Да его и не брали. Можно было поехать на набережную и купить живого краба за пять рублей.
 Баранина стоила где-то до двадцати рублей, магазины были ею завалены. До тех пор пока пастбища не уничтожили Целиной. Ещё можно было ку-пить китовое мясо, за пять рублей с 1961 года оно стоило 50 копеек.
Мама часто его покупала и, добавив свинины,  хлеба, луку и чёрного пер-ца, делала котлеты. Просто объедение.
Были многодетные семьи, которые жили   впроголодь, так как одежда стоила больших денег, и когда она  становилась мала, её отдавали родст-венникам, где имелись маленькие дети.
Павлик, про которого я упоминал  жил в многодетной семье, и в нашей компании был самый маленький.
 Недалеко от нашего барака находилась чайная, одна из многих разбро-санных по всему городу. Не знаю, кто им дал такое название, больше по-дошло бы  рюмочная.
Павлик, насобирав фантики от конфет, шёл в чайную, в развалку подра-жая морякам прошествовав через всё помещение, подходил к стойке.                Подняв кулак с зажатыми   фантиками, еле дотянувшись, выкладывал пе-ред  продавщицей фантики и требовательно говорил
  - Чего ни будь вкусного и сладкого.
 Продавщица полная, одинокая женщина с добрым лицом  безропотно давала ему  печенье  или конфетку, украдкой вытирая слезу.               
Потом когда Павлик уходил, выбрасывала на улицу этот мусор, но неда-леко, давая возможность пацанёнку прейти ещё.  Фактически она его под-кармливала, но делала это так, как будто он заработал сам.
В детских садах и некоторое время и в школе каждый день детям давали выпить столовую ложку рыбьего жира.
Хоть какая то помощь, жир выдавался бесплатно.
 С утра ко мне пришёл Чумурудный и сказал - Пойдём за гвоздями, нужно  подремонтировать лодку. Где их взять гадать не нужно.         
Рядом на сопке возводились деревянные склады «Дальрыбы»
Раньше на этой сопке ни чего не было, только вдоль дороги, кое-где были огороды. На праздники  7 ноября, День Победы – 9 мая и на День Военно-
                -51-
морского флота в бухте «Золотой рог» цепочкой, выстраивались в кильва-тер корабли Тихоокеанского флота.
Головным стоял крейсер «Минин и Пожарский» за ним выстраивались сторожевики, эсминцы, а за ними подводные лодки. Которые стояли в районе «Дальзавода» Со всех окрестностей,  когда уже темнело, люди толпами шли занять место на сопке, чтобы наблюдать за салютом.   
Со всей армады стоящей на рейде, одновременно раздавался залп, и в высь взлетало множество ракет, вспыхивающих тысячами разноцветных огней. Вокруг воздух с запозданием  несколько секунд содрогался от зал-па. И со всех сопок тут же  раздавались крики - Ура! 
После залпа кораблей, в небо летело множество ракет выпущенных из ракетниц, представителями гражданского населения. 
Город то был портовым, а для моряков достать списанные сигнальные ракеты не было проблемой. И над городом долго кружили  ракеты, под-вешенные за стропы маленьких шёлковых парашютов.               
Мы потом часто находили, эти парашюты, с пустыми картонными гильза-ми, в разных районах города.  Гильзы неприятно пахли от сгоревшего по-роха. Найти такой парашют считалось удачей.   
 Все подростки, живущие в окрестностях, какой ни будь сопки, считали её своей, и за право называть её своей, воевали. 
Как же протекали эти войны местного значения. Как правило, с успехом переменным.
Сначала объявлялось через кого ни будь.
– Мы, такие то вызываем вас на бой, на такое то число.
Оговаривалось, – кто будет защищать сопку, а кто атаковать.   
Затем шла подготовка, заготавливались боеприпасы и средства защиты.
Боеприпасы состояли из камней, которые подбирались и складывались в отдельные кучки. Такого размера чтобы можно было  кидать, но не заши-бить на смерть, или покалечить.
На место предстоящего боя приносились бутылки, с чуть отколотыми горлышками, их не принимали в стекло приёмных пунктах.
Пацаны шли на территорию Диомидовского судоремонтного завода, и находили карбид.
Он как обычно стоял в жестяных бочках без присмотра  по всей террито-рии. Большие куски карбида разбивались на мелкие кусочки, чтобы мож-но было протолкнуть в горлышко бутылки, и складывались в брезентовую рукавицу, чтобы карбид не намок.
Заливалась вода в бутылки на две трети, которые затыкались заранее вы-струганными деревянными пробками. 
Делались из проволоки крючки длинной с метр, на концы которой привя-зывалась пакля.               
Приготавливались  банки из-под тушенки, в которых пробивались по 
-52-
одному отверстию, по центру.
Расчищались по диаметру банок несколько  площадок с углублениями. Площадки  утрамбовывались, чтобы вода не уходила в грунт.
Когда боеприпасы готовы остаётся подготовить средства защиты.
Возле гастронома, который располагался внизу по отношению к нашим баракам и назывался «Низовский» всегда рядом с мусором стояли фанер-ные бочки из-под сухого молока. Эти бочки мы распиливали сверху дони-зу пополам, и к каждой половинке прибивали внутри ручку, чтобы удоб-ней было держать. Получался щит. На щитах, если мы за рыцарей – рисо-вались кресты, а если мы за русских, то звёзды.
Потом с бухты Диомид на катере переезжали в город, где недалеко от пе-реправы за оцинкованным забором, а в них дыры – проходи  хоть во весь рост, огромные кучи металлолома ТОФ. Списанное вооружение 
 Всё это добро находилось возле цирка. И в этих кучах металла мы нахо-дили каски, которыми мы все обзавелись.
В назначенный день наша армия в количестве шести боевых единиц заня-ла сопку. Но не саму вершину, а чуть ниже метров на десять.
 На нас надвигались «Полчища» «Китайских» в количестве пятнадцати человек, бросая вверх камни и прикрываясь такими же щитами, как и у нас. Мы же разбившись на пары, спешно по пол горсти засыпав карбид в бутылки с водой, забивали деревянными пробками  средства поражения противника.               
 Мы были в касках натянутых на зимние шапки, чтобы  не сползали.
Бросив бутылки вверх, в сторону атакующих пацанов, мы тотчас налили воду из подготовленных бутылок,  в ямки. Накрыв жестяными банками, подожгли привязанную к крючкам паклю. Затем, поднеся одновременно три крючка, с тлеющей паклей к отверстиям жестянок, прикрывшись щи-тами, ждали, отодвинувшись как можно дальше от пусковых установок. Почти одновременно над головами атакующих взорвались три бутылки, обрызгав водой с карбидом, а следом в их сторону взлетели три жестянки, при этом издавая громкие хлопки.  Противник был деморализован.
 Все шесть защитников родной сопки заработали руками, посылая снаряд за снарядом, в виде камней, в наступавшего  противника.      
У которого, за спиной,  неожиданно,  раздалось громкое. - Ура!          
Это к ним в тыл, обойдя сопку, и до поры выжидавшие наступало пять человек, во главе с Громовым Генкой, то есть Грома и моего брата Влади-мира, то есть Старшего Смолы.                Они всё ни как не могли решить кто из них главный.                И сошлись на том – Что один будет старший, а другой главным.
 «Китайские» стали отступать в сторону Голдобина, к окружной дороге. Где их давно дожидалась ударная группа, наша  «засада». Состоящая из пяти  «Голдобинских» с командующим  Девятень Анатолием во главе,
-53-
то есть Девяткой. Окруженный с трёх сторон противник оставил поле боя за нами, и бежал к своим баракам, зализывать раны, то есть отстирывать рубашки после карбида, а возможно и штаны.
А мы, победители уселись на гребне сопки и закурили свои «Бычки», как уставшие бойцы на привале.
Сейчас на месте былых сражений возводились складские помещения.
И победителем оказался сторож. Как в том  анекдоте – Пришли немцы  в лес. Их оттуда выбили  партизаны, затем немцы стали выбивать партизан из леса, но вдруг вернулся лесник и выгнал и тех и других из леса.
Склады стояли без дверей и окон, но внутри уже настилались полы. Посе-редине стояли ящики с гвоздями.  Мы же, сама простота, разойдясь в раз-ные стороны, стали собирать разбросанные по полу гнутые гвозди, а если попадались целые, даже относили к ящикам и высыпали туда.
Неожиданно ворвался огромный, взлохмаченный мужик, наверно спал в сторожке, и закричав – Ага! Попались! - Кинулся на нас.               
Мы с Сашей дружно выпрыгнули в разные оконные проёмы, и что было духу, припустились бежать в сторону бухты.
Сторож от нас не отставал и уже у самых магазинов его схватил мужчина в фуражке с крабом – Ты, что пацанов обижаешь!?
На что тот в ответ выматерил нашего заступника, после чего, получив зу-ботычину,  разбрызгивая  лужу, проехался по ней спиной. Вскочив на но-ги, припустился бежать в ту сторону, откуда так необдуманно прибежал.                Подойдя ко мне, Чумурудный  глядя вслед убегающему мужику, задумчи-во сказал – Парадокс в гору бежит быстрее,  чем с горы.
  - Ну что за шум, а драки нет, – подошёл к нам наш заступник.
Да вот, – и я достал из кармана несколько гнутых гвоздей.
И за эту …… и он матюгнулся, - Этот паразит  вас чуть не  зашиб?
Я рассказал, что нужно  отремонтировать лодку и что мы собирали только гнутые гвозди, которые всё равно выкинут.
На вопрос - Зачем вам лодка?
  - Бутылки ловить – неожиданно сказал Саша и добавил, - Чтобы сдавать. А я хотел уже соврать, что рыбачить. Зачем вам деньги нахмурился муж-чина. Чумурудный  насупился, промолчал.
Я книжки покупать, а у него маленькие сестрёнки. И добавил
  – И отца нет. Зря сказал – Саша на меня обиделся.
  - Пацаны ни куда не уходить, ждите меня.
Мореман зашёл в магазин. Вскоре он вышел с авоськой набитой какими-то свертками.
  - Пошли за мной,  здесь не далеко -  махнул ладонью куда-то в сторону. Вскоре мы подошли к тому СРТМ, мимо которого проплывали, и на кото-рый грузились сети.
  - Я здесь Дедом. Я недоумённо посмотрел на него. Бороды не было.
-54-
Заметив это – засмеялся – На флоте Дедом зовут главного механика.
  - Ого! - подумал я, -  Самый главный механик.
Заходя по трапу на борт судна, дед сказал  стоящему у трапа, с красной повязкой на рукаве матросу,  – Они со мной. Проведя  нас в кубрик,  пока-зал на диваны, обшитые дерматином – Располагайтесь.
 Просунул голову в квадратную дырку в стене и весело прокричал
  – Любаша! Сообрази нам, чего ни будь.
Неожиданно на полке перед дыркой появилась кастрюля.
 На ум, почему-то пришло, –   Сим - Сим  откройся!
Ешьте пацаны, меня зовут Григорием Степановичем, – накладывая в ог-ромные миски наваристый, вкусно пахнущий борщ, сказал  Дед. 
  - Меня Витя, а его Саша, - мотнул я головой в сторону приятеля.            Да вы пацаны не стесняйтесь, всё равно выльется за борт, экипаж гуляет, скоро в рейс, а там гулять некогда, надо работать.
  - Готовится много, а есть-то некому. Кто дома чифанит, кто в кабаке. 
На второе мы ели гречневую кашу с подливом.   Я пожалел, что много съел борща, гречку я любил, но был уже сытый. Затем Григорий Степано-вич повёл нас куда-то вниз по железному трапу, постучался в каюту. Вы-глянул заспанный мужчина и вопросительно посмотрел на Деда.
  - Федя такое дело пацанам нужно помочь. Я тебе вчера велел избавиться от посуды, ты как?
Тот развёл руками, – Когда? Всю ночь регулировал дизель.
  - Ну и ладненько. Вот его зовут Саня, а его и посмотрел на меня.
  - Забыл? – обиженно подумал я, и буркнул – Виктор. 
  - Отдашь всю порожнюю посуду, пройдешься по каютам - неопределён-но мотнул головой. Завтра чтобы ни одной. Приедет Михайлович  потом регистр. Пойду готовить документацию. Дашь им с собой по буханке.
  - У нас есть хлеб – встрял я.
  - А ты маслопуп  молчи, когда старшие говорят.
Во мне сразу проснулось неприязненное чувство к Деду.
  - Наш хлеб не чета береговому хлебу. Дашь им по мешку. Чтобы потом вернули, надо же им в чём-то нести всё. Когда будете выносить, на трапе скажите вахтенному, Григорий Степанович разрешил.
Вскоре мы, с Сашей весело пыхтя, несли на спине по мешку с бутылками. Помимо этого Саша перекинул через плечо сумку  из-под противогаза, в котором стояла полная банка с борщом
 - Светке и  Наташе, - радовался он. Сверху в мешках завёрнутые в газеты лежали огромные буханки хлеба. Хлеб ещё был горячий. Неся мешок на спине и, спотыкаясь, я мысленно прикидывал, какие в первую очередь куплю книги, в среду, в книжном, букинистическом магазине.         
 На «Деда» уже не обижался, моторист объяснил, – «Маслопупами» зовут машинную команду, а палубную команду – «Рогатыми»               
                -55-
Носили бутылки допоздна, моторист Федя договорился с вахтенным, на  рядом стоявшем судне  и нас пропустили собрать «пушнину», так в шутку называли сбор посуды. Уже затемно возвращались  порожние домой, по-сле того, как отнесли на СРТМ пустые мешки.
Особенно меня поразило в одной каюте количество пушнины.
 Когда один мужик поднял  крышку дивана, всё пространство под ним было забито «пушниной». На следующий день с утра занялись переноской добытого на приёмный пункт.
Приёмщик стеклотары объявил, что ящиков на всех  не хватит. И мы при-уныли, на наше счастье подошла машина, с которой стали выгружать пус-тые ящики и загружать уже заполненные. Мы решили,  пока я буду закла-дывать всё в ячейки, Саша принесёт один мешок, потом сменимся. Когда почти всё перенесли, стала подходить наша очередь. На всякий случай заняли ещё одну очередь.
Когда я возвращался, с очередным мешком, Саша уже всё сдал.
Общий итог на каждого пришлось более двухсот рублей.
На следующий день наступала долгожданная среда.
Для меня были праздниками два дня  недели, среда и суббота.
 В эти дни с утра в букинистическом магазине принимали книги от насе-ления, а после обеда выносили в зал. Магазин находился напротив дома офицеров флота. Рядом с главпочтамтом. За пол часа до окончания пере-рыва, я занимал свой обычный пост. У левой створки двери. Правая от-крывалась наружу, и я проскальзывал вовнутрь.
Так до этих пор не могу понять, почему     все выстраивались, как стадо баранов, вплотную к правой двери. Продавщица постоянно ругалась
  – Отодвиньтесь, дайте открыть дверь. Но задние покупатели напирали на передних.  И моя радость от встречи с новой книгой, отодвигалась, мини-мум на пять а то и десять минут.
Зайдя в зал, я сразу же проходил  к тому месту, где продавщица выклады-вала книги. Я заранее всё присматривал через стекло двери. 
Набирал целую стопку, и, отойдя в сторонку, долго отбирал, какие купить. Соизмеряя с сумой имеющейся у меня.  Сначала читал аннотацию, про что книга. Затем перелистывал, выхватывая из текста отдельные фразы. Если книга меня заинтересовала,  откладывал в отдельную стопу. И если кто ни будь, подходил, обычно говорил – Извините, эти я уже купил. Продавщи-цы, внимательно следящие за покупателями, обычно не обращали на меня внимания. Они давно приметили меня, как постоянного своего клиента, и знали, что я не украду ни одну книгу. И так же давно знали о моём тайни-ке, но делали вид, что не замечают, как я мухлюю.
Когда у меня не хватало денег, на какую ни будь, или несколько книг, Я садился на корточки, подле стеллажа.   Как бы разглядывая книги стоящие внизу на полках. Отодвигал первый ряд книг. Это было полное собрание
-56-
сочинений В.И. Ленина, и там где была пустота, за книгами, прятал ото-бранные.  Когда у меня появлялись деньги, я сразу же проходил, к этому месту, доставал своё сокровище и шёл расплачиваться в кассу.
Однажды продавщица пошутила
  – А мы уже хотели их продавать, думали, не прейдешь.
В этот день я увидел полное собрание сочинений  Шекспира, дореволю-ционного издания.
Я был очарован, до сих пор не могу себе простить, что тогда не купил Шекспира. Стоил он 150 рублей, и деньги  такие были с собой.         
Но пересилила любовь к приключенческой литературе.
И я стоял как тот осёл, справа мешок с сеном и слева мешок с сеном,  не зная с какого начать, так и умер с голоду. Возле себя я сложил, двенадцати томное  собрание сочинений Жюль Верна и шесть томов  Майн Рида.
Кучу БП и  рамок, среди них Штильмарка «Наследник из Калькутты».                Как чувствовал. Сегодня выбор был богатый.
Но Шекспира не понесёшь  прятать, слишком дорогой.               
  Я разглядывал редчайшие гравюры, каждая гравюра накрыта, прозрач-ным пергаментом. Смотрел и умилялся, а рядом со мной пристроился ка-кой то мужчина и, делая вид что, листает книгу, а сам  с нетерпением по-сматривал в мою сторону. А я книги не выпускал из рук.
И неожиданно я обратил внимание, что он держит книгу вверх ногами. Тогда я решился и протянул ему стопку книг. Он сразу же побежал к кас-се. Домой я шёл довольный, и всё, норовил остановиться и перелистать какую ни будь книжку. Но на душе лежало чувство неполного счастья – не хватало Шекспира, которого держал в руках, и я мысленно снова его перелистывал, разглядывая изумительные гравюры.
Вечером, когда стало темнеть, зашёл  за братом Громов Геннадий и позвал играть в лото. Играть собирались возле его барака.
Все играющие приносили с собой табуретки.
На улицу выносился длинный грубо сколоченный стол, и все усаживались вокруг него. Иногда места не хватало, кому не досталось места за столом, тот пристраивался у завалинки.
Как правило, собирались одни бабки, к которым пристраивалась ребятня.
 Они всегда принимали нас в свою компанию.  Только  сейчас имея какой-то жизненный опыт, понимаю, почему они это делали. Некоторые играли  на четырёх, и даже на шести картах, и днём не давали нам играть.
А как стемнеет, всех принимали, пусть даже придется играть только на одной карте. На каждую семью приходилось по одной маленькой комнате. Где и двоим то, было негде разойтись, да и детишки вечно крутятся под ногами.  Бабки были отличные психологи, и умели нас удержать около стола, игрой в лото. Тем самым, давая возможность взрослым, уединится.      
Удерживали нас около себя, только бы не мешали взрослым, заниматься
-57-
своими  взрослыми делами. В то время ни в одной семье  не было телеви-зора, и ни что детвору не удерживало дома.
Я пошёл тоже поиграть в лото. Мне досталось две карты. Сколько бы не играли, все оставались при своих деньгах. Редко кто много выигрывал. Одна карта стоила одну копейку. Коробок спичек стоил десять.
Иногда  было очень даже весело. Проявлялись черты человека, кто есть кто. Жадный или нет? С охотой займёт, если ты проигрался или побоится, что ты у него выиграешь его же деньгами. Какая ни будь бабка, весело начинала выкрикивать номера бочонков, так быстро, что некоторые не успевали закрывать. Некоторые переспрашивали,  - А это что?
Например, кричат, – Барабанные палочки, это значит - одиннадцать.
Бабка – восемьдесят. Дед – девяносто. Туда сюда – шестьдесят девять. Война – сорок один. Прокричали – Кол. Значит один и тут же кто-то весе-ло кричит, – Середина. И какая ни будь бабка, которая ожидала закончить на низ, после объявления - Кол! - шепчет тебе бы этот кол.
 После объявления, -  Середина! Проверяют по бочонкам, бывает, что ошибся, не расслышал, бабки то глухие. Делят банк пополам и отдают выигравшему. Затем все докладывают в банк стоимость количества имеющихся карт. Бабушки строго следят за банком, и иногда говорят            - Банк не сходится, такой-то, забыл доложить в банк. 
При окончании верхней строчки – все докладывают в банк, кроме закон-чившего. При низе выигравший забирает весь банк. Иногда бывает спор. Это когда закончили одновременно несколько человек. Никто не убирает фишек с карт, одновременно достают три бочонка и выкрикивают, если ни кто, из спорящих не закончил, три бочонка убирают в мешок, а игра про-должается, После объявления – Низ! Мешок переходит к другому играю-щему. И передаётся по кругу, после каждого снятия банка. Когда ко мне перешел мешок я начал также как и бабки выкрикивать «война», жиды", кочерга. Все знали, что это сорок один, тридцать три, и семь.
Но когда объявил, - День рождения, а следующий бочонок – Победа.
Все сразу же начали наперебой спрашивать
  - Победа это что? А день рождения?
Ну, совсем без понятия, победа это сорок пять. Ответ их устроил.
  - А день рождения.  Это мой день рождения.
Да откуда мы знаем, когда у тебя день рождения – возмущались бабки.
  - Двенадцатого января, когда родился Джек Лондон - объявил я.
И игра продолжилась. Иногда я объявлял – Закрывашка!       
 А это ещё что? И я выкладывал  вынутый из мешка кружок картонки.
Их целую горсть, высыпали в мешок с бочонками, во вчерашней игре.
Над головой под самой крышей барака горел фонарь, разбрасывая туск-лый красноватый свет над склонёнными головами.
Играли допоздна, пока родители не начинали загонять детвору по домам.
-58-