Вот и всё. Тонким прутиком сохнет
ветка ветлы, и просит воды
городская моя беспризорность. Уходи!
Уходи. На прощание светом
серебристым поребрик залей,
позасыпь, разнеси тёплым ветром
серьги мягкие праздничных дней
позапрошлых моих воскресений.
Верба, дурочка, здесь погибать.
Корни сохнут в ловушках сомнений
силикатных, а нам ли не знать,
как утюжит колёсами город,
и никто не протянет руки…
Уходи, моя гибкая верба,
цвесть и плакать у быстрой реки,
низко кланяться зеркалу, ладить
лодки листьев и складывать сны
в песни. Верба, ты можешь,
я знаю, зацепиться ростком до весны.
И когда-нибудь лёгким шажочком
к вечерУ посидеть у реки
пусть не я, а подросшая дочка
забредёт. Полетят мотыльки
над водой. Хрустнет сук. В поднебесьи
залюбуется алым заря,
и ты, верба, нашепчешь ту песню,
где любовь затерялась моя.