Повисли с рассветом летучие мыши
в сенях,—словно вдов, матерей-деревень,
От горя прогнившие намертво, крыши,
насупили линии хмурых бровей.
Авось не проснулись! Но слышится дальний,
разбуженный ветром, к заутрени, — бом,
И облачко-увалень, белою шалью,
как кот-лежебока, свернулось клубком.
Склонились ушами могучие ели,
излив спозаранку к востоку восторг,
мешки под глазами совы тяжелели,
и эхо притихло, укутавшись в мох.
С восходом, в сто крат просветлевшие очи,
весенние вирши шептали заре,
и ветки-качельки молоденьких сосен
снискали любовь горемык-снегирей.
А снега! А снега!! Невидимо глазу
лучей запоздалых к дремавшим полям,
и всё ничего бы...Но только,—ни разу
уже не подняться с колен матерям.