Книга. Правило Буравчика

БОЧКА  ЮМОРА  С  ЛОЖКОЙ  ЛИРИКИ


    Б О Ч К А   Ю М О Р А


БАЛЛАДА  О  САМОУБИЙСТВЕ

Вместо пролога: Прощание с друзьями

Не плачьте надо мной, когда уйду,
не хайте,
но и не превозносите,
речей печальных не произносите
и мой портрет не ставьте на виду.
Скажите так:
угас его порыв,
он жизнью смыт,
как вешним половодьем.
Мы все, увы, когда-нибудь уходим,
друзей воспоминаньем одарив…
Смеялся – вслух,
рыдал – наедине,
простите, если жил не по уставу,
пол жизни за спиною –
что оставлю
на временную память обо мне?..
Случайно обронённое словцо,
стихи,
строку, которую придумал,
улыбку и слезу,
печаль и юмор,
усталое, небритое лицо?..
Любимые,
запомните меня!
Я не был ни удачлив, ни завистлив,
я просто был –
как ворох жёлтых листьев,
укатанная белая лыжня,
я был – как пролетел метеорит,
но всё на свете
сходит
в долгий ящик…
Друзья мои,
один из уходящих
п р о щ а й т е
и
п р о с т и т е
говорит.
Не плачьте надо мной…


Действующие лица и исполнители:

Директор института –
Зам. директора по АХЧ –
Главный инженер –
Главный бухгалтер –
Начальник отдела –
Секретарь партбюро –
Председатель МК –
Главный специалист Сагаловский Н.И. – Н. Сагаловский
Рабинович М.С. – М. Рабинович

Женщины, дети, сотрудники,
члены ЖСК, комиссии, подкомиссии, перекомиссии,
милиционеры, человечество.

Время действия – наши дни.
Место действия – везде.


Примечание от автора:

Двадцатый век – эпоха-блиц,
век скоростей и ускорителей.
Как много действующих лиц!
Как мало,
         мало
              исполнителей…


О.К.

В приказ


               Директору института
               ……………………….
               гл. специалиста
               Сагаловского Н.И. 

            Заявление

     Прошу разрешить мне самоубийство
за свой счёт.
                Н.Сагаловский

     В связи с тем, что тов. Сагаловский Н.И. досрочно закончил проект и другой работы на текущий квартал для него не предвидится, НЕ ВОЗРАЖАЮ против самоубийства тов. Сагаловского Н.И.

                Нач. отдела …………


ПРИКАЗ №…

по институту

Приказываю:
……………………………
……………………………

7. Предоставить главному специалисту Сагаловскому
    краткосрочный отпуск без содержания на 3 дня для
    совершения самоубийства.

Основание: заявление тов. Сагаловского Н.И.

                Директор института…………
               
                Верно: Начальник О.К. …………


Отчуждаемся мы
от любимых друзей и родни,
отчуждаемся мы,
только разве себя объегоришь?
Остаётся в душе
бесконечно тревожная горечь,
остаётся печаль,
да и мы остаёмся одни.

Отчуждаемся мы
от бездумной и дерзкой молвы,
отчуждаемся мы
от изящных словес и политик,
слёзы мучают нас,
только нам никогда не пролить их,
ибо сказано в книгах –
герои не плачут, увы…

Отчуждаемся мы
от Христа в Гефсиманском саду,
от художника Ге
и от музыки Г.Берлиоза,
забываем стихи
и, наверно, умрём от склероза,
жизнь пустую прожив,
как томительных дней череду.

Отчуждаемся мы
от вчерашних центральных газет,
каждый прожитый день
для грядущего прочно утерян!..
И влачим свои годы,
подобно унылым тетерям,
выражая себя,
лишь когда посещаем клозет.

Что нам грохоты боя
и вихри далёких атак?
Пусть об этом на кухне
надсадно гудит репродуктор!
Нам бы только побольше
хороших и разных продуктов,
как-то:
         печень трески,
         мелкий частик в томате.
         судак…

Среди ночи проснусь –
то ли явь, то ли сон наяву? –
и ловлю тишину
осторожно и чутко, как заяц,
и внезапная мысль
мне, как молния, душу пронзает:
для чего эта жизнь?
для какого я счастья живу?..

Эти ночи и дни,
эта солнца и тьмы круговерть,
чёрно-белая жизнь
в постоянной тревоге и спешке –
что мы значим в игре,
одинокие,
слабые пешки,
ни назад, ни вперёд,
ни зажечься и ни обгореть…

А на острове Пасхи
в духовках пекут куличи,
красят жёлтые яйца
в приятный и радостный колер…
Вот мы встанем с утра,
поедим
и такое отколем!..
Может, выкинем даже
любимый анализ мочи…

Слава жизни спокойной,
которая слаще халвы!
Слава жизни спокойной,
как будто под камнем лежачим!
Посмотрите на нас –
мы живём и не пла…
и не плачем…

ибо сказано в книгах –
герои не плачут, увы…


Директору
хозяйственного магазина № 1748

             Прошу  отпустить  тов.  Сагаловскому Н.И. 
по  безналичному  расчёту согласно  доверенности
№ 64 – верёвки бельевой капроновой 2 (два) метра
и  мыла  хозяйственного  1 (один) кусок,  всего  на
сумму 73 (семьдесят три) коп.
             Оплату гарантируем.

                Зам. директора института по АХЧ …………
                Главный бухгалтер …………
               

       ХАРАКТЕРИСТИКА

на тов. Сагаловского Наума Иосифовича

          Тов.  Сагаловский  Н.И.,  1935 г. рожд.,  еврей,  беспартийный, образование  высшее,  работает  в   институте с  197… г. в должности главного специалиста.

          За время работы в институте проявил себя как недобросовестный инженер и плохой  специалист. Не  пользуется уважением сотрудников, авторитета  не  имеет.  Политически  неграмотен,  в быту аморален. Вуз закончил с отличием. С детьми  груб, с  женщинами  развязен. Стенную газету не редактировал.

          Недостоин жить. Заслуживает самоубийства.
          Выдана для предъявления в хозяйственный магазин № 1748.

                Директор института …………
                Секретарь партбюро …………
                Председатель МК …………


Участковому милиционеру
от жильцов ЖСК «Радуга»
по ул. Тычины, 1

                ЖАЛОБА

          Мы,  нижеподписавшиеся,  обращаем  Ваше  внимание на  возмутительное поведение члена ЖСК Сагаловского Н.И. из  квартиры  237.  В течение длительного времени вышеупомянутый гр. Сагаловский по вечерам грубо нарушает правила социалистического  общежития,  а  именно:  стучит в потолок своей  квартиры  и  громко поёт. На наши неоднократные требования  прекратить  стук  гр. Сагаловский  отвечает,  что  не прекратит, т.к. он решил покончить с собой, для чего ему надо вбить в потолок железный крюк. Тем самым гр. Сагаловский не даёт нам возможности культурно отдыхать после напряжённого  трудового  дня,  а  именно:  читать  центральные  газеты, смотреть телевизор и воспитывать детей.
          Просим призвать к порядку зарвавшегося хулигана, чтобы он вбивал свой крюк в дневное время, когда никого нет дома, или где-нибудь на улице.

                Жильцы дома № 1 по улице Тычины –
                всего 152 подписи


Сагаловский – Рабиновичу:

           – А что видел я в этой жизни,
           окромя верёвки и мыла?..


                КВИТАНЦИЯ

          Получено от гр. САГАЛОВСКОГО Н.И. в уплату штрафа за нарушение общественного порядка, в соответствии с обязательным постановлением Исполкома городского совета народных депутатов № 8 от 14 апреля 197…г. 5 (пять) рублей.


…Годы мои молодые,
зелёные и оранжевые,
окна мои распахнутые,
лебеди на пруду,
жил без оглядки,
годы,
сердцем углы заглаживая, –
были вы или не были,
где я ваш след найду?..
Мало мы знали радости,
мало покуролесили,
мало ночами синими
звёздный ловили свет.
Годы мои молодые,
вешние годы,
песенные,
только жизнь начинается –
уже не хватает лет.
Нету для счастья времени.
Волосы – в ранней проседи.
Кончилась юность,
кончилась,
сошла молодая спесь.
Камнем тяжёлым
кажется
хлеб твой насущный,
Господи!
Лёгкого хлеба хочется –
Господи, даждь нам днесь!..
Брожу ли по тёмным улицам,
включаю ли на ночь радио,
в кино ли,
с друзьями,
с прятелями –
шепчу, как больной в бреду:
годы мои молодые,
седые мои,
украденные,
были вы или не были,
где я ваш след найду?..


М.К.
………………

Разобрать

                Директору института

                Служебная записка

          Сообщаю, что гл. специалист Сагаловский Н.И. не покончил с собой и продолжает выходить на работу.

                Нач. отдела ……………


ПРОТОКОЛ № 16
заседания МК от ………

СЛУШАЛИ: о самоубийстве т. Сагаловского Н.И.

            Гл. специалист т. Сагаловский Н.И. взял на себя повышенное   социалистическое обязательство покончить жизнь самоубийством, но, по поступившим сведениям, своего обязательства не выполнил. Это ставит под срыв соц. обязательство отдела и всего института.

ПОСТАНОВИЛИ: создать комиссию по самоубийству тов. Сагаловского.

                Председатель МК …………


И грядет Хам!
Пойдёт мусолить
мою печаль, мою беду,
мою затравленную совесть
испепеляя на ходу.

Что жизнь моя
     и что я Хаму? –
незамечаемая моль!
Как персонаж,
     вошедший в драму,
наверняка он знает роль.

Я жизнь свою
     поставил на кон,
чтоб он распял её, вампир,
за то, что с ним неодинаков,
за то, что пел,
     когда он пил,

за то, что эти ночи лунны,
за то, что в мареве миров
звучат натянутые струны
у затухающих костров!..

Как будто глаз поднять не смея
на незакатную звезду,
стою,
     оплёван и осмеян,
у всей вселенной на виду.

Раздавлен мой убогий статус
железной Хамовой рукой.

О, жадной лапы волосатость
над поэтической строкой!..

Удар – и песня отлетела,
конец улыбкам и стихам…

Свершив положенное дело,
к себе домой
     уходит Хам.

Он сладко спит в своей кровати,
пылятся шлёпанцы у ног…

          Давайте занавес,
               давайте!
          Уже закончен монолог…


Директору института
гл. специалиста Сагаловского Н.И.

Объяснительная записка

     Довожу до Вашего сведения, что я лишён возможности покончить с собой, т.к. в соответствии с обязательным постановлением Исполкома горсовета народных депутатов № 8 от 14.04.197… г. я не могу вбить в потолок своей квартиры железный крюк.

                Н.Сагаловский

В  Оружейную  Палату

          Просим выдать во временное пользование для участника художественной самодеятельности Сагаловского Н.И. 1 (один) исправный пистолет системы Смит-Вессон и 1 (один) патрон к нему.

                Директор института …………
                Главный бухгалтер ……………


Директору института
гл. специалиста Сагаловского Н.И.

Объяснительная записка

     Довожу до Вашего сведения, что полученным от Оружейной Палаты пистолетом я выстрелил себе в висок, но промахнулся. Выпущенная мною пуля поразила шкаф с технической литературой, в результате чего пострадал двухтомный «Теплотехнический справочник» изд. 1957 г. стоимостью 10 руб. 75 коп.

                Н.Сагаловский

РАСПОРЯЖЕНИЕ ПО ИНСТИТУТУ

          Стоимость «Теплотехнического справочника» в размере 10 руб. 75 коп. удержать с т. Сагаловского Н.И. при окончательном расчёте.

                Главный инженер …………


Рабинович – Сагаловскому:
Пуля – дура, штык – молодец.

Сагаловский – Рабиновичу:
А ты кто такой?

Рабинович – Сагаловскому:
Граф Клейнмихель, душечка.


…Кто я, в сущности?
          Что я, в сущности?
Вы скажите
          без околичностей,
как в невзрачной
          одной наружности
совмещается
          столько личностей?
То я с розгами,
          то я с ризами,
то я прозванный,
          то я призванный,
то проведывающий,
          то провидящий,
то заведующий,
          то завидующий…


Директору шахты № 21-бис
треста «Донбассуголь»

          Просим допустить нашего научного сотрудника Сагаловского Н.И. во вверенную Вам шахту для проведения экперимента по определению ускорения падающих тел.

                Директор института…………


Директору института
гл. специалиста Сагаловского Н.И.

Объяснительная записка

     Довожу до Вашего сведения, что шахта № 21-бис…


Директору Днепровского
речного пароходства

          Просим указать в р. Днепр 1 (одно) глубокое место для одиночного заплыва нашего спортсмена-разрядника Сагаловского Н.И.

                Директор института …………


Директору института
гл. специалиста Сагаловского Н.И.

Объяснительная записка

     Довожу до Вашего сведения, что река Днепр…


Управляющему трестом
«Киевэнерго»

          Просим разрешить подключение к шинам высокого напряжения 10 кв в трансформаторной подстанции № 164-2 нашего сотрудника Сагаловского Н.И.      

                Директор института …………


Директору института

Объяснительная записка

     Довожу до Вашего сведения, что трансформаторная подстанция №…


Командиру отряда космонавтов
Нач. космодрома Байконур

          Просим запустить в космос в качестве искусственного спутника Земли нашего сотрудника, космонавта-любителя Сагаловского Н.И.
          Оплату гарантируем.

                Директор института …………

Директору института

Объяснительная записка

     Довожу до Вашего сведения, что космос…


Вождю племени Ку
(Африка)

          Просим принять в дар нашего сотрудника, главного специалиста Сагаловского Н.И.

                Директор института …………


Директору института

     Довожу до Вашего сведения…



Вы скажете – абсурд?
Вся жизнь – абсурд!
В губах любимой
сладкий вкус черешен…
Когда-нибудь
наступит Страшный Суд,
и спросит Бог: как жил? –
отвечу – грешен!
Жил, Господи,
не хуже всех людей,
мужчина выше среднего достатка,
не праведник
и не прелюбодей,
не солоно хлебал
и пил несладко.
Большой интеллигент,
когда анфас,
и чёрт те что с очками,
если в профиль,
вставал в шесть тридцать,
спать ложился в час,
в тринадцать тридцать
пил казённый кофий.
Два раза в месяц радовал жену,
как водится –
авансом и получкой…
Жив, Господи!
Вздыхаю, но тяну –
с натугою,
горбато,
самоучкой!
Тяну и за рубли,
и за гроши,
смиренно и почтительно,
как Будда,
но где-то
в глубине моей души
таится жажда
вечного абсурда!..

Когда-нибудь
сорваться с якорей
из гавани,
где столько дней отбыто,
и – в дальний путь,
скорей,
скорей,
скорей,
подальше от людей,
от глаз, от быта!
Накатит блажь ударить подлеца,
затребовать в ларьке копейку сдачи
и говорить
от первого лица,
в единственном числе,
и не иначе!
Нарушить расписание,
уйти
за рамки, директивы и каноны,
рвануть стоп-кран
и прыгнуть на пути –
в леса,
в поля,
в бескрайний мир зелёный –
там солнце,
воздух,
иволги поют!.. –
а мы живём,
как будто сводим счёты,
и знаем установленный маршрут –
как ехать на работу и с работы,
а мы уже подходим к рубежу,
где так светло
от лысин и проплешин…

Да будет Страшный Суд,
и я скажу:
не так я жил,
простите,
каюсь,
грешен!..

По сердцу разливается жирок –
всё правильно,
и в гавань входит судно…

Покуда нам ещё не вышел срок –
друзья мои,
давайте
жить
абсурдно!..


ИЗ  СЕРИИ  “ЖИЗНЬ  ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ ЛЮДЕЙ”

            ”Мне надо на кого-нибудь молиться”.
            Когда-то я молился на вождей,
            при жизни их слагая небылицы
            из жизни замечательных людей.

            Они ушли, коварны и жестоки,
            но мы их образ в памяти храним,
            и эти поэтические строки
            да будут вечным памятником им!


ТЕСТ

Борец за мир, писатель и генсек –
товарищ Брежнев, дай им Бог здоровья! –
большой, как говорится, человек
и вовсе не предмет для острословья.
Они, конечно, речью не грешат,
зато умом крепки и глазом цепки
и планы всевозможные вершат
под знаменем того, который в кепке.
На всех углах – портреты их лица,
о них вещают книги и экраны,
и любят их – ну просто, как отца,
весь наш народ и все сисиськи сраны.

Заходит к ним однажды в кабинет
товарищ А.Косыгин, Пред. Совмина,
больной на вид, весьма преклонных лет,
но тоже представительный мужчина,
и говорит:
       – Послушай, Леонид,
тебе ещё писать не надоело?
Кончай свою петрушку, –  говорит, –
есть срочно государственное дело.

А наш сидят, не покладая рук –
писать и думать – это не забава! –
и блях на них всего-то восемь штук –
четыре слева и четыре справа.

– Давай, премьер, докладывай, вали!
Мы, чай, давно с тобой не дипломаты.
– Я, – говорит, – объездил пол-земли,
а давеча слетал с визитом в Штаты.
Там, Лёня, крупный правит капитал,
сплошные монополии и тресты,
и мне мой переводчик прочитал,
что там у них повсюду пишут тесты.
Тест, говорю! По-ихнему он – тест,
по-нашему – вопросы и загадки.
Кто теста не напишет – тот не ест,
такие, брат, звериные повадки.
А нам – любое дело по плечу!
Крепи трудом народную державу!
Спасибо Леониду Ильичу
за подвиги, за доблесть и за славу!

На это маршал и герой войны,
решающие важные задачи,
оправили гражданские штаны
и коротко сказали:
                – Бред собачий.
Ты, – говорят, – Косыгын, демагог,
и зря тебе народ доверил место.
Я должен заявить, что ты не смог
мне толком рассказать про это тесто.
Ты чётко изложи мне, что к чему,
в спокойной и решительной манере,
пока я это дело не пойму
на личном историческом примере.

Тут Пред. Совмина сделал лёгкий жест,
а именно – кивнул, что он согласен:
– Сейчас я дам тебе хороший тест,
который задают в четвёртом классе.

– Давай, – товарищ Брежнев говорят. –
И мне наука, и тебе наука.

– Сын моего отца, а мне не брат -
кто это? Ты подумай, Лёня, ну-ка!

Генсекретарь партийного ЦК
нахмурили нестриженные брови,
прищурились, покашляли слегка
и стали цвета рыночной моркови.
”Такое дело…” – думают они,
из пачки доставая сигарету.
У них у самого полно родни,
но чтоб не брат, но сын – такого нету.
А ежели задуматься всерьёз –
напрасно им премьер мозги калечит,
поскольку – несущественный вопрос
и этой – как её? – противоречит.
Вот так всегда – забьют какой-то клин…      

– Ну что? – спросил товарищ Пред. Совмина.

– Ей-Богу, кто тут брат, а кто тут сын – 
не знаю, это просто чертовщина.
Я по другим делам лауреат.

– Сдаёшься? 
            Те кивнули однократно.

– Сын моего отца, а мне не брат –
так это ж я! Я сам!…

                – Теперь понятно!
Ну, ты даёшь, Косыгин! Ну, даёшь!
Действительно, порадовал меня ты!
Я должен заявить, что тест хорош.
Видать, не зря ты съездил в эти Штаты.
Вид у тебя, Косыгин, просто жуть –
детей пугать и прятать за оградой,
но иногда сморозишь что-нибудь,
вот как сейчас, – смешно, хоть стой, хоть падай!..

– Так я пошёл, меня там ждут!
                – Добро!
Работай. Будь здоров. Привет старухе.
А в пятницу у нас Политбюро,
доложишь нам ещё в таком же духе!..

…Напрасно злопыхатели твердят,
что все вожди народной диктатуры,
которые страной руководят,
молчат, как пни, и вечно мордой хмуры.
Не надо  под одну гребёнку стричь
козла с волом, верблюда и корову!
Товарищ Брежнев Леонид Ильич
всю жизнь имели страсть к живому слову.
Хотя у них и званье, и года –
они, бывает, по два раза в сутки
и сами крепко шутят иногда,
и очень крепко понимают шутки.
У нашего вождя волнений нет,
с народом – нерушимая согласность,
поскольку есть надёжный Комитет,
блюдящий… нет – блюдущий безопасность.
У них для быстрой связи с КГБ
есть кнопка небольшого габарита
и кабель, проходящий по трубе,
которая секретно в землю врыта.
И так они в делах со всех сторон.

По кнопочке рукой слегка похлопав,
генсек сказали тихо в микрофон:
– Товарища Андропова. Андропов?
Немедля собирайся под арест!
Шучу, шучу, не бойся. Как нагрузка?
Сейчас ты у меня получишь тест.
Да нет, его не пьют. И не закуска.               
Косыгин из Америки привёз!
Не ром. Не джин. Не бренди и не виски!
А тест, Андропов, вроде как вопрос,
его там задают сиськи-масиськи.
Придвинь к себе поближе аппарат,
внимательно послушай и ни звука.
Сын моего отца, а мне не брат –
кто это? Шевели мозгами, ну-ка!..
Скажу тебе, Андропов, напрямик:
вы все там, понимаешь, как в болоте –
не пишете художественных книг,
да что там книг! – газеты не прочтёте.
Учу я вас, голубчиков, учу,
а вы чуть что – так сразу бить в ладоши:
спасибо Леониду Ильичу
за то, что он у нас такой хороший!
Конечно, он хороший – он не съест!..
Когда-нибудь возьму большую палку,
всех разгоню!.. Давай ответ на тест,
показывай партийную смекалку!
Ну что? Не знаешь? Сам и виноват.
С культурой у тебя, Андропов, глухо.
Сын моего отца, а мне не брат –
так это же Косыгин, понял, тюха?!..

И, выключив секретный телефон,
генсек, Пред. През. Верховного Совета
забыли про здоровье и про сон
и снова что-то пишут до рассвета.
Они себя не мыслят без труда –
таков удел большого коммуниста.

Понятно, до всего у них нужда –
до вас, и до меня, и до министра.
У них нужда до самых дальних стран,
где всё ещё не так живут, как надо.
На этот – как его? – Афганистан
ни танка не жалеют, ни снаряда.
Гуляй себе за стенами Кремля,
на что тебе заботы и усталость?..
А всё же книга ”Малая земля”,
видать, что по большой нужде писалась!..

…Герои поэтической строки,
невольники пожизненного срока –
такие все они, большевики,
которые без страха и упрёка.
Зачинщики высоких скоростей,
творцы коммунистической морали!..

И нету, нету в мире крепостей,
которых бы они не отобрали.


ПЛАМЕННАЯ  РЕЧЬ  ОТ  ИМЕНИ  СТИХОПРОДАВЦА


               У вас именины, у  вас день рожденья,
               Бармицвы и свадьбы, и прочие даты.
               Сумеет поэт отразить настроенье,
               И здравицы будут на диво крылаты.
               Читайте ж газету: звоните поэту.
                Телефон 871-4635

                Объявление в газете
                “Новое русское слово”    


Слава, слава эмигрантам,
шедшим в Чопе на таран,
кто с брильянтом, кто с талантом
пересекшим океан!

Слава тем, кто русским матом
повышает КПД –
горлопанам, горлохватам,
горлодёрам и т.д.!

Все они одной породы –
их эпоха родила!
И не просят у природы,
а берут, и все дела.

Покупают лимузины,
а с чего – поди раскрой!
Открывают магазины,
обжираются икрой.

Ходят в шапках из ондатры,
а внутри – ни бе, ни ме.
Все – сплошные кандидаты,
если верить резюме.

Вот они – отъели ряхи!
А талантливый поэт
пребывает в вечном страхе,
потому что денег нет…

У Берзона восемь комнат,
хельги, шмельги, хрустали.
Он не нюхал анэмплоймент –
он, выходит, пуп земли!..

Или взять, к примеру, Каца.
Был завскладом на Руси.
Хорошо ему смеяться –
у него своё такси.

С могендовидом на вые,
будка – лучше не задень!
Верстовые, чаевые –
вот тебе и сотня в день.

Кто приехал за границу?
Жлоб, простите, на жлобе.
Куперман развозит пиццу –
раз клиенту, два – себе.

Вон идёт Гуревич Сёма,
на лице сплошной ажур.
Он спасался от погрома,
но – отправил гарнитур.

Кто он – токарь или слесарь?
Не гадайте – не таков.
Под проценты с интересом
держит в банке пять кусков.

В доктора не вышел рылом,
но в душе – большой эстет,
у него какой-то Риал –
дай Бог памяти! – Эстэйт.

Рубинштейн жуёт вареник –
богу брат и чёрту зять!..
А поэт сидит без денег
и не знает, где их взять.

Им индейка, мне – капуста.
Кто сильней – срывает куш.
Мы – служители искусства,
инженеры мелких душ!

Не бесчувственные тумбы,
нагоняющие жир,
а весёлые Колумбы,
открывающие мир!

Мы беспечны и ранимы,
очень хрупкие в кости.
Ох, как неиповедимы
наши грешные пути!..

Я встаю с утра пораньше –
только крикнут петухи,
уминаю два оранжа
и сажусь писать стихи.

Замечательные темы
так и скачут под рукой.
Оды, песни и поэмы –
всё умею, я такой!

Рифмы вьются, строки льются –
не лопатою копать.
Похлебаю чай из блюдца,
врежу коржик, и опять.

День проходит бледной тенью,
на дворе уже – ни зги,
а в душе моей смятенье,
мыслей – полные мозги.

Не какой-то парикмахер –
я поэт, и тем велик!
И хорей, и амфибрахий
я до тонкостей постиг.

Не скажу, что сильный гений.
Я талантлив – так верней.
Шесть собраний сочинений
написал за восемь дней!

Есть надежда на бессмертье!..
Но приличный человек
должен изредка в конверте
получать весомый чек.

Сэндвич – это не поэма,
и баллада – не поп-корн.
О, извечная проблема –
где взять денег на прокорм!..

Для поэта мир не розов,
но питаться надо всем!
Эрго сум – сказал философ,
существую – значит ем.

Вам, погрязшие в болоте
сладких снов и жирных пуз,
заявляю: не бесплотен
рядовой служитель муз!

Он у рифмы в вечном рабстве,
ни доходов, ни наград.
Но и стэйк, и шримп, и лабстер –
и ему не повредят!

Вам, поклонники наживы,
отделённые стеной,
говорю: чтоб вы так жили,
как поделитесь со мной!

Вот и ручка наготове,
и бумага, и мешок.
Вы читали в “Русском слове”
мною созданный стишок?

Солнце, жарь! Играйте, джазы!
Дай, гармонь, размах мехов!
Принимаются заказы
на слагание стихов!

Эй, народ, пожалте бриться!
Светлых дат – невпроворот:
день рождения, бармицва,
именины и развод,

повышенье на работе,
зять – почти миллионер
и приезд любимой тёти
из Союза ССР!

Братья, доллары на бочку!
Текст – по выбору – любой.
Мой тариф – за квотер строчку,
плюс налог, само собой.

Я строчу, как пулемётчик!
Мысль верна и слог хорош.
На трояк – двенадцать строчек,
ты дешевле не найдёшь!..

Скажем, кто-то именинник –
Рабинович или Кац.
За какой-нибудь полтинник
ты ему стихами – бац:

          “Здравствуй, Зяма (или Фима),
          пусть беда проходит мимо!”

Юбиляр светлеет видом,
в нём играет каждый нерв!..
А за доллар тут же выдам
просто пушкинский шедевр:

          “С днём рожденья поздравляю!
          Самый пламенный привет!
          Вам от всей души желаю
          долгих и счастливых лет!”

Именинник с ходу тает,
это значит – он готов.
Вся семья его рыдает
от таких красивых слов!..

Или так – представь заране:
друг, с кем ты накоротке,
вдруг проделал обрезанье
и гуляет в кабаке.

И хлебнув два раза по сто,
после песни про камыш,
ты внушительно и просто
обрезанцу говоришь:

          “С обрезаньем поздравляю!
          Укорочен ваш предмет!
          Вам от всей души желаю
          не таких коротких лет!”

Что тут будет!.. Сон, нирвана,
визги, вопли – страшный суд!
Так что ты из ресторана
сам не выйдешь – понесут!..

В общем, мистеры и дамы,
все тревоги – позади.
У поэта для рекламы
оснований – пруд пруди.

Волноваться нет резона,
прочь тоску, печаль и грусть!
Вы мой номер телефона
заучите наизусть.

Ну, а я уж – по секрету –
расшибусь и в пух, и в прах.
Дайте бедному поэту
заработать на стихах!

Не жалейте скромной платы –
будет праздник для души!
Все стихи мои крылаты
и на диво хороши.

Первый сорт, а не параша!
Знаю цену – не гордец,
потому что Пушкин Саша –
мой маяк и образец.

Строки лучшие на свете
повторяю без конца:
“Тятя, тятя, наши сети
притащили мертвеца”.

Как писал! – на загляденье.
Был с поэзией на “ты”!
Мимолётное виденье,
гений – чистой красоты!..

Но погиб – убили друга.
Сани, вьюга, чёрный бант…
Офицер, Дантес, подлюга!..
Кстати – тоже эмигрант.

Так и я – на сердце глянец,
а за мною – западня:
знаю – “Н.Американец”
ополчится на меня.

Мне они – как мелкий прыщик,
извиняюсь, на заду.
Впрочем, я им не подписчик,
что прошу иметь в виду.

Эти Н.Американцы –
им поэт, что жир с гуся! –
издеваются, засранцы,
поливают всех и вся!..

А живут они богато,
пусть не жалобят народ!
Вон – писатель С.Довлатов
третью книгу издаёт.

Ест на праздничной посуде,
пьёт смирновку, курит “Кент”
и халтурит в Ундервуде –
как-никак, а лишний цент.

А его прямой начальник –
Меттер, кажется, Борис –
обтекаемый, как чайник –
он, небось, сухарь не грыз!

Не страдает от гастрита,
с виду – этакий простак.
Он акула Уолл-Стрита!
Сам сказал – а что, не так?

Эти – как их? – Вайль и Генис,
я их, правда, не читал,
это ж просто Маркс и Энгельс!
Тоже ищут капитал!..

По Парижам, по Брюсселям,
устриц трескают живьём!..
И не пашем, и не сеем,
а с чего тогда живём?..

Их сотрудник Сагаловский –
вообще антисемит.
Нацепил колпак шутовский,
гонит рифму и хамит.

Не учи – нашёлся ментор!
Сам ты на руку нечист –
то в Чикаго эстимэйтор,
то в Нью-Йорке юморист!

А твоей родной газете
я отвечу без труда:
“СКУЧНО ЖИТЬ НА ЭТОМ СВЕТЕ
РЯДОМ С ВАМИ, ГОСПОДА!”


               Иностранные слова:

анэмплоймент  (unemployment) – безработица (англ.)
Риал Эстэйт  (Real Estate) – недвижимая собственность (англ.)
оранж (orange) – апельсин (англ.)
сэндвич (sandwich) – бутерброд (англ.)
поп-корн (pop-corn) – воздушная кукуруза (англ.)
стэйк, шримп, лабстер (steak, shrimp, lobster) – отбивная, креветки, рак (англ.)
квотер (quarter) – монета достоинством 25 центов (англ.)
эстимэйтор (estimator) – сметчик (англ., прибл.)


БАЛЛАДЫ,  ПЕРЕВЕДЕННЫЕ  С  РАЗНЫХ  ЯЗЫКОВ
НОЧЬЮ,  ВО  ВРЕМЯ  БЕССОННИЦЫ


ОТ  ПЕРЕВОДЧИКА

Бессонница.
                Шумит испортившийся эврик.
Под боком спит жена – любовь, глава семьи,
дай Бог ей лёгких дней!
                Всё нервы, нервы, нервы,
у вас и у меня – у каждого свои.

Бессонница.
                Вчера лежал трояк в кармане,
сегодня разменял – и нет его, хоть режь.
Безденежье моё – как Божье наказанье,
бездонная дыра,
                зияющая брешь.

Бессонница.
                Пойду куплю пиджак со шлицем,
а старый пусть лежит – на старом бахрома.
Что я сегодня ел?
                Какой-то ржавый шницель,
не знаю, как сравнить,
                но точно – вкус дерьма.

Бессонница.
                Считай, что прожил не напрасно –
достал зелёный лук, отправил чертежи.
Опять забыл купить подсолнечное масло,
жена как заведёт рефрен:
                ”Тебе скажи…”

Бессонница.
                Всю ночь пробьёшься над подушкой,
а завтра, чуть заря, затянет в колесо…
Зачем от мирных нег и дружбы простодушной?..
Бессонница…
                бессон… ница…
                бес… сон…
                бес… со…


ЛОНДОНСКАЯ  БАЛЛАДА

(перевод с английского)

Когда на Лондон выпал снег,
большой скандал случился:
какой-то дерзкий человек
вдруг взял и помочился.

Не по нужде, не просто так,
не с горя и не в шутку –
он написал ”Король – дурак!”
мочой по первопутку.

И где – у самого дворца,
где жил король с супругой!..
Король сказал: ”Найти писца
и в Тауэр – за ругань!”

И вот констебли все подряд
поставлены на ноги,
и знаменитый Скотленд-Ярд
в невиданной тревоге.

Эксперты, химики, врачи
без лишних проволочек
берут анализы мочи,
рассматривают почерк, –

и вот известно, кто писец!
Ликует целый Лондон,
и от экспертов во дворец
короткий рапорт отдан.

Молва тот рапорт разнесла,
как песен перепевы:
моча – французского посла,
а почерк – королевы!..

          (Я этим что сказать хотел?
          Дай Бог нам снежных ночек,
          чтоб и у наших разных дел
          был королевский почерк!..)


ПАРИЖСКАЯ  БАЛЛАДА

(перевод с французского)

В публичный дом на Рю Шансон
пришёл один брюнет,
сказал ”Бонжур”, купил талон
и – к даме в кабинет.

Минут, наверно, через пять
он вышел в коридор
и по-французски стал кричать:
”Бордель, месье! Позор!

Я думал – там мадмуазель
во всей своей красе,
зашёл, разделся – и в постель,
а там русалка, мсье!

Не секс, а форменный конфуз!
Я просто возмущён!”
Хозяин – истинный француз –
ответил: ”Миль пардон!

К чему весь этот фейерверк?
Мон шер, у вас мигрень.
Сегодня что у нас – четверг?
Сегодня ж рыбный день!..”

          (Нам что русалок, что коней –
          одно, а в чём секрет?
          У нас не то что рыбных дней,
          у нас и рыбы нет!..)


ЕВРЕЙСКАЯ  БАЛЛАДА

(перевод с китайского)

Вам эта песня будет, как сюрприз,
она вас развлечёт, даю вам слово!..
Представьте, как-то в поезде сошлись
один китаец и еврей из Могилёва.

Прищурившись от света фонарей,
направив на китайца жёлтый палец,
”Скажите, вы еврей?” – спросил еврей.
”Я не еврей, – сказал китаец, – я китаец”.

Еврея не смутил такой ответ.
”А может, вы еврей?” – спросил он строго. 
Китаец отвечал на это: ”Нет,
я не еврей, и прекратите, ради Бога”.

Еврей потрогал ручку у дверей,
упрямый – хоть сажай за это на кол!..
”Но может, вы еврей?” – спросил еврей.
”Да, я еврей!..” – сказал китаец и заплакал.

А поезд мчался к чёрту на рога,
от радио летели звуки танца…
Еврей сказал задумчиво: ”Ага!..
Так почему же вы похожи на китайца?..”

          (…Я старый друг железной колеи,
          простой командировочный скиталец.
          Увы, молчат попутчики мои,
          и мне никто не говорит, что я китаец…)


ЖМЕРИНСКАЯ  БАЛЛАДА

(перевод с жмеринского)

Жил старик со своею старухой.
Век прожили – не день и не год.
Вдруг старик, как укушенный мухой,
заявляет старухе развод.

”Что ж вы, граждане, в кои-то лета!..” –
говорит им товарищ судья,
а старик отвечает на это:
”Нету мне со старухой житья!

Тут такая пошла заваруха,
ты представь себе только, сынок:
чуть усну я, как эта старуха
ест моими зубами чеснок!..”

          (Ах, друзья, вы мне милы и любы!
          Так давайте же выпьем сейчас,
          чтобы наши родимые зубы
          не лежали отдельно от нас!..)


РЫБНАЯ  БАЛЛАДА

(перевод с родимого, советского)

Очень много рыбы всякой
в глубине морей и рек –
пристипома и салака,
нототения и хек.

Как-то раз в глуши подводной
Хека встретила Кета.
”Что, любимец всенародный,
как живёшь? – спросила та. –

Говорят, совсем не худо?” – 
и пошла хвостом вилять.
Хек сказал: ”Плыви отсюда,
ты, обкомовская б….!..”

          (Ставлю точки многократно,
          как культурный человек.
          Что – кета? С кетой понятно.
          Но куда девался хек?..)


МЫСЛИ  ПО  СЛУЧАЮ
МЕЖДУНАРОДНОГО  ЖЕНСКОГО  ДНЯ

Ах, наша жизнь – сплошные швы и трещины!
Живём, своим желаньям вопреки.
День Женщины, Год Женщины, Век Женщины –
всё женщины! Доколе, мужики?

Доколе, вопрошаю, будем мучиться,
бежать за ихней юбкою бегом?
Везде она – подруга и попутчица,
любовь моя, Венера с батогом!

Я песни пел ночами соловьиными,
я шапку перед Женщиной снимал,
стоял в очередях за апельсинами,
трусил ковры, заваривал крахмал –

о, если б знать, во что всё это выльется,
когда я выбирал себе жену!..
За каждое мгновение со Штирлицем
вести кровопролитную войну,

ни задремать над свежею газетою,
ни встретиться с друзьми, например…
Теперь уже не плачу и не сетую –
как говорят французы: “а ля гер”…

Меня жена и тёща не лелеяли,
во всём я виноват из года в год –
что нет сапог, что окна не заклеены,
что премий не дают, что снег идёт…

А где же мёд и рай, что нам обещаны?
Они опять, как прежде, далеки…
День Женщины, Год Женщины, Век Женщины!…
Опять спрошу: доколе, мужики?

Мы роем ямы под канализацию,
растим детей и варим гуляши.
Пора кончать. Даёшь эмансипацию!
Даёшь раскрепощение души!

Чтоб мы могли без позы и без вызова
махнуть по-холостяцки на Кавказ,
читать стихи, сидеть у телевизора –
не раз, не два, а много, много раз,

уйти в леса, лежать, забыв о времени,
почувствовать, как пахнут тополя,
и, не боясь жены, от каждой премии
ложить в карман хотя бы два рубля!…

Увы, мечты решёткой перекрещены,
живём, цепями весело звеня…
Но всё равно – большой привет вам, женщины,
от всех мужчин, тем паче – от меня!…


ПРЕЗИДЕНТ  В  ГРУЗИНСКОЙ  КЕПКЕ

Все что-то пишут понемногу –
          певцы, танцоры, футболисты,
все выступают на эстраде,
          я тоже слова попросил.
Скажу красиво – гамарджоба!
          Я сам из города Тбилиси,
я был начальником киоска,
          где продаётся керосин.

Я с керосином как работал?
          Бывает смех, бывает горе.
Но цель оправдывает средства,
          задачи определены.
Нас так учил товарищ Ленин,
          и это пишут на заборе,
что коммунизм есть власть Советов
          плюс керосин для всей страны.

Я скромно ездил на трамвае.
          Что заработал – то платили.
За недостатки с керосином
          дают от года до шести.
Конечно, я сидел немножко,
          потом был реабилитили…
Такое слово, извините,
          я не могу произнести.

Имею стаж, имею опыт,
          а стаж и опыт – кто отнимет?
Но керосин всплывает кверху,
          он легче пара и воды.
Мне адвокат сказал, как доктор:
          ”Пора менять тбилисский климат!
Пора бежать в другое место
          от окружающей среды!”

И я уехал потихоньку
          в красивый город Сан-Франциско,
там есть евреи и армяне,
          напоминает мне Сухум.
Где сулугуни и чурчхела?
          Где положенье, где прописка?
Смешно сказать – обычный веник
          здесь называют словом ”брум”.    

Но человек, идущий в гору,
          не ждёт протоптанных ступенек,
на недоступную вершину
          он направляет гордый взгляд!…
Не так давно мой шурин Гога
          нарисовал немножко денег –
немножко сто, немножко двести,
          ещё немножко пятьдесят.

И мы пошли купить машину –
          я из газеты номер выдрал,
мы отсчитали десять тысяч,
          не мелочась по ерунде,
и попросили ”Бюик-Ригал”,
          хотя в нём только шесть цилиндров,
конечно, мы бы взяли больше,
          но больше не было нигде.

Мой шурин Гога жмёт педали,
          всех озаряет ближним светом,
уже хотели мы уехать,
          включили правый поворот,
но тут приходит полицейский,
          сердито машет пистолетом,
кричит на нас – я затрудняюсь
          давать дословный перевод.

Мы вылезаем из машины,
          он нас обоих ставит к стенке,
нахально шарит по карманам,
          я извиняюсь, сверху вниз
и говорит: ”А ну, ребята.
          скажите, где вы брали деньги?” –
что значит: ”Вэр ю гат йор мани,
          энд спик ту ми ин инглиш, плиз”.

Я говорю: ”Товарищ мистер,
          вай-вай, зачем такие страсти?
Мы уважаемые люди,
          а ты в карманы к нам полез.
Мне мало было прокуроров
          при дорогой советской власти,
сюда приехал – жизни нету!
          Ты кто такой – ОБХС?

Уйди, пожалуйста, с дороги,
          не представляй немые сцены.
Зачем ты спрашивал про деньги?
          Ты в детстве книжек не читал.         
Капитализм, генацвале,
          даёт прибавочные цены.
Я, может быть, эксплуататор,
          имею частный капитал”.

А полицейский отвечает:
          ”Клянусь, чтоб мы так были живы,
ту хандрид билз, ю ноу, мистер,
          зис кантри хэз нат принтэд ет!”,
что по-английски означает,
          что наши деньги все фальшивы –
двухсотдолларовых бумажек
          здесь вообще в помине нет!

Я начинаю удивляться,
          я говорю ему: ”Товарищ,
ты рассуждаешь, как последний
          необразованный кинто!
Такой красивый, с пистолетом,
          а головой совсем не варишь –
одна бумажка с цифрой двести
          всегда удобней двух по сто”.

Но полицейский рассердился,
          он говорит: ”Ты арестован!”
и просит айдентификейшен,
          что означает – документ.
”Энд бай зе вэй, – он заявляет, –               
          кто здесь на деньгах нарисован?”
Я отвечаю с уваженьем:
          ”Здесь нарисован президент”.

”Джаст тэйк э лук!” – он тычет пальцем.    
          Я тут же всматриваюсь крепко,
и что я вижу, не увидит
          один слепой певец Гомер:
на голове у президента,
         как у меня, такая кепка!
Хотя, я думаю, не меньше,
          чем шестьдесят второй размер.

Запахло бывшим керосином,
          и я подумал – или-или,
суды, тревоги, униженья,
          и упекут на край земли!
Я говорю: ”Товарищ мистер,
          мы здесь немножко пошутили,
давай расстанемся красиво,
          как в Чёрном море корабли”.

А полицейский отвечает:
          ”Мне на работе не до шуток!
Но ты, май фрэнд, сегодня лаки,             
          что нам с тобой не по пути.
Имею срочное заданье
          поймать двенадцать проституток!
Пока я тут с тобой возился,
          я мог двоих уже найти”.

И он ушёл своей дорогой,
          неразговорчив и нахмурен.
Мы с Гогой спрятались в шашлычной,
          где подаёт наш друг Арчил,
и этот Гога, извиняюсь,
          хотя он мне земляк и шурин,
за кепку и за президента,
          за всё, что надо, получил.

Теперь вы спросите, конечно,
          зачем я начал с керосина,
потом рассказывал про деньги
          и по воде пускал круги.
Я что хотел сказать сегодня?
          Давайте будем жить красиво,
не рисовать фальшивых денег,
          а пошевеливать мозги!

Нам повезло, что мы проходим
          не с автоматом по Синаю,
а по Бродвею с модной шляпой,
          имеем пищу и ночлег!..
А президент в грузинской кепке –
          наверно, я его не знаю,
хотя, я думаю, он тоже
          вполне достойный человек.


ВОСПОМИНАНИЕ О ТРОЯНСКОЙ ВОЙНЕ

                ”…троянская война
       окончилась. Кто победил – не помню”.

                И.Бродский


На первое – борщ, на второе – вареник,
а в личном хлеву – поросята и куры,
из пищи духовной – журнал ”Современник”,
по пятницам – Дом, понимаешь, культуры.

Сначала докладчик насчёт геморроя,
потом – кинофильм и народные танцы.
А наше село называется Троя,
и, стало быть, мы от рожденья – троянцы.

Земле ни прибытку от нас, ни урону.
”Подай ты нам, Господи!” – наша молитва.
Пойти и купить на трояк самогону,
мне бабка Авдотья нацедит пол-литра.

Неважно – чего и какого разлива,
но выпить – святое крестьянское дело!
Уже наливаются груша и слива,
и всякое лакомство в поле созрело,

а утром над речкою – воздух ли, пар ли,
и птицы певучи, и козы рогаты…
Но нас окружают ахейские парни
и точат на нас топоры и лопаты.

Село их – Ахея – вдали за горою.
Воюем вовсю, как жиды и арабы.
Уже осадили родимую Трою!
Не знаю, за что. Говорят – из-за бабы.

Застанут врасплох и, как мух – в паутину!
Эй, сторож Пахомыч, голубчик, не дремли!
Дома разорят, перережут скотину,
а нас упекут на целинные земли!..

Грешили, как люди, и жили беспутно,
портвейн заедали с тоски винегретом…
И вот наступает последнее утро,
и флаги полощутся над сельсоветом,

и сторож Пахомыч, маленько на взводе, –
”Троянцы, – кричит, – перетак вашу матерь!
Какая-то лошадь у нас в огороде!
Не спите, пропойцы, вставайте с кроватей!..”

А нас и ничем уже не огорошить –
привыкли, должно быть, за многие годы.
Выходим и видим – действительно, лошадь,
но только какой-то гигантской породы.

Стоит без движенья, видать – неигрива,
да разве что морда немного кривая,
ну всё в ней – и хвост, понимаешь, и грива,
потрогали пальцем – она неживая!

Не то чтобы сдохла и кружатся мухи,
а просто – игрушка большого размера,
и чудится нам, что у лошади в брюхе
шевелится что-то, аж гнётся фанера!.

И выглядит это совсем по-дурацки –
ахейцы вокруг, нашей жизни угроза,
стоят мужики у раскрашенной цацки,
и слово берёт председатель колхоза.

Сказал председатель, умелец и пахарь:
”Кобылу прошу отразить в протоколе.
Облить керосином – и сжечь её на хер!
Я, помнится, в детстве читал про такое.”

Я тут же и спички принёс, и канистру,
раздули пожар, только пламя трубою!
Велели ”Катюшу” играть гармонисту,
чтоб музыка эта настроила к бою.

А сторож Пахомыч, услышав ”Катюшу”,
порадовал нас замечательной фразой:
”Ура, – закричал он, – едри его в душу!
Навеки покончим с ахейской заразой!”

Схватили берданки – и в бога, и в матерь,
за нашу свободу, за светлые дали!
Вперёд, в наступленье, окружим, захватим!..
Но странное дело – ахейцы пропали.

Нигде ни ахейца – ни в жите, ни в просе,
ни в дальней бригаде, где зреет гречиха!
Пропали, как будто их не было вовсе,
как будто бы ветром их сдуло – и тихо.

…Теперь нас везде называют – герои.
Парторга избрали навек в депутаты.
И славно живётся под стенами Трои,
и птицы певучи, и козы рогаты,

живём по старинке, согласно закону,
одна только память – как острая бритва…
Пойти и купить на трояк самогону,
мне бабка Авдотья нацедит пол-литра…


МЫСЛИ  ПО  ПОВОДУ ГАЗЕТНОЙ РЕКЛАМЫ

                С. Довлатову

                ”ПОЛЦЕНЫ
                похороны на всех еврейских  кладбищах
                по предварительной договорённости”.

                Из газеты

Умирает еврей.
И не стар ещё был,
и не слаб ещё.
Но, как видно, Господь
призывает его неспроста.
И привозят его
на еврейское чудное кладбище,
где тебя и меня
ожидают пустые места,
и хоронят его,
и выносят к последней обители,
и несчастной вдове
выдают многотысячный счёт,
а из гроба еврей:
”Шарлатаны, – кричит, – и грабители!
Где же скидка? – кричит. –
Вас мой лоер к суду привлечёт!”          
”Не пугай нас, еврей! –
отвечают ему убедительно. –
Полежи, помолчи, 
не чини нам моральный урон.
Прежде чем умирать,
ты бы к нам заглянул предварительно –
мы б скостили тебе
половину цены с похорон…”

Не читаем реклам –
всё от нашей с тобой неучёности.
Мы уйдём, дорогой,
превратимся в песок или грязь.
Хоть и жили мы без
предварительной договорённости,
дай нам Боже уйти,
предварительно договорясь…


               Иностранные слова:

лоер (lawyer) – адвокат, юрист (англ.)


ПРЕЙСКУРАНТ

           «…Довлатов – как червонец.»

                П.Вайль и А.Генис

Живём, но тем не менее
до толку не дошли.
Пора уже разменивать
искусство на рубли.

Чтоб вы зазря не тратили
уменье и талант,
поэты и писатели,
пожалте в прейскурант!

Подайте мне орла того,
кто скажет что не так!
Червонец за Довлатова,
Аксёнов – четвертак.

Со всей присущей смелостью,
хоть я его люблю,
поставлю рубль с мелочью
за Суслова Илью.

А вот – цена кусается,
но денег не жалей! –
за Александр Исаича
сто сорок шесть рублей!

Пять семьдесят за Лосева –
дешевле поросят!
За Бродского Иосифа –
шестнадцать пятьдесят.

И лысому, и голому,
любому – свой тариф.
Потянут по целковому
Севела и Халиф.

Сердечно соболезнуя,
что сыплется труха,
полтинник – за любезного
Андрея Седыха!

А Юз пойдёт, как юзаный –
пятак в базарный день,
за то, что в ссоре с музами
и пишет дребедень.

Пятёрку за Коржавина!
Дешевле не берём.
Хоть лира вся заржавлена –
ещё скрипит пером.

За Львова за Аркадия –
четыре сорок две.
Ему немало дадено,
и мысли в голове.

Я к сочиненьям оного
пристрастий не таю!
А Эдичку Лимонова –
задаром отдаю.

Увы, иным, неназванным –
да будет грош цена!
Мы тут не праздник празднуем,
а вяжем письмена,

и никуда не денешься,
и вертится земля…
Забыли Вайля с Генисом!
За пару – три рубля.

Они, к несчастью, критики,
и у меня – в цене,
но, хоть слезами вытеки,
не пишут обо мне.

Я с музами игривыми
валяю дурака,
и где-то на двугривенный
ещё тяну пока…


ИМЕНА

Узнал индейца краснокожего?
Смотри, как скучно я живу.
Ну что? Ну, снимешь скальп с прохожего,
на лук натянешь тетиву.

Сидишь, как турок, в резервации,
а жизнь трещит по всем по швам.
И никакой цивилизации –
жена, ружьё, костёр, вигвам.

Ружьё сломал, жена беременна,
костёр потух, вигвам облез.
И нам шагать бы в ногу с временем,
а вождь упрям, как ирокез.

Намедни шёл – сто лет без малого,
в носу перо, суровый лик.
”Вождь, – говорю, – какого дьявола?
Куда мы движемся, старик?

Нет, – говорю, – печальней повести,
мы вымираем – чья вина?
Вот, например, скажи по совести –
ну что у нас за имена?

Их и не вымолвишь без градуса.
А в мире сколько есть имён!
Вон у людей – носи и радуйся:
Седых, Шарымова, Консон…”

Вождь отвечает, огорошенный:
”Ты, парень, сам не без греха!
А имена у нас хорошие,
не хуже, чем у Седыха.

Нам наши предки их доверили!
Возьми любое наугад.
Моя супруга – Солнце Прерии,
а сам я – Горный Водопад.

На что б я это имя выменял?
На Вайль-и-Генис, например?
И ты своим индейским именем
всегда гордись, Собачий Хер!..”


К  ВЫСТУПЛЕНИЮ  ГАРИКА  ФРУМКЕРА
В  ОРТ-ИНСТИТУТЕ  В  ЧИКАГО

                Тане Флах

Когда в последнюю дорогу
мой прах печальный понесут,
тогда отдам я душу Богу
и попаду на Страшный Суд.

Я буду кроток и задумчив,
и Бог на мне задержит взгляд,
и скажет Бог: ”Ну что ж, Наумчик,
давай прямой дорогой в ад!”

А я скажу: ”Вы что, папаша?
За что я прожил жизнь свою?
На всё, конечно, воля ваша,
но я хотел бы жить в раю”.

И Бог, судьбой моей играя,
в-сердцах устроит мне скандал
и громко скажет, что для рая
я недостаточно страдал.

А годы, что слезой омыты,
война, болезни – звук пустой?
Куда ни плюнь – антисемиты,
то перестройка, то застой.

Скитанья в мире окаянном,
долги, как вечное ярмо,
чужая жизнь за океаном –
язык, налоги, НМО?..

Бог скажет: ”Это не страданья,
а так – от мыла пузыри.
Ну всё, Наумчик, до свиданья,
и в ад, и чёрт тебя бери!..”

”Не говорите мне о чёрте!
Не городите чепухи!
Я вам скажу: однажды в ОРТе
я слушал Фрумкера стихи!

О Боже, всё во мне гудело,
а я не мог покинуть зал..."
"Ну вот, совсем другое дело!
Чего ж ты раньше не сказал?"

И Бог мне даст от рая ключик
у самой бездны на краю,
и скажет Бог: ”Иди, Наумчик!
Ты заслужил – живи в раю!..”

…Когда тоскливо мне и тошно,
душа моя, не умирай!..
Спасибо Фрумкеру за то, что
он мне открыл дорогу в рай.

               Иностранные слова:

Орт-институт - еврейский учебный центр.
HMO - Health Medical Organization (англ.) - Эйч-Эм-О -медицинская    страховая компания.


СЕКРЕТ

(из стихов для детей)

Мой дедушка дожил до старости лет,
работал и жил, не скучая,
и знал он какой-то старинный секрет
заварки душистого чая.

Я мальчиком был, и когда невзначай
приду к нему в гости, бывало,
он молча на кухне заваривал чай,
а бабушка чай наливала.

И был в этом чае такой аромат,
что даже теперь, на чужбине,
хотя я и сам уже стал староват,
а чай этот помню поныне.

Давно уже дедушки нет у меня,
и снимки его пожелтели.
Я помню, как наша большая родня
у смертной стояла постели.

А дедушка был неподвижен и тих,
и видел нездешние дали,
и грустно глядел на потомков своих,
и силы его покидали.

И кто-то из внуков сказал ему: ”Дед, –
ответа услышать не чая, –
пока ещё можно – открой нам секрет
заварки душистого чая.”

И дедушка вдруг улыбнулся слегка,
и были глаза его ярки,
и тихо, как будто бы издалека,
сказал: ”Не жалейте заварки!..”


УТРО

Не заикайся, что не дюж!
Вставай, проклятьем заклеймённый!
Все Фимы, Димы и Семёны
уже становятся под душ.

Уже гудит сковорода,
на ней шкворчит картошка с луком,
и мир наполнен трубным звуком
несокрушимого труда.

Абрам поднялся ровно в семь!
А ты ещё лежишь у стенки.
Вставай, бандит, и делай деньги!
Кто был ничем, тот станет всем.

Будильник. Шторы. Туалет.
Бритьё. Проклятья. Сигарета.
Зубная щётка. Душ. Газета.
Картошка. Мясо. Чай. Рулет.

Сорочка. Галстук трёх цветов.
Костюм. Ботинки. Вот мужчина –
здоров, подтянут, как пружина!
И в смертный бой идти готов.


ПЕРЬЯ

Когда-то к штыку приравняли перо,
поэзию – к выделке стали,
а мы, дураки, про такое добро
и думать уже перестали. 

Присядешь к столу и напишешь стишок,
а после читатель нестрогий,
глядишь – и возьмёт его, как посошок
для долгой и дальней дороги.

А штык – чтобы резать, рубить и колоть,
стальная трёхгранная призма,
но в нём отражается серая плоть
и всё естество коммунизма.

Мы – бывшие узники соцлагерей,
страдальцы из клана поэтов!
Давайте щипать неразумных курей
для наших поэм и сонетов!..

Поэтов уже развелось, как опят,
кто – мастер, а кто – подмастерья,
и слышно в ночи, как повсюду скрипят
куриные звонкие перья…


ГИМН  СОВЕТСКОМУ  СОЮЗУ

Сквозь грозы сияло нам солнце свободы,
и Ленин великий нам путь озарил,
нас вырастил Сталин, а мы, как уроды,
сбежали от их замечательных рыл.

Теперь нам не снятся ни Сталин, ни Ленин,
но врезано в душу железным гвоздём:
”Мы в битвах решаем судьбу поколений
и к славе Отчизну свою приведём”…

Я вижу тебя и пою непрестанно,
о крахе твоём узнаю из газет,
страна Михалкова и Эль-Регистана,
которой уже и названия нет.

Стряхни ненавистное бремя позора,
грядущих кумиров себе не лепи,
Отечество наше – голодная свора
республик, сорвавшихся с крепкой цепи!

А я не искал ни наград и ни выгод,
любимой советской страны гражданин.
Пусть партия скажет: ”С вещами – на выход!” –
мы вещи в охапку и все, как один…

Прощай, мой могучий,
                прощай, мой единый,
по воле народов распавшийся в прах!
Редеют мои боевые седины
вдали от тебя, в чужеземных краях.

Прошли наши годы – пора Петрограда,
и сталинских полчищ кровавый набег,
эпоха застоя, эпоха распада…
Но слушай – ещё не кончается век!

Мне снятся ночами партийные лица,
глаза их недобрые, облик зверья.
А вдруг этот вечный кошмар повторится
и всё возвратится на круги своя?..

И видится мне вместо грёз беззаботных
такое, что я описать не берусь:
союз нерушимый республик свободных
сплотила навеки великая Русь…


ОПИЛКИ

Два еврея – Вошер и Драер.

Забориген.

От бобра добра не ищут.

Кратчайшее расстояние между двумя торговыми точками.

Изделия мастеров русского слесарного искусства – замки амбарные.

Социализм – с человеческим лицом и с обрезанным концом.

О чём ты тоскуешь, товарищ Бальзак? Гармонь твоя стонет и плачет.

Розенблат удалой,
таунхауз твой мал.

Сексуальные стихи Н.А.Некрасова: “Гляжу – поднимается! Медленно!”

Бахайка с Димеевки.

Ассоциация выходцев.

Глюкоза ностра.

Американская поговорка: “Уоррен Уоррену глаз не выклюет”.

Молочные и мясные братья.

Любовь зла, полюбишь и меня.
                Козёл.

Соломон и соломонелла.

Многострадамус.

Обманго.

Учительница-сабститутка.

Шалопаевск.

Аве Нагила, или Хава Мария.

Контора “Международные посылки на хер”.

Стригучий лишенец – парикмахер в 20-е годы.

Мох-лишенец.

Вмордухович.

Инкам-секс.

Цуцык Израилевич.

Взвод Шагал.

Энзимушка-зима.

Ваш покойный слуга.

Юридическая контора “Тендерайзер, Апетайзер и Халамейзер”.

За тех, кто в морге!

Еврей дурака видит издалека.

Новая Метлайф чисто метёт.

Козёл отпущения грехов.

Пчеловечество.

Бабовладельческий строй.

Ах, террористы, Сталин дал приказ!
Ах, террористы, зовёт Отчизна нас!

Сейчас я вам дам небольшое представление. О себе.

Мемуар о поступлении в институт (почти по Фейхтвангеру): “Не гой я, или Тяжкий путь по знания”.

Тель-авидение.

Старик Похабыч.

Япония – часть суши, окружённая водой.

Романс Даргомыжского “Старый Каплан”.

Еврейская игра “Пуримэ”.

Мексиканский курорт Пуэрто-Ваягра.

“Евро” у антисемитов: “Жидо”.

Бах: “Хорошо кондиционированный клавир”.

Взвейтесь пастрами, синие ночи!

Первая ласточка – комом, блин!

Oriental и disoriental.

Раз, два, и об Челси.

Поющие в коровнике.

Бедному жениться – яйца мешают.

Сталин – вождь краснорожих.

Саддам и Гоморра.

Фарш энтузиастов. Фарш “Прощание славянки”.

Ни дня без stroke.

Дама с каменьями.

Передача “Пьющие поэты”.

Комедия в 2-х половых актах.

Желторотти. Переворотти. Отворотти Поворотти.

“Электра” (трагедия).
Действующие лица:
Электра.
Электрик – её муж.
Электричка – их дочь.
Электрон – их сын.
Электропила – тёща Электрика, мать Электры.
Электрификация – бабушка Электры.

Ваганьковское хореографическое училище.

Пригороды Чикаго: Извиллинг, Заскоки, Баффало Гроб.

Страна Дерьмания.

Перешёл в православие: выкрестился. Перешёл в иудаизм: вызвездился?

Взвод в двух отделениях.

Журнал стекольщиков “Наше время и стекло”.

Саддамы и господа!

Саддам и Ева.

Город Абрашингтон.

Пожуём – увидим.

Прошу предоставить мне политическое бомбоубежище.

Вулкан “Лава КПСС”.

Шмакдональд.

Книга П.Вайля “Генис места”.

Русскоговорящие по-английски.

На перший-другий розрахуйсь! (укр.)

Александр Абрамович Второй.

Екатерина Абрамовна Великая.

Мегера Милосская.

Дыхание по Бутырке.

Менталитет уходит в горы.

Старая мебель: диван, не помнящий родства.

Всякое возлияние – благо.

Театр у микроскопа.

Таланты и покойники.

Отравиата.

Навухогорлодоносор.

Порнокопытные.

Гельминтозо виваче.

Курочка рэбэ.

Всемирная педерация геев и лесбиянок.

Русский драматический театр военных действий.

Бар “Мицва”.

Шапиррова победа.

Чикаганович.

Министр лёгких путей сообщения.

Заложил хорошую мину при плохой игре.

Вонючая кучка.

Скрипач, который живёт на крыше.

Священное расписание. 

Не плюй в колодец, коли рожа крива.

Пока рак не свистнет, мужик не перекрестится.

Его императорского величеста медик Лейб.

Тихий Дон Базилио.

Сексуально-мочегонный аппарат.

Человек с большой буквой.

(Объявление в столовой):  За первое-второе рассчитайсь!

Я умру под забором, окружённый внуками и детьми.

Пол-литрук.

В начале своего выступления докладчик кратко остановился.

Я уже не умру молодым.

Непропиваемый бронежилет.

Вдохновение и выдохновение.

Магазины "Скупка краденого" и "Мясо напрокат".

Мальчик Ремотл. Обормотл.

(Арабский вариант): Жил человек рассеянный
                на улице Хуссейна...

Человек меняет кожух.

Фидель и Рауль Кастро: Кастрированная Куба.

Зоотечественники.

Французы: Шарль де Бил, Жак де Бош, Сирано де Генерат и Мишель де Прессант.

Страдал желудком. Имел до двенадцати стульев в день.

Всем партиям предпочитал партию фортепиано.

Из старого: Строящейся материально-технической базе коммунизма требуется кладовщик.

Демократия по-советски: СВОБОДА круглой ПЕЧАТИ, СВОБОДА матерного СЛОВА, СВОБОДА от СОВЕСТИ.

Финский народный эпос “Околевала”.

Ра-хит-парад.

Навуходоносчик.

С миру по Шнитке, голому – соната.

Он жил пропиваючи.

Полузащитник Родины.

Заповедь холостяков: Не пожелай жены ближнему своему.

Кратчайшее расстояние между двумя точками - прямая. Кишка.

Рентген: теловидение.

Телообозрение. Тело в шляпе. Телопроизводитель. Какое твоё тело?

Хазербайджан.

Первый советский порнофильм "Член правительства".

Обессиленный - без сил, обесточенный - без тока, обеспокоенный - без покоя. Обеспеченный - без печени?

Двадцать лет спустя рукава.


КОРОТКИЕ  СТИХИ


СЛОВО

Давайте в мир былого
мы дверь приотворим:
в начале было слово!
С тех пор и говорим.

С тех пор для нас не ново
ходить с открытым ртом.
В начале было слово!
А мысль пришла потом…


СИРОТА

Своих родных я знаю слабо.
Запомнить – голову сломать:
Мороз – мой дед,
Яга мне – баба,
Дюма – отец,
Отчизна – мать.


ДАЧНЫЙ РОМАН

Помнишь, дуся, прошлым летом
прямо с дачного вокзала
я пришёл к тебе с приветом
рассказать, что солнце встало?
Я принёс бидон «Фетяски»,
шесть яиц, пучок укропу,
я был полон нежной ласки,
ты меня послала в жопу.

Я с приветом, ты с приветом,
и достаточно об этом.


РОМАНС

Работой занят и стихами,
всю жизнь, как проклятый, тружусь,
встаю обычно с петухами
и вместе с курами ложусь.

А мой сосед, что за стеною,
не знает горя и забот –
ложится с собственной женою
и вместе с нею же встаёт…


БАЛЛАДА О ДОВЕРИИ

В библейских книгах много всякого,
но я в восторге от строки,
где «Исаак родил Иакова» –
рожали тоже мужики!

Шли годы. Рушились империи.
А бабы шли косить и жать.
И только позже им доверили
мужскую функцию – рожать.


ПТИЦЫ

Орлы, вороны, ястреба,
пичуги и синицы –
у разных птиц своя судьба,
на то они и птицы.

Летают в небе журавли –
ни мяса с них, ни шкуры.
Когда-то гуси Рим спасли!
Меня спасают куры…


МОЦАРТ

Музыка, небесная гармония…
Я играю,
звуками согрет.
А Сальери,
мать его,
Антонио
яд мне сыплет, падла, в винегрет.
Будут плакать бедные родители,
дети,
пролетарии всех стран…
Люди, я любил вас!
Будьте бдительны!
Не ходите в русский ресторан.


К ЖИЗНИ

О жизнь!
Свой бег не останавливай!
Для дружбы,
братства
и любви
ты из меня раба выдавливай!
Но очень сильно не дави.


ЖАЛОБА

К чему уже куражиться?
Прошли мои года.
Я знал,
что всё уляжется.
Не знал, что навсегда…


ЧУДЕСА

Жизни прошедшей
       мне жалко до смерти.
Гляжу удивлённо
       на всё подряд.
О, велики чудеса твои,
       Господи –
говно не тонет,
       рукописи не горят…


ЗАПИСКА

Оплачен счёт.
       Накормлен пудель.
Сынок, зажги на кухне газ,
нагрей обед.
       Я вышел в люди.
Вернусь примерно через час.


ЭМИГРАЦИЯ

Мы все, в дерьме российском роясь,
метали копья сгоряча,
хотя бы с ветром, но – боролись,
мечами звонкими стуча.

Как говорится – кровь играла!
Но, очутившись за бугром,
мечи сменили на орала,
и всё орём, орём, орём…


ПОЖЕЛАНИЕ

Хорошо бы свалиться с катушек
где-нибудь на морском берегу,
не среди одеял и подушек
(пусть они остаются врагу!),

чтоб матрасы не мяли бока мне,
а какой-нибудь твари подстать,
лечь на тёплые мокрые камни,
лечь на камни, уснуть, и не встать…

Пусть бы море искрилось и пело,
а что станет со мною потом –
я не знаю. Какое мне дело?
Жизнь прошла, и спасибо на том.


ОСТАНЕТСЯ ИМЯ

Останется имя, две даты на серой доске,
отпущенных дней и желаний исчерпана квота.
Я голым пришёл в этот мир, а уйду в пиджаке,
что значит – и я в своей жизни добился чего-то…


УЖЕ НЕ ЖИЗНЬ

Уже не жизнь, а бред собачий –
баб не ласкать, подков не гнуть…
Дай Бог здоровья и удачи,
чтоб хоть до смерти дотянуть.


НА ПОРОГЕ

В преддверьи то ли рая, то ли ада
своих обид не станем вымещать.
Простим друзей.
       Врагов прощать не надо -
их, собственно, и не за что прощать…


А ГОДЫ ТЕКУТ

А годы текут, как мука через дырочки сита,
и я отработал своё с девяти до пяти.
Хожу я и думаю: где же собака зарыта?
Куда она делась? Её невозможно найти.

Другой бы, наверно, немедленно бросился в драку –
за правду! за истину! смелость берёт города!..
Абрам Соломонович, где вы зарыли собаку?
Ах, это не вы? Извините, но кто же тогда?..


КОНЕЦ АВТОБИОГРАФИИ

Неприкаян, безымян,
позабытый Богом,
я кончаюсь, как роман
в трёх частях с прологом.

Молодой интеллигент
жил, страдал, лечился.
Намечался happy end,
но не получился.


ИСЧЕЗЛИ

Исчезли тишь и благодать. Вселенной правит атом.
Живём, блюдя один завет - мужайся и крепись!
“Но можно рукопись продать”, - сказал поэт. Куда там!
Уже и рукописей нет - одна компьютерпись...


ГВОЗДИ

О иудеи, жестокая братия!
К смерти -
глашатая чуждых идей!..
Тихо сказал
Иисус
у распятия:
“Гвозди бы делать
из этих людей...”
Взвейся, душа!
Ни тоски,
ни обид.
Теми гвоздями
и был Он
прибит...


АВТОЭПИТАФИЯ

Он трудно жил и небогато,
был инженером - зохен вей,
и эмигрировал когда-то
из СССР в U.S. of A.

Но эмигрантом стал он дважды,
когдя спустя немало лет
вновь эмигрировал однажды
на тот, как говорится, свет...


МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ

Поэт NN, протягивая ножки,
уже совсем на грани бытия,
всё повторял - “Морошки мне, морошки!”,
но, к сожаленью, умер без нея.


РОССИЯ

Погасли пламенные страсти,
страна молчит – ни “мэ”, ни “бэ”,
всё хорошо, когда у власти
стоит полковник КГБ.

Под взглядом знающим и цепким
утихомирился народ,
и Карл Маркс у Клары Цеткин
уже кораллов не крадёт...


КОЛОБОК

А бабка, что слепила колобок,
его невольно сделала мужчиной,
и это стало главною причиной,
что он лисе попался на зубок.

Та бабка заложила в молодца
достоинства, что так лису пленили:
соль, сахар, масло, чуточку ванили
и - два яйца.


CURRENCY EXCHANGE

Минувших дней развеем прах мы,
уж новый век берёт разгон,
и нынче евро вместо драхмы
за перевоз берёт Харон...


МНЕ НРАВИТСЯ

Обзаведясь в любом порту женой,
вдруг заболел видавший виды шкипер.
“Мне нравится, что вы больны не мной!” -
сказал ему знакомый с детства триппер...


ИТОГ

Исчезли пряники и плети,
огонь погас,
и, к сожаленью, наши дети
не лучше нас.


ПРОЛЕТАРИИ ВСЕХ СТРАН

Маркс и Энгельс!.. С ними вы не знайтесь,
упаси от них Господь и пощади!
”Пролетарии всех стран, соединяйтесь!”–
призывали эти мудрые вожди.

Очень многие события случились
в наш нелёгкий, в наш суровый век.
Пролетарии всех стран соединились!
Оказалось их двенадцать человек…


ПЕТУШОК

Петух петуху говорит: ”Петушок!
Чего это ты загрустил, корешок,
и тлеешь, как мелкий окурочек?
Забудем с тобою родимый амбар!
Давай, - говорит, - побежим на базар,
посмотрим на голеньких курочек!..”

ЗАМЕТАЮ СЛЕДЫ

Заметаю следы. Так на пляже у кромки воды
их смывает волна. Так их ветер сдувает в пустыне.
Вот и годы мои, будто не было их и в помине,
ни один следопыт не найдёт. Заметаю следы.

Перечёркнуты дни. От стихов остаётся зола.
Отошло на покой время вальсов и бойких кадрилей.
В списке старых друзей ни имён уже нет, ни фамилий –
всех повытерла жизнь, всё, как дворник метлой, замела.

Я приду налегке на грядущие божьи суды,
этот солнечный мир за собою захлопну, как ставню,
никакого следа на планете Земля не оставлю,
лишь потомков своих. А пока – заметаю следы...


ОЩУЩАЯ  ДУШОЙ

Ощущая душой приближенье конца,
отмахав уже семьдесят с гаком,
"Чем кончается жизнь?" – я спросил у Творца,
и ответил Творец: "Мягким знаком!.."


ПОЕХАЛА  КРЫША

Не видя людей и не слыша,
сижу и пою я, как чиж.
Сказали – поехала крыша.
Я с грустью подумал: “В Париж...”


ИСТИНА

Я открыл эту истину заново,
неприметная она, но отменная:
в мире нет ничего постоянного,
даже облачность – и та переменная...


ТОЛСТОЙ

Что вы мне - Толстой, Толстой, Толстой?..
Да, читал, читал. Боюсь, что мало.
Я, признаться, человек простой,
мне б ещё Толстого нехватало!

А с чего вы так уж им горды?
Ах, талант! Мудрец! Художник слова!
Вы слыхали, как поют дрозды?
То-то же! А вы мне - про Толстого!..


ВОПРОС  ВСЕВЫШНЕМУ

Добру привержены и вере,
благочестивы и умны -
за что же все мы к высшей мере
с рожденья приговорены?


ОДИН РУССКИЙ ПОЭТ - ДРУГОМУ

Два поэта русских, два еврея,
мы вошли в поэзию, и амба.
Отличаем дактиль от хорея,
а хорей, естественно, от ямба.

Стих наш не растянут, не разлапист,
чужды нам сомнения и страхи.
Если ты пошлёшь меня в анапест,
я тебя пошлю на амфибрахий.


ТРИ КОСЫХ

Сижу и думаю, как псих:
"Судьба, какого чёрта
ты не пошлёшь мне три косых
для полного комфорта?

Я мог бы шкаф купить для книг,
с долгами расквитаться…"
И лишь подумал – в тот же миг
приходят три китайца…


БАЛЛАДА  О  СВЕЧЕ

(По заказу Главного Пожарного Управления
МВД Российской Федерации)

                “…Свеча горела на столе,
                свеча горела…”
               
                Борис  Пастернак

Уж так устроен белый свет,
а не иначе.
На старой даче жил поэт,
на старой даче.
          Амбар, забор, гараж, плетень,
          картошка с салом…
          Стихи писал он каждый день,
          стихи писал он.
Один кормил двенадцать ртов
под крышей дачи,
но не оплачивал счетов,
но не оплачи…
           Закрыли гаечным ключом
           и газ, и воду,
           и свет был сходу отключён,
           и свет был сходу.
И потому в полночной мгле
для пользы дела
свеча горела на столе,
свеча горела.
           Поэт создал без дураков
           на старой даче
           немало всяческих стихов,
           немало всяче…
Он словом душу бередил
без ложной мути,
до самой сути доходил,
до самой сути.
           Слова вплетались в сети строк,
           как в нить волокна.
           Врывался в окна ветерок,
           врывался в окна.
А за рекой, в тени берёз,
где рожь и мята,
паслись телята, лаял пёс,
паслись телята…
           Однажды летнею порой,
           что было мочи,
           писал до ночи наш герой,
           писал до ночи.
Был день ему, должно быть, мал,
длинна дорога.
Поэт немного задремал,
поэт немного.
           Был тишиною полон дом,
           легка бумага…
           Уснул, бедняга, за столом,
           уснул, бедняга,
уснул в покое и тепле,
шёл храп из тела…
Свеча горела на столе,
свеча горела.
           А мастер спал, закрыв глаза
           и выгнув спину.
           Но вдруг нахлынула гроза,
           но вдруг нахлыну…,
и ночи, чёрной, как смола,
не уступала!
Свеча упала со стола,
свеча упала,
           и занялся пожар в ночи –
           проклятье наше! –
           от непогашенной свечи,
           от непогаше…
Не за поэтовы ль грехи,
со зла ль? из мести?
сгорели все стихи! Стихи!
Сгорели все сти..!
           Пускай пророки говорят
           из горней выси,
           что рукописи не горят,
           что рукописи.
Они горят! Средь лет и зим,
в жаре и стуже,
ничуть не хуже, чем бензин,
ничуть не хуже…
           Скажу вам, правды не тая
           и чуть не плача:
           сгорела дача, мать ея,
           сгорела дача!
А что ж, вы спросите, поэт?
Сгорел он тоже.
Не дай нам, Боже, этих бед,
не дай нам, Боже,
           не дай, чтоб где-то на земле,
           белее мела,
           свеча горела на столе,
           свеча горела… 


ПЕРЕВОДЫ  С  ЯПОНСКОГО


Танка про хайку

Тойота мне сказал, что хочет хайку.
Я говорю: "Ты что, с ума сошёл?
У хайки муж! А светку ты не хочешь?"
Тойота мне сказал,
что светку - нет.


Вид на Фудзияму

Вот я стою, смотрю на Фудзияму
и вспоминаю
Хаима и Зяму.


Думаю о матери

Япона мать - как много в этом слове!
Прошу прощенья -
в этих ДВУХ словах.


Зимние впечатления

Как хорошо в морозный зимний день,
когда снежок на солнышке искрится,
взять лыжи в руки,
смазать их погуще
и выбросить.

Змея и орёл

Змея увидела летящего орла
и ласково ему проговорила:
"Летаешь? Ну и хрен (1) с тобой."

__________________________________
(1) хрен - растение с корнем, содержащим едкое
эфирное масло, а также корень этого растения,
употр. как острая приправа к пище.


Учу польский язык

К примеру, "стол" по-польски будет "стул",
"стул" будет "кжесло", "кресло" будет "фотель"!
Зачем японцу голову ломать?


Нетрадиционная ориентация

Коль скоро педераст зовётся "гей",
то, значит, "гейша" -
это лесбиянка.


Что случится

Кто обзовёт меня японской мордой,
тому скажу я просто, по-японски:
а макэ дир ин пунэм.


Палиндром

Я сочинил японский палиндром,
налево ль справа,
справа ли налево -
всё то же:
харакиририкарах.


СЕРЕНАДА
для женского голоса и виолончели

                Моему другу Йо-Йо Ма на предмет
                обучения русским падежам

Я сижу, грызу лучок 
(пятачок – большой пучок),
вдруг приходит с инструментом
Ё-Ё-Ма, в руке смычок.

Говорит мне Ё-Ё-Ма:
"Хочешь, я тебе, кума,
Шостаковича сыграю
абсолютно задарма?"

А смычок у Ё-Ё-Мы –
взял бы кто-нибудь взаймы:
как начнёт пилить по струнам –
хуже мора и чумы!

Говорю я Ё-Ё-Ме:
"Ты в своём, браток, уме?
Мне что Глюк, что Шостакович –
всё равно ни бе, ни ме".

Я гляжу на Ё-Ё-Му,
как Герасим на Муму –
он смычок бросает на пол,
худо, видимо, ему.

Что тут стало с Ё-Ё-Мой,
непонятно мне самой –
Зубин Мета с Цукерманом
увезли его домой...
 
Ё-моё, о Ё-Ё-Ме
знают даже в Костроме,
он у нас, как говорится,
что жемчужина в дерьме!

Я лежу себе ничком,
вся пропахшая лучком.
Где ж ты, дроля ненаглядный
с инструментом и смычком?..


ПАРОДИИ


       "Старение есть отрастанье органа
       слуха".
                Иосиф Бродский

       Старею. Стихами душа издёргана.
       Появляются в памяти белые пятна.
       "Старение есть отрастанье органа".
       Слава Богу, хоть чем-то старость приятна…
    

18 КУПЛЕТОВ  ИОСИФУ  БРОДСКОМУ
      
       «…глотаю пиво, пачкаю листву и
       топчу траву».
       «…был призван для вытягиванья жил».
       «Это мне – как серпом по яйцам!»
       «Квадрат, возможно, делается шаром».
       «Бобо мертва».
       «В эту зиму с ума я опять не сошёл…»
       «Я писал, что в лампочке – ужас пола».
       «…что твой Седов, прощай».
       «В саду, где М., французский протеже…»
       «…где на брата
       приходится кусок пиэрквадрата…»
       «…где надо – гладко,
       где надо – шерсть».
       «…что мне в награду за такие речи
       своих ног никто не кладёт на плечи».
       «…часть речи вообще. Часть речи».
       «Бесстыдство! Как просвечивала жэ!..»
       «…и перпендикуляр стоймя
       восставь, как небесам опору».
       «…доступное, но скользкое, как мыло…»
       «Я падал, не расстёгиваясь, на…»
       «…сейчас, на языке родных
       осин, тебя утешить…»
       «…бесплодный труд,
       как писать на ветру».
       «Воскресни он, она б ему дала».

       Иосиф Бродский
       из книг «Часть речи» и «Конец прекрасной эпохи»)


1.

На старости я сызнова живу.
Мне сорок лет. Прошла пора баранья.
Горю согласно правилам сгоранья.
Глотаю пиво, пачкаю листву.

Да. Нет. Не привлекался. Не служил.
Имею род общественной нагрузки –
из всех людей, читающих по-русски,
я призван для вытягиванья жил.

2.

Мне это дело просто, как серпом
по месту, где когда-то были яйца.
Пускай на мне клеймо христопродавца –
Христос во мне. Я верую. Я пом-
      
ню все произнесённые слова,
потраченные всуе, то есть даром.
Квадрат, возможно, делается шаром,
но что мне до того? Бобо мертва.

3.

Опять я в эту зиму не сошёл
с ума, и это мне довольно странно.
Всё к этому идёт, давно пора, но
меня на свете держит слабый пол.

А вам бы не составило трудов
покинуть мир, где бог – семья и школа,
и в лампочке увидеть ужас пола,
прекрасного внутри, что твой Седов?..

4.

Я жил тогда в забытом гараже.
Забор, калитка, сточная канава
и дом, где М размашистое справа,
а слева – мелко набранное Ж.

Забросил повседневные дела,
был вне игры, как шар, забитый в лузу.
Но там я встретил ветреную Музу,
которая поблизости жила.

5.

И началось! Во мне проснулся тать.
Ко всем чертям отбросив мягкотелость,
я Музы возжелал! Мне захотелось
с ней подружиться, то есть переспать.

А что? Пять чувств во мне, вернее, шесть,
и есть ещё кусок пиэрквадрата!..
Красив собой, здоров, ума палата.
Где надо – гладко, а где надо – шерсть.

6.

Я Музе говорил, в окно стучась:
«Давай, положишь ноги мне на плечи,
а я тебе за это дам часть речи.
Часть речи вообще. Часть речи. Часть».

А Муза в непонятном кураже
смыкала упоительные вежды
и пряталась в прозрачные одежды.
Бесстыдство! Как просвечивала жэ!..

7.

Стоймя свой главный перпендикуляр
я восставлял, как небесам опору.
Да тут бы этой Музе сдаться впору!
А я, как провинившийся школяр,

красиво называл её «Бобо»,
она в ответ «Муму» мне говорила,
доступная, но скользкая, как мыло, –
и видит глаз, да зуб неймёт – слабо!

8.

Я падал, не расстёгиваясь, на
её неподдающееся тело,
но если Муза дать не захотела –
не пробуйте. Не выйдет ни хрена.

Выходит, ваше дело – керосин.
На все слова, на лик ваш скорбно-жёлтый
она ответит вежливо «Пошёл ты!…»
на звучном языке родных осин.

9.

И понял я однажды поутру,
что тщетно всё, не крепнут наши узы,
и что мне добиваться этой Музы –
бесплодный труд. Как писать на ветру.

Я плюнул на неё, и все дела.
Так мотоцикл прервал маршрут старушкин.
Был, говорят, такой писатель – Пушкин.
Воскресни он, она б ему дала.


СТИХИ  О  ЗИМНЕЙ  КАМПАНИИ 
1980-го  ГОДА

                “Скажи-ка, дядя, ведь недаром…”

                М.Ю.Лермонтов

1.

Солдатом в сырой шинели хожу по Чучмекистану.
Ясный морозный полдень. Чучмек в прицеле винтовки.
Ещё годок послужу и стану
отличником боевой и политической подготовки.
Сплю на трухе матраса. Кизяк запиваю кумысом.
Строю домик из винограда.
Если погибну, считайте меня коммунистом.
Если живой останусь, тогда, конечно. не надо.
Убийство – ария попугая. Тавтология. Опять солдаты
вступили с противником в перестрелку.
Вдали, за казармой, слышится стук лопаты:
сержант Хабибулин ломает целку.

2.

Снег лежит на вершинах.Что ж, пустая банальность
жизнь. Дважды два – четыре. Краткость – сестра таланта.
Шибко я стал учёный. Чувствую гениальность,
бо набираюсь истин от моего сержанта.
Оледененье рабства выдалбливаю по минутам.
Вижу: луна в стратосфере военного цвета хаки.
Раньше я был поэтом. Ходил под себя мазутом.
Вырыл в матрасе ямку и слушал “гав-гав” собаки.
Сержант Хабибулин, спасибо, слепил человека из студня.
Мне, молодому салаге, объяснил по-простому, без мата,
в чём содержанье жужжанья трутня,
в чём – летательного аппарата.

3.

Сколько в меня он вложил терпенья!
Делился знаниями, как с другом.
Представляете: сто градусов – это точка кипенья,
а девяносто – прямой угол.
Теперь я с физикой в полном ажуре.
Это вам не бачок вермишели –
скорость пули при низкой температуре
сильно зависит от свойств мишени.
Теорию относительности Эйнштейна (еврея)
сержант изучил, как устройство велосипеда.
“Ты, – говорит, – Бродский,
                совместишь пространство и время.
Будешь копать канаву от забора и до обеда”.

4.

Люблю своего сержанта. Его заунывные песни
вечером в Азии. Тихо. Глаз улыбается карий.
Страшно подумать, что было б, если
в шестидесятых мать его пошла в абортарий.
Сижу по нужде в караван-сарае,
затвор ли чищу, врываюсь в траншеи,
чувствую: мысль моя играет
где-то в сложных переплетеньях шеи.
Муха жизни летает. Жужжит, зараза.
Куры вздрагивают. Но мыслят плоско.
И пружиной из вспоротого матраса
трилобиты прут, как второе войско.

5.

Пузо – глобус. Ремень – экватор.
Трёшник в кармане – и вся получка.
Телефонист кричит в коммутатор:
“Шарик! Шарик! Приём. Я – Жучка”.
Час до побудки. Сапог разуло.
Снятся решения умных задачек.
Ночь над развалинами аула.
Утро настанет, встану с карачек.
Дует из коридора. Ноги окоченели.
Подъём! Одеваюсь. И сны не снятся.
Сержант Хабибулин на край постели
кладёт непорочного цвета яйца.


ПО ЕВРЕЯМ  - ОГОНЬ!

                “...соседи снизу, Розенблюмы,
                хрустят мацой излишне громко.

                Соседи справа - Розенштерны,
                столь нелюбимые в народе...

                ...соседи Розентали
                так омерзительны по виду...

                Куда мне деться, Розенфельду,
                когда вокруг одни евреи?!”

                Александр Габриэль - “Антисемит”
                Рифма.ру

Держу ружьё. В евреев целю.
На эшафоты их, на реи!
Куда мне деться, Габриэлю,
когда вокруг одни евреи?!

Вдруг по нужде на площадь выйду, 
смотрю - они, евреи вроде,
так омерзительны по виду,
столь нелюбимые в народе.

Им никакой закон не писан,
хрустят мацой, гудят, как скрубер.
Verfluchte Juden! Schiessen! Schiessen!
Heil Gabriel und Schiklgruber!...


НАД  КОНЧИКОМ  БУШПРИТА


                "...над кончиком бушприта
               бледнее нашей юности звезда".

                Григорий Дикштейн
                "Не списывайте на берег матроса"

   
               "Бушприт - брус, выступающий вперёд
               с носа корабля".

                С.И. Ожегов
                Словарь Русского Языка

Сквозь бури, по турусам и торосам,
плывёт баржа, невзрачная на вид.
На той барже работает матросом
Израиль Соломонович Бушприт.

Такой матрос, что пробы ставить негде,
до самых глаз щетиною зарос,
сидит с погасшей трубочкой на кнехте,
рассказывает майсы про Форос.

Но тайну, что от многих глаз укрыта,
он пронесёт до Страшного Суда.
Я вам скажу: над кончиком Бушприта
бледнее нашей юности звезда!..

Налейте мне, друзья, стакан портвейна,
а то уже душа моя горит!
Не списывайте песен у Дикштейна,
где он поёт за кнехт и за Бушприт. 

               Иностранные слова:

майсы – сказки (евр.)


УЧЁНЫЙ  ЧЕЛОВЕК

“Поэты, учёные, маги,
бездомные псы и бродяги,
быть может, лишь тем хороши,
что знают, как трудно бумаге
доверить частицу души.

Ни в книгах, ни в универмаге
нет счастья, пиши, не пиши,
но всё же на этой бумаге
частица тепла и души”.

                Ефим Книжник, к.т.н.

“Нет в жизни щастья”.

                Надпись на руке

Гражданин курчавой масти,
говорят – учёный маг,
как-то раз, пытая счастья,
забежал в универмаг.
Глянул влево, глянул вправо
и, надеждою согрет,
”Счастье есть?” – спросил у зава
и услышал: ”Счастья нет!
Здесь оно и не лежало б,
счастье – это не пиджак”.
”Ну, так дайте книгу жалоб!” –
закричал учёный маг.
Зав сказал: ”Голубчик, здрасьте!
Вы – учёный, вам видней,
только разве в книге счастье?
Верьте мне, что нет и в ней”.

И пошёл домой учёный,
огорчённый, взял тетрадь,
вставил в ручку шарик чёрный,
стал друзьям стихи писать.
И оставил на бумаге
небольшой, но яркий след:
”Счастья нет в универмаге.
В книгах тоже счастья нет”.
Я добавил бы: а кроме –
жизнь такая, се ля ви! –
нет здоровья в гастрономе,
в культтоварах нет любви,
нету совести в аптеке,
не завозят в баню честь!..

Но в учёном человеке,
слава Богу, что-то есть…


ВДОВА  КАВАЛЕРИСТА

                ”…Он вдову кавалериста
                Натянул, как тетиву”.

                Т.Лебединская – ”Рыцарь”
                (”Панорама” № 478)


Хоть Татьяна и речиста,
голос – гром, язык – рапира,
хоть и выучила вроде,
где куда какой падёж,
я – вдова кавалериста
Роза Марковна Шапиро –
говорю при всём народе:
большей лгуньи не найдёшь!

Напечатала, нахалка,
в альманахе ”Панорама”,
что меня какой-то рыцарь
натянул, как тетиву!
Мне самой себя не жалко,
я характером упряма,
но за ложь, как говорится,
надо жопой в крапиву!..

Муж мой был кавалеристом.
Он аллюром и галопом
вместе с маршалом Будённым
гарцевал, как хулиган.
Он считался коммунистом
и погиб под Перекопом,
а закопан под Херсоном,
где в степи стоит курган.

Кто не знает долю вдовью?
Встанешь утром, кофе сваришь,
тихо скрипнешь половицей,
варка, стирка, штопка дыр.
Приходил ко мне с любовью
замечательный товарищ –
Хаим Львович Мешковицер,
приносил вино и сыр.

Хаим Львович Мешковицер –
старый друг семьи и дома,
и не следует поэтам
измываться над вдовой!
Никакой он был не рыцарь,
а кассир из гастронома,
прежде, чем писать об этом,
надо думать головой.

Раз пришёл – в квартире чисто,
мы сидим, едим, вздыхаем,
пьём таблетки от склероза,
смотрим кадры про войну.
Мне, вдове кавалериста,
говорит милейший Хаим:
”Вы меня простите, Роза,
можно, я вас натяну?”

Раз уж слово про натяжку –
я вдова, а не девица!
Говорю: ”Голубчик, можно!
Ой, порадуйте вдову!”
И тогда меня, бедняжку,
Хаим Львович Мешковицер
стал натягивать безбожно,
как на луке тетиву!..

Рвусь, как лошадь из упряжки,
но – ни чувства, ни искусства,
не натяжка, а страданье!
Говорю: ”Пардон, увы!
Милый Хаим, для натяжки
нужен лук, а не капуста!
Это ваше состоянье
непригодно для вдовы!..”

Вспоминаю и краснею,
как-никак, а всё же -  дама.
Но без трёпа и без свиста
Тане уши оборву –
пусть не пишет ахинею
в альманахе ”Панорама”:
”Он вдову кавалериста
натянул, как тетиву”!..

Всё злодейством так и пышет,
всё – поклёпы и частушки,
будто нет уже на свете
тем, приличных для певца.
Почему никто не пишет,
как писал когда-то Пушкин:
”Тятя, тятя, наши сети
притащили мертвеца”?..


ПРОЩАНИЕ

            Павлу Леонидову – человеку с большой буквой

                ”Я врал у всех дорог
                и на любой заставе,
                я жил и брал, что мог,
                а что не смог – оставил”.

                ”И вот я ухожу,
                как папа римский в алом,
                пусть будет к дележу
                вам смерть моя сигналом”.
               
                Павел Леонидов

                ”Чикагский юморист,               
                скорее из трёхрумных…”
               
                П.Леонидов о Н.Сагаловском


Прощайте! Видит Бог –
я вор в любом суставе.
Я крал у всех дорог
и на любой заставе,
я всё хватал, что так
и что не так лежало –
и рубль, и пятак,
и молоко, и сало,
и жемчуг, и коралл,
и водку, и закуску.
Я крал. А кто не крал –
не попадал в кутузку.
Теперь я ухожу
и больше красть не буду.
В багажник уложу
столовую посуду,
капусту, яйца, жмых
и плод полночных бдений –
собрание моих
занудных сочинений.
Исчезну, дорожа
любым плодом и злаком,
а вам для дележа
оставлю дулю с маком.
Друзья, не надо слёз!
Стою в пальто из драпа,
простой, как паровоз,
святой, как римский папа.
Я был приятен всем.
За что такая плата?
Мой друг Седых Я.М.
послал меня куда-то.
Я перед вами чист!
Молчи – себе на благо,
трёхрумный юморист
из города Чикаго,
не смей листов марать,
злодеям потакая!..
Иду – туда, где мать.
Вы знаете – какая.


ТРИ  ПАРОДИИ  НА  СТИХИ  АРКАДИЯ  РЫВЛИНА


ЕСЛИ  РЫВЛИНА  ПОЛИВАТЬ

                “Если дерево поливать –
                яхта вырастет…”
               
                А.Рывлин               

Ходят слухи – да что скрывать? –
словно вирусы:
если Рывлина поливать –
может вырасти.

Поливал его, аж спина
вся искривлена,
только толку нет ни хрена,
эх, от Рывлина.

Пусть Господь ему ниспошлёт
вечной милости,
но хороший поэт растёт
не от сырости…


НИЧЕГО  НЕ  ОБЕЩАЙТЕ  ЖЕНЩИНАМ

               “…Ничего ей не было обещано,
               Разве что полмира обещал”.

               “…От волны до волны
               океаньте!”

                А.Рывлин

Ах, как надо помнить эти вещи нам –
в них высокой правды торжество!
Ничего не обещайте женщинам,
дулю с маком – только и всего.

Не жалейте их, держите в строгости.
Кто они? Подумаешь – венец!
Только задевайте их и трогайте,
или океаньте, наконец.

Ну, а если вдруг уходит женщина,
посылая пламенный привет –
дулю с маком, ту, что ей обещана,
полной мерой выдайте вослед.

И ушла любовь, махнула крыльями…
Ладно, ладно, нечего стращать!..
Пусть идёт. Пускай уходит к Рывлину –
он полмира может обещать…


ШТАНИШКИ  ДЛЯ  БЕГЕМОТА,
  или  ПОИЛОЧКА  ДЛЯ  КОЛИБРИ


             “ …что есть нелепей выбора –
          Последние бросить бабки
          В поилочку для колибри?!”

          “…Не слишком ли я расчислен,
          не слишком ли я нормален?”

                А.Рывлин –
                “Сказка об удивительной рекламе”
                (”Панорама” № 588) 


На что мне еда и тряпки?
Простите, но мне охота
последние бросить бабки
в штанишки для бегемота.

А мне говорят скупые:
 – Сошли вы с ума, А.Рывлин!
Вы б лучше себе купили
поилочку для колибри!

 – Катитесь! – кричу с досадой,
да так, что в Чикаго слышно. –
Мне надо не то, что надо,
а то, что как-будто лишне…

И взрослые мне, и дети
твердят до седьмого пота:
 – Да на хрена вам эти
штанишки для бегемота?

С рекламою совокупно
я вижу, заснув под утро,
что крупно не то, что крупно,
а то, что так мелко будто.

Уймите своё злорадство,
мне плакаться нет расчёта.
Большое моё богатство –
штанишки для бегемота.

Бегу босиком по росам
от ваших заморских спален,
терзаю себя вопросом –
не слишком ли я нормален?

И кто-то, чьё сердце глухо
к поилочкам и штанишкам,
мне ласково шепчет в ухо:
не слишком, дружок, не слишком…


ДВЕ  ПАРОДИИ  НА  СТИХИ
ЯНА  ТОРЧИНСКОГО


СЛУЧАЙ  В  ЖЭКЕ
            
                “Ну, а если так надо,
                Расстреляйте меня!”
               
                “…Но порой по ночам      
                Слышен крик о пощаде –
                Это я закричал”.
 
                Ян Торчинский, к.т.н.
                “Моя Троя”

В помещение ЖЭКа
раз пришёл, говорят,
не урод, не калека –
молодой кандидат.

Подошёл к управдому
среди белого дня
и сказал, как родному:
“Расстреляйте меня”.

Но, неласков и скучен,
произнёс управдом:
“Я стрелять не обучен.
Лучше я топором.

Мне мила твоя прихоть,
я тя враз наверну.
Но сначала скажи хоть,
за какую вину?”

И со взглядом зловещим
отвечал кандидат:
“Я обманывал женщин,
ненавидел котят.

Как последний шлемазл,
а не как инженер,
я горчицей обмазал
пять пирожных “эклер”.

И не видел греха я,
в том, что, дружбе взамен,
без причины охаял
Сагаловского Н.

Должен врезать я дуба,
разговоры потом”.
“Ты в уме ли, голуба? –
закричал управдом. –

Брось, послушай совета –
отправляйся гулять!
Разве можно за это
в человека стрелять?”

Но с потупленным взором
продолжал кандидат:
“Грех имею, в котором
тяжело виноват.

Я секрет вам открою
и уйду в небеса.
Вы читали про Трою?
Это я написал!”

Управдом встрепенулся,
молча глянул в упор,
оглянулся, нагнулся
и нашарил топор…


               Иностранные слова:

шлемазл – неудачник, недотёпа (евр.)


ПОЧТИ  ЛЕРМОНТОВ

                “…И все, как-будто по тревоге,
                Пустили лошадей в карьер.
                А он остался – кривоногий
                Большеголовый офицер...

                ...Природу вновь не обманули.
                Она умела понимать...
               
                ...А где-то в непотребных кодлах
                молились громкo Сатане…"

                Ян Торчинский, к.т.н.
                “Лермонтов”

Иду я как-то по дороге,
не то вперёд, не то назад.
А мне навстречу – кривоногий
большеголовый кандидат.

Я говорю: “А гитэр йом-тов!
Где побывал? Куда идёшь?
Ты, – говорю, – не из Лермонтов?
Уж больно внешностью похож”.

А кандидат в ответ: “А хули!
И мне поэзия – как мать.
Природу вновь не обманули.
Она умела понимать…

Не в Петербург и не в Тарханы
на ловлю пудры и духов –
держу свой путь под сень Валанны
читать написанных стихов”.

Ушёл – непризнанный, убогий
поэт, писатель, инженер.
И все, как-будто по тревоге,
пустили лошадей в карьер.

И всадники качались в сёдлах,
и птицы пели в вышине.
А где-то в непотребных кодлах
молились громкo Сатане…

Мой старый друг – большеголовый
и кривоногий кандидат!
Уходит прочь наш век суровый,
ни гонораров, ни наград, 

зажаты, как в трубе Вентури,
а дальше – тьма и смерть с клюкой…
А он никак не бросит дури,
как-будто в дурях есть покой…
               

               Иностранные слова:

А гитэр йом-тов – с праздником (евр.)
Валанна - название компании, где собиралась  лит. студия,
                членом которой  был  Я.Торчинский.


ТОЩАЯ  КЛЯЧА
               
              "Недомерок, урод, он горбат, одноглаз -
              Злые шутки фортуны, иль чей-нибудь сглаз?
              Как могли меня так облапошить:
              Это - явно Пржевальского лошадь."

                Гарик Фрумкер - "Иноходец"
                ("Вестник" № 12, 1992 г.)

Нет, не очень судьба благосклонна ко мне –
я сидел и размазывал мух по стене,
вдруг какая-то тощая кляча
приближается, чуть ли не плача.

Я бы мог бы насыпать бы ей бы овса,
чтобы мяса добавить в её телеса,
но спросил, чтоб её огорошить:
”Ты, наверно, Пржевальского лошадь?”

”От Пржевальского слышу! – мне кляча в ответ. –
Твой нелепый вопрос – клевета и навет.
Промолчи, если ты не уверен!
Я не лошадь – я Фрумкера мерин!”

”Фрумкер? Гарик? Поэт? – прихожу я в экстаз. –
Недомерок? Урод? Он горбат, одноглаз?
Фантазёр высочайшего класса,
превращающий клячу в Пегаса?

Он в Охайо живёт, пародист, эрудит.
Уходи – он в Пегаса тебя превратит!
Чем к такому поэту в Пегасы –
право, лучше пойти на колбасы…”


ЭПИГРАММЫ


ТОЧКА ЗРЕНИЯ

           Критики П.Вайль и А.Генис в одной
           из статей заявили, что Брайтон-Бич –
           это кусок Одессы и нужен новый
           Бабель, чтобы достойно этот Брайтон-
           Бич воспеть.

Мне говорят – кусок Одессы,
ах, тётя Хая, ах, Привоз!
Но Брайтон-Бич не стоит мессы,
ни слова доброго, ни слёз.

Он вас унизил и ограбил,
и не бросайте громкий клич,
что нужен, дескать, новый Бабель,
дабы воспел ваш Брайтон-Бич.

Воздастся вам – где дайм, где никель!
Я лично думаю одно:
не Бабель нужен, а Деникин!
Ну, в крайнем случае – Махно…


КРАТКАЯ  РЕЦЕНЗИЯ
на двухтомник Игоря Губермана «Гарики на каждый день»,
любезно подаренный автором последнего автору предыдущей

И.Губерману чужд язык Эзопа,
за словом не полезет он в карман,
особенно за редким словом ”жопа”,
которое так любит Губерман.

Хоть вольности присущи Губерману,
чтоб избежать читательских страстей,
я за язык ругать его не стану:
язык – он, как и жопа – без костей.


НЕ  УКРАДИ!

              ”Метраж у нас был очень мал,
              я рос у самого порога,
              меня обрезали немного,
              чтоб меньше места занимал…”

                Н.Сагаловский – "Попытка автобиографии", 1980 г.

              ”Евреи рвутся и дерзают,
              везде дрожжами лезут в тесто,
              нас потому и обрезают,
              чтоб занимали меньше места”.

                И.Губерман – "Новые стихи"
                ("Панорама" № 588, 1992 г.)               
               
Я заявляю без обмана:
люблю поэта Губермана,
дай Бог ему счастливых дней!
Но если б он, во всём навар ища,
не крал бы строчек у товарища,
то я б любил его сильней.


ЧРЕВАТ  РОМАНОМ…

             “…чреват романом… Сергей Довлатов”.

                В.Аксёнов

Живёшь среди лауреатов,
гляди, чтоб не попутал чёрт.
«Чреват романом С.Довлатов».
Боюсь, не сделал бы аборт…


ОТЦЫ  УЧИЛИ  НЕ  БОЯТЬСЯ

                “…Отцы учили не бояться
                замешивать в растворе яйца,
                сметану, сливки, чорта, дьявола…”

                Вадим Егоров

Писать стихи – не баловство!
Скажу без лишних разговоров:
неправ поэт Вадим Егоров!
Я пострадал из-за него.

Его рецепт был прост и мил:
”Отцы учили не бояться
замешивать в растворе яйца”.
Я замешал. Расвор застыл…

Прошу простить мне грубый тон,
но вы бы сами что решили:
терпеть, стучать кувалдой или
жить, замурованным в бетон?!..


НИКОМУ  НИКОГДА  НЕ  ВОЙТИ

             Никому никогда не войти в ту же самую воду…

                Ян Торчинский


Сказал поэт народу,
имея всех в виду:
“В одну и ту же воду
я дважды не войду!”

И он мне – не попутчик,
совсем наоборот.
Войдёшь, войдёшь, голубчик,
когда нужда припрёт!..


ДУЭТ  МАРКСА  И  ЭНГЕЛЬСА

из оперетты
«Происхождение семьи, частной собственности и государства»


ВМЕСТЕ:

Хоть мы ведём серьёзные дебаты,
мы оба – закадычные друзья.
У нас обоих морды бородаты.

МАРКС:

Я – Карл Маркс.

ЭНГЕЛЬС:

И Фридрих Энгельс – я.

ВМЕСТЕ:

Творцы коммунистических утопий,
мы верим в светлой правды торжество.
Кровавый призрак ходит по Европе,
и мы с тобой родители его.

МАРКС:

Нам не нужны программа готтская
и Дюринг – старый хулиган!


ЭНГЕЛЬС:

А нужно масло вологодское
для пролетариев всех стран!

МАРКС:

Пусть человечество злорадствует –
его ждёт жуткий катаклизм!
Я прав?

ЭНГЕЛЬС:   
 
         Конечно же!

ВМЕСТЕ:
                Да здравствует
мечта народов – коммунизм!

Люли, люли, люли,
всем буржуям – дули,
а рабочим – калачи,
жуй, зараза, и молчи.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

МАРКС:

Геноссе Фридрих! Тихо, не спеша, я
пишу ферфлюхте бух ”Дас Капитал”,
но у меня, увы, семья большая,
а вы давать мне деньги перестал!

Вы марки загребаете лопатой,
как мне кормить прикажете семью?
Гоните, господин эксплуататор,
прибавочную стоимость свою!

ЭНГЕЛЬС:

Такую чушь не дожен вождь нести –
хватай чужое и жирей!
Противный вы до невозможности,
хоть и крещёный, а еврей.

МАРКС:

А вы, мой друг, в родстве с макаками,
и мысли ваши – как навоз.
Вы есть один марксист закаканный,
ду бист айн алтер шмаровоз!

ВМЕСТЕ:

Люли, люли, люли,
всем буржуям – дули,
а рабочим – калачи,
жуй, зараза, и молчи.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!

ЭНГЕЛЬС:

История ни в чём не виновата,
мы оба не устанем повторять:

ВМЕСТЕ:

Мы создали теорию, ребята,
а вам её, простите, претворять!

МАРКС:

Конечно, в нас обоих есть изъяны,
и общество не терпит мудрецов.

ЭНГЕЛЬС:

Мы далеко ушли от обезьяны –
куда же мы придём, в конце концов?..

ВМЕСТЕ:

Пусть богачи носы упрятали
в мещанский подлый свой уют –
ещё придут экспроприаторы
и всё экспроприируют!

Россия, Франция, Италия
народной мести слышат гул!
Два клича есть у пролетария:
”Долой!”, а после – ”Караул!”

Люли, люли, люли,
всем буржуям – дули,
а рабочим – калачи,
жуй, зараза, и молчи.
Пролетарии всех стран, соединяйтесь!


КОСМИЧЕСКАЯ  ФАНТАЗИЯ

               Памяти моего дедушки -
               Константина Эдуардовича Циолковского

               
             1.

Я Сокол, бля! Как слышите меня?
Я – славный сын великого народа!
Вращаюсь на орбите больше года,
а именно – пятьсот четыре дня.

Один, как говорится, в вышине,
и лишь Земля, далёкая, как мячик,
в моём иллюминаторе маячит…
Как хочется туда вернуться мне!..

Сказали: ”Воля Родины – тверда!
Лети давай и докучай не часто!”
Для надобностей – бочка литров на сто,
вода в канистрах, в тюбиках – еда.

И – к звёздам! С космодрома Байконур!
Смущала невесомость с непривычки,
а так, по мне – хоть к чёрту на кулички
из наших однокомнатных конур.

Но аппетит – его не усыпишь!
На тюбиках читаю – что такое? –
”Пупочки”, ”Кисло-сладкое жаркое”
и этот – как его? – ”Гефилте фиш”.

А мне бы – украинского борща
с галушками, по маминым рецептам!..
Я выхожу на связь с родимым Центром
и всех их посылаю сообща.

Вы что, я говорю, такую мать?!
Ещё с едой мне не хватало стрессов!
Еврейских, говорю, деликатесов
не стану есть и буду голодать!..

”Как? – говорят. – Весёлые дела!
А ну подать снабженца Васюкова!
В штрафбат его, такого и сякого!..
Ошибка, – говорят, – произошла”.

Они там, понимаешь, до того
как я уехал в космос развлекаться,
готовили в полёт майора Каца,
и эти все пупочки – для него.

Майор с женой уехал в Израиль
(должно быть, сионисты заманили),
а тюбики с едой – не заменили,
”и в этом, Сокол, наш порочный стиль.

Но ты напрасно морду воротишь,
ты лучше помолчал бы для порядка!
У нас и так с продуктами нехватка,
мы б сами ели твой ”гефилте фиш”.

Жаль, Сокол, не Советский мы Союз,
отбился, понимаешь ли, от рук ты!..”
И стал я есть еврейские продукты,
и ничего, в них есть какой-то вкус.

К примеру, ”Цимес” – это наш компот,
а тюбик ”Суп с фасолью и грибами” –
такой, что чуть дотронешься губами,
так тут же и выдавливаешь в рот.

Я знаю: без еды – завоешь псом,
но даже с аппетитом лошадиным –
не хлебом и не цимесом единым
жив человек, хотя и невесом.

Пускай народ похож на саранчу –
парит над миром дух его нетленный!
Но мне-то что? Я человек военный,
мне сказано лететь, и я лечу.

Ни снега, понимаешь, ни дождя…
Ложился и вставал, как по гудочку,
опорожнял для надобностей бочку,
шесть раз в открытый космос выходя.

Покуда я в космической пыли
летал, являя мужество и смелость,
моё дерьмо по свету разлетелось
и стало вечным спутником Земли.

О люди! Как прозрение само,
звучат слова великого поэта:
мы – как Земля, родимая планета.
Спроси, кто наши спутники? Дерьмо…

Земля, планета, ты ли не близка
мне – офицеру, соколу, герою?!..
Я твой навек, ты снишься мне порою,
и сердце гложет дикая тоска.

А мне из Центра: ”Сокол, мать твою!
Чего ты раскудахтался, как квочка?
Продукты? Сон? Для надобностей бочка?
Всё в норме? Разговорчики в строю!”

Есть, говорю, печаль в моих речах.
Мне, говорю, пора уже на травку!
Давайте присылайте космонавтку,
а то я тут без девушек зачах.

”Ну! – отвечают. – Будем запускать
немедленно, по первому же зову,
майора Александру Пирожкову,
стыковка в девятнадцать сорок пять.”

С майором я встречался раза два,
хотя и не в интимной обстановке.
Готовлюсь, как положено, к стыковке,
на ум приходят нежные слова.

И вот уже два наших  корабля
стыкуются! И Шура Пирожкова
плывёт ко мне, румяна и здорова,
и говорит: ”Ну, здравствуй, Сокол, бля!”

О сладкий миг! Я с ней наедине,
а сердце бьётся, как у пионера!..
Вот, говорю, Луна, а вот – Венера.
Снимай скафандр и двигайся ко мне!

Но – маслом вниз ложится бутерброд!
Что толку в Пирожковой Александре?..
У ней заело зиппер на скафандре!
Ни взад, как говорится, ни вперёд!..

А был бы жив конструктор Королёв –
да он бы всех давно с работы выпер
за то, что наш отечественный зиппер
препятствует сближению полов!

Огромная, великая страна,
которой по плечу любое дело,
а зиппер, понимаешь ли, заело,
ему копейка – красная цена.

За что боролись, мягко говоря?
Чему учили нас семья и школа?..
Лети обратно, Шура Пирожкова,
пускай тобой займутся слесаря!

…Когда всё это было? Год назад?
Я тут загнусь от злости и от скуки.
Как слышите? Приём! Не слышат, суки.
Забыли обо мне! А может, спят.

Приём! Я Сокол! Нету связи. Шиш.
Полным-полна для надобностей бочка.
Еды осталось – ровно два пупочка
и тюбик или два с ”гефилте фиш”.

А за окном, к свиданию маня,
плывёт Земля, далёкая, как мячик.
Как слышите? – кричу я в передатчик. –
Я Сокол, бля! Как слышите меня?..

             2.

Я Ласточка. Полковник Воронец.
Гоню догадки прочь, как с пива пену.
Я был запущен Соколу на смену,
чтоб он домой вернулся, наконец.

И вот лечу один среди планет,
как бабушка к разбитому корыту.
Я вышел на расчётную орбиту,
а Сокола на ней в помине нет.

Пропал, исчез, загнулся ни за грош!
Проклятый космос! Нету никого там.
Но в Центре управления полётом –
ищи, сказали, может, и найдёшь!..

Ну, я ищу. Я полон сил. К тому ж,
продуктов хватит мне на дня четыре –
кило картошки отварной, в мундире,
селёдка, лук, чеснок и пара груш.

Товарищ генерал, кому мы врём
о нашем назначении высоком?
Есть замолчать! Вас понял. Сокол! Сокол!
Я Ласточка! Ну где же ты?.. Приём.


ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ  ФИЗИКА

(цикл научно-популярных стихотворений)

ВСТУПЛЕНИЕ.  ПОХВАЛЬНОЕ  СЛОВО  ФИЗИКЕ

Мы в детстве были хилыми и низенькими,
учились, разумеется, на пять.
Не все из нас, конечно, стали физиками,
кой-кто пошёл селёдкой торговать.

Прошли года. Мы отскрипели пёрышками.
Воюем не на жизнь, а на живот.
Зато любовь к Фалееву и Пёрышкину
в нас, неразумных, всё ещё живёт.

Куда б ни шли мы тропами запутанными,
в какой бы нас ни заносило Рим,
с друзьями – Фарадеями и Ньютонами –
хоть мысленно, но всё же говорим.

Пускай вокруг тоска и ругань матерная,
как говорится – мать и перемать,
но физика – наука занимательная,
нам для неё ума не занимать!..


ФОРМУЛА  ИЗ  ТРЁХ  БУКВ,
или  ТЕОРИЯ  ОТНОСИТЕЛЬНОСТИ

Мою жену зовут Альбертою.
Ей тёзкой был Альберт Эйнштейн.
(Хотите, рифму вам пожертвую
к Эйнштейну? Вот: Эйнштейн – кронштейн).

Альберт Эйнштейн, еврей из Принстона,
придумал много лет назад,
что если в жизнь вглядеться пристально,
то E=mc2 .

Не знаю, что бы это значило.
Для нас и с, и Е, и m –
такой же бред, как для незрячего,
пардон, экскурсия в гарем.

Мы смотрим в книги вопросительно,
и нам три буквы говорят,
что всё на свете относительно,
что Е=mc2 ,

что даже чёрта полосатого,
всех, кто в чести и не в чести –
меня, и вас, и С.Довлатова
куда-то можно отнести.

Он угадал, еврей из Цюриха,
что дни идут коту под хвост,
потом оркестр лабает жмурика,
и нас относят на погост…

Давайте скажем уважительно,
и не однажды, а стократ:
всё в этом мире относительно,
и Е=mc2 .


ПЕРВОЕ  НАЧАЛО  ТЕРМОДИНАМИКИ

              ”Нельзя построить вечный двигатель
              первого рода”.

Трудиться на благо народа,
дерьмо на себе вывозя,
а двигатель первого рода
уже и построить нельзя?

          Зарплата – глядеть микроскопом,
          попробуй семью прокорми!
          На закусь – картошка с укропом,
          а выпивка – с двух до семи.

Душе не дают кислорода,
с утра промывают мозги…
Но двигатель! Первого рода!
Построить! – никак не моги.

          Я слесарь, а не математик,
          мой глас не сочтите за бред.
          Начальнички, за ногу мать их,
          на всё наложили запрет!

Продам урожай с огорода,
подамся в глухое село
и двигатель первого рода
построю – начальству назло!..


ВТОРОЕ  НАЧАЛО  ТЕРМОДИНАМИКИ

                ”При любых процессах, протекающих
                в замкнутой и адиабатически изолиро-
                ванной системе, её энтропия возрастает”.

Ой, девочки, страшное лихо
постигло советский народ!
Сказала мне Валька-портниха,
что, мол, энтропия растёт!
         
          Откуда к нам эта зараза
          слетается, как вороньё?
          Она неприметна для глаза,
          и запаху нет у неё.

                Роняю я слёзы скупые,
                на сердце – заточенный нож…
                Ах, горе моё, энтропия,
                чего ж ты, падлюка, растёшь?..

Мы гордо идём к коммунизму,
но после ударных работ
приходишь в родимую избу,
а там – энтропия растёт!

          Должно быть, империалисты
          такой посылают микроб,
          чтоб край наш, прекрасный и чистый,
          от той энтропии усоп.

                Помрёт с голодухи Россия,
                пойдут недород и падёж…
                Ах, горе моё, энтропия,
                чего ж ты, падлюка, растёшь?..

Бухгалтер наш Яков Евсеич
с души моей сбросил хомут,
сказал – энтропию не сеют,
а значит – её и не жнут.

          Без пользы рабочему люду,
          растёт, как мозоль в сапоге,
          не только у нас, а повсюду –
          в Америке и ФРГ!

                Я баньку вчера протопила,
                с овец начесала шерсти…
                Ах, радость моя, энтропия,
                расти, дорогая, расти!.. 


ЗАКОН  АРХИМЕДА

Греческий учёный Архимед
не учился, знаете ли, в вузах,
прожил он Бог знает сколько лет
в жутком захолустье – в Сиракузах.

Как-то в бане был наш древний друг,
взял шампунь, бельё, мочалку, мыло,
только лишь намылился – как вдруг! –
вдруг его догадкой осенило!

Он притопнул радостно ногой!
Мокрый, без хитона и портянок,
он бежал по улице нагой
под весёлый смех сиракузянок.

Смейтесь, люди! Вас не видел он.
Вам – забвенье, но ему – победа,
потому что он открыл закон,
названный Законом Архимеда.

Им определение дано,
что умы волнует и тревожит:
          ”ТЕЛУ, ПОГРУЖЁННОМУ В ГОВНО,
          НИКАКАЯ СИЛА НЕ ПОМОЖЕТ”…


ЗАКОН  ОМА

А вот ещё один закон,
всё в нём солидно и весомо,
зовётся он Законом Ома,
поскольку Омом сочинён:

          ”СОПРОТИВЛЕНИЕ УЧАСТКА ЦЕПИ ПРЯМО
          ПРОПОРЦИОНАЛЬНО НАПРЯЖЕНИЮ НА
          КОНЦАХ ЭТОГО УЧАСТКА И ОБРАТНО ПРО-
          ПОРЦИОНАЛЬНО СИЛЕ ТОКА»”.

Допустим, у меня запор.
Об этом даже думать жутко.
СОПРОТИВЛЕНИЕ желудка
мне не даёт сходить на двор.

Пилюли, капли – всё не в счёт.
Позор. Тоска. Изнеможенье.
Я напрягаюсь. НАПРЯЖЕНЬЕ
мне облегчение даёт.

С таким законом я знаком –
страдаю часто и жестоко.
Ну, а при чём здесь СИЛА ТОКА –
об этом знает только Ом.


ПРАВИЛО  БУРАВЧИКА

Буравчик Хаим Гершевич
в науке знает толк.
А я, дурак доверчивый,
ему дал сотню в долг.

И что меня заставило?
Буравчик – был таков.
Он взял себе за правило –
не отдавать долгов…

Я этого мерзавчика
поймаю без труда
и с правилом Буравчика
покончу навсегда.


КРИТЕРИЙ  НУССЕЛЬТА

                Nu=al /l

Дайте в руки мне гармонь,
золотые планки!
Парень девушку домой
провожал по пьянке.

          На ушко ей сладко пел,
          как мужик коляду:
          ”Нуссельт равен альфа-эл,
          поделить на лямбду!”         

Девка пламенем горит,
а сама не трусит:
”Не еврей ли, – говорит, –
этот самый Нуссельт?”
         
          ”Ах ты, серость! – парень ей. –
          И помрёшь тетерей.
          Нуссельт – это не еврей,
          а такой критерий”.

Разошёлся в пух и прах,
про любовь – ни звука,
мол, на тех критериях
держится наука.

          Вдалеке собачий лай,
          дед Пахом под грушей…
          Что ж ты, Коля-Николай,
          делаешь с Катюшей?..

Всё толкует ей, пострел,
и не сводит взгляду:
”Нуссельт равен альфа-эл,
поделить на лямбду!”

          Девка плачет в три ручья,
          громко и натужно,
          ибо – на критерия
          ей всё это нужно?..


ГЕЙ-ЛЮССАК

Француз Жозеф Луи Люссак
попал с фамилией впросак.

Он скромно жил, ничем не хвастал,
взошёл в науки апогей,
но был, должно быть, педерастом,
за что его прозвали – ГЕЙ.


УСКОРЕНИЕ  СИЛЫ  ТЯЖЕСТИ

Я пишу стихотворенье,
сидя дома неглиже,
чтоб сказать про ускоренье,
именуемое  “g”.

И в Тамбове, и в Париже
знает каждый идиот:
если камень бросить с крыши –
он на землю упадёт.

Где б судьба нас ни носила,
мы почувствовать могли,
что на нас влияет сила –
притяжение земли.

Пьём компот, едим варенье,
чай с конфетами драже –
забываем ускоренье,
именуемое  “g”.

Не по странному капризу,
а всемирной пользы для
нас притягивает книзу
наша мать – сыра земля.

Вы представьте, в самом деле,
не тянуло б нас к земле –
мы бы в космос улетели
и растаяли во мгле.

Мы б растаяли, как тает
снежный холмик у дверей –
и малаец, и китаец,
и татарин, и еврей.

И в саду, и в чистом поле,
то в траву, то в сена стог
тянет нас – кого поболе,
а кого совсем чуток.

Пусть удавится завистник –
всё подсчитано уже:
сила тяжести зависит,
у кого какая  “g”…


ИЗ  ЦИКЛА  «ЗАНИМАТЕЛЬНАЯ  МАТЕМАТИКА»               


ТЕОРЕМА  О  ТРАВИАТЕ

Допустим, А влюбился в Б,
такую Б, что просто ужас.
Теперь давайте, поднатужась,
представим мысленно себе:

А – сын богатого отца,
Б – куртизанка и красотка,
но у неё, увы, чахотка
и нездоровый цвет лица.

У них роман, Париж, интим,
любовь – духовно и телесно.
Но жизнь, как нам уже известно,
идёт не так, как мы хотим.

Дюма, пиши о Б тома!
Всё глуше шаг, всё тише песни.
Она страдает от болезни,
не говоря об этом А. 

Уходит жизнь – кому пенять?
А тут – и новые потери:
какой-то Х стучится в двери
и просит Б его принять.

Он говорит: ”Любовь слепа!
А – Ваш любовник и сожитель,
но я, мадам, его родитель,
ву компрэнэ? Же сви папа.

Он пылко любит Вас, мадам!
Мне как отцу противно это.
Мадам, Вы – дама полусвета,
и я вам сына не отдам”.

Б говорит: ”Какой удар,
месье, но если Вам угодно,
я с А расстанусь благородно!
Теперь прощайте. Бон суар!”

Она, кляня свою судьбу,
лежит в тревоге и печали
(не сильно б вы права качали,
как Б, одной ногой в гробу!),

и шлёт к любовнику гонца
с такими горькими словами:
”А, я должна расстаться с Вами
по воле вашего отца.

Хоть я убита наповал,
ни слёз не будет, ни скандала.
Недолго музыка играла,
недолго фраер танцевал.

Но мы любили, чёрт возьми!
Свиданья наши были сладки.
Прощай, балы, любовь и ****ки,
и Вы прощайте, мон ами!..”

Приняв гонца и вняв мольбе,
А, чётко следуя сюжету,
велит закладывать карету
и говорит: ”Я еду к Б!”

Он мчится к ней на всём скаку,
”Шерше ля фам!” вздыхая постно,
приходит к Б, но слишком поздно:
она преставилась. Ку-ку.

И мы, друзья, в конце стиха,
жизнь облекая в теорему,
решим искомую проблему:
А больше Б, но меньше Х.

          X>A>Б

Жизнь коротка, и, так сказать,
не нам крушить её устои.
Пора беречь здоровье, что и
нам надо было доказать.


               Иностранные слова:

ву комрэнэ – вы понимаете (франц.)
же сви папа – я его отец (франц.)
бон суар – добрый вечер (франц.)
мон ами – моя любовь (франц.)
шерше ля фам – ищите женщину (франц.)


МАЛЕНЬКИЕ  ТРАГЕДИИ

                Посвящается П.Вайлю и А.Генису


”…Вайль и Генис – борцы за права двух человек – Вайля и Гениса…Есть люди, у которых отсутствует чувство юмора, и это страшно. А у них – что-то близкое, но противоположное – отсутствие чувства драмы. Всё на свете весело и занятно, и это такая же ложь, как соцреализм. Правда жизни лежит где-то в области трагикомедии… Ильф с Петровым были в миллион раз талантливее, и то недотянули до великой литературы именно потому, что чувство драмы у них было недоразвито…"

             Сергей Довлатов (письмо автору от 1-го февраля 1986 г.)

ПОСВЯЩЕНИЕ

Повсеместно знамениты –
с вами рядом и не стань!
Кулинары, эрудиты,
оптимисты, финь-шампань!

И сравнить вас даже не с кем,
вас читая, говорим:
Добролюбов с Чернышевским!
Бах с Бузони! Братья Гримм!

Не о вас ли говорится,
и молва идёт в народ:
”Для таких мала страница,
дали целый разворот!”

Что ж, пишите, веселитесь!
Я – ваш старший друг и брат,
пожилой еврейский витязь
без особенных наград.

Пусть язык мой прост и беден,
мне задача по плечу –
я нелепостью трагедий
опечалить вас хочу.

Знайте оба – я не нытик,
но замечу по пути:
жизнь прожить – не рюмку выпить
и не поле перейти!..


ОТ  АВТОРА

Костюм и галстучек в горошек –
вот автор, шут и озорник.
Как много девушек хороших!..
Но речь сегодня не о них.

Жена уснула. Ужин съеден.
Пишу, а хочется прилечь…
Как много маленьких трагедий!..
Ну вот, о них и будет речь.


ПРОКЛЯТИЕ

Сэр Рабинович,
               друг семьи!
Вас надо выследить и высечь.
Я одолжил вам десять тысяч,
и где же денежки мои?

У вас два дома, кадиллак,
жена в мехах и в шевиоте,
но денег вы не отдаёте!
Сэр Рабинович,
              как же так?

Пускай вас мучают:
колит,
изжога,
грыжа,
аденома.
Чума на оба ваши дома!
Ваш деверь – Зяма Розенблит.


LANGUAGE

Язык мой – враг мой. Бей меня и режь –
который год гляжу в словарь, прищурясь.
Люблю слова  paycheck, on sale и cash
и ненавижу  mortgage, tax, insurance.

Наш дружный эмигрантский коллектив!
Повсюду слышно – money, money, money.
Я не люблю, когда их надо give,
люблю, чтоб take – наличными, в кармане.

Учусь. Молчу, как в рот воды набрав.
Опохмелиться – drinking, snacks – закуски.
Словарь листаю – conscience, honor, love…
Я этих слов не знаю и по-русски…


               Иностранные слова:

language – язык (англ.)
paycheck – зарплата, выданная чеком (англ.)
on sale – на распродаже (англ.)
cash – наличные деньги (англ.)
mortgage – банковский заём для покупки дома или квартиры (англ.)
tax – налог (англ.)
insurance – страховка (англ.)
money – деньги (англ.)
give – давать (англ.)
take – брать (англ.)
conscience – совесть (англ.)
honor – честь (англ.)
love – любовь (англ.)


СВИДАНИЕ

К стыду и сожалению великому,
свиданье нам, увы, не суждено.
Я ждал вас возле памятника Линкольну,
принёс цветы, конфеты и вино.

О женщины с их памятью короткою!
Известно, как пять пальцев на руке,
что Линкольн был в цилиндре и с бородкою,
а Вашингтон был без, но в парике!..

Вы не пришли на первое свидание,
теперь взамен прислали письмецо.
Скажите, разве это оправдание,
что вы их всех не знаете в лицо?..

Ах, если бы по щучьему велению
вернулись мы назад на десять лет –
я ждал бы вас у памятника Ленину,
но здесь такого памятника нет…


ПОЭТ

На завтрак – помидор, на ужин – колбаса.
Хотелось бы икры, но нет ни сил, ни денег.
Бессонница, Гомер, тугие паруса –
сказал, а мне в ответ диагноз – шизофреник.

Дыхательных путей недремлющий катарр.
Кругом, как на подбор – брюнеты и блондины.
Мне рано умирать, товарищ санитар:
я список кораблей прочёл до середины!..


AVE  MARIA

Аве Мария Исаковна Зак,
формой округла, как денежный знак!
Всё в ней весомо, солидно и прочно.
Кто говорит, что она непорочна?

Аве Мария Исаковна Зак,
крепкая, как запорожский казак!
Мальчика вдруг принесла, потаскуха!
Кто говорит, что от Божьего духа?..

Аве Мария Исаковна Зак!
Быстро пакуй чемодан и рюкзак!
Можешь забыть о любви и о муже.
Кто говорит, что бывает и хуже?..


ПРОРОЧЕСТВО

Мой друг, любезная Венера!
Простите хрупкий карандаш.
Я Вам пишу из диспансера –
палата шесть, второй этаж.

Врачи – евреи. Лечат шоком
и чем-то острым колют в таз.
Я заразился ненароком.
Подозреваю, что от Вас.

Я Вам доверился, но мне ли
теперь терзаться, милый друг?..
Дай Бог, чтоб Вы окаменели!
Причём желательно – без рук.


УКУШЕННЫЙ

               ”Вкушая, вкусих мало меда,
               и се аз умираю…”

                (Из школьной хрестоматии)

Мириться с этим нету сил –
”вкушая, вкусих Маломеда”!
Ты что, остался без обеда,
что Маломеда укусил?

Несчастный, бедный Маломед!
Его, обиженного Богом,
я воспою высоким слогом,
хотя служу по части смет.

Пиит, ничтожество, вассал!
Се аз – и умер. Вот награда!
Но, впрочем, так тебе и надо!
А чтоб евреев не кусал.


ГЛАС  ВОПИЮЩЕГО

Куда уходит жизнь –
часы, недели, годы?
Надежда, вера, честь –
наплюй и разотри.
Нарушены права
и попраны свободы
собраний,
слова,
совести –
все три.
 
Живу, как жалкий раб
в дыму свечей кадильных.
Где нежность?
Где любовь?
Где счастье?
Чёрта с два.
С продуктами кошмар.
Откроешь холодильник,
а там – прости мне Бог! –
пельмени и халва.

К оружию, друзья!
Да будет месть сурова!
Пускай нас осенит
заря грядущих дней!..
Единственно прошу:
моей жене – ни слова,
не то она поймёт,
что это всё – о ней…


ФИЛОСОФСКОЕ

И мудрецу, и паразиту
даны судьбою метки две:
ушедшим – бронзой по граниту,
живым – доской по голове.


СТИХИ  ТОВАРИЩА  СТАЛИНА

(Перевод с грузинского)

                От переводчика:  Мало кто знает, что вождь мирового пролетариата Иосиф Виссарионович Сталин писал стихи. Во-первых, потому что стихи эти нигде не публиковались, во-вторых, написаны они на грузинском языке. Рукописи стихов хранятся в Музее Революции в Москве. Предлагаю вниманию читателей несколько стихотворений товарища Сталина, переведенных мною на русский язык. Хочу отметить, что я был очень удивлён, обнаружив в стихах товарища Сталина еврейские выражения типа ”Гей ин дрерд” (иди в землю,провались) или ”Зай гезунт” (будь здоров); эти выражения я оставил в их оригинальном еврейском звучании.

1.  Отеческая забота о здоровье трудящихся

                Посвящается тов. Рудзутаку

Я спросил вчера у Рудзутака:
что случилось, так твою растак,
почему ты бледный? Но, однако,
промолчал товарищ Рудзутак.

И приняв молчанье за основу,
мудро, как положено отцу,
я сказал товарищу Ежову:
бледность Рудзутаку не к лицу.


2.  О вкусной и здоровой пище

                Никому не посвящается

На улице нашей растёт колбаса,
так быстро, что скоро проткнёт небеса,

и пахнет, и манит, и просится в рот.
А рядом – французская булка растёт,

свежайшая, будто вот-вот из печи,
хватай эту булку, кусай и молчи!..

Товарищ Мичурин, учёный босой,
французскую булку скрести с колбасой,

чтоб наш ненасытный советский народ
на завтрак и ужин имел бутерброд!


3.  О влиянии среды на окружающую жизнь

Нет – это нет, а да – должно быть да,
пусть кое-кто с ответом не виляет!
Влияет ли на пятницу среда?
Я думаю, среда на всё влияет.


4.  Головокружение от успехов
            
               Посвящается тов. Ворошилову


Климу Ворошилову
письмо я написал,
в котором разрешил ему,
чтоб спину почесал.

Пускай он поднатужится!
Но правда такова –
боюсь, совсем закружится
у Клима голова.


5.  Заметки по национальному вопросу

Академику Бернулли
раз анкету завернули
и сказали: «Зай гезунт!
Не подходит пятый пункт».


6.  Вопросы языкознания

                Посвящается Л.М.Кагановичу

Друг мой Лазарь – нет ему прощения –
стоя во главе НКПС,
пренебрёг путями сообщения,
потерял к ним всякий интерес.

Я его назначил бы завбазою,
но поскольку мы накоротке,
”Гей ин дрерд!»”– в-сердцах сказал я Лазарю
на ему понятном языке.

И тогда мой друг и член правительства
поблагодарил Политбюро
и ушёл под землю – для строительства
нового московского метро.
 
               
7.  Обращение к октябрятам и пионерам
     по вопросам ленинизма

Хоть голос твой тонок,
а также кишка,
вставай, октябрёнок,
с ночного горшка!

Ты видишь – огромны
поля и бахчи,
мартены и домны
сверкают в ночи,

исчезла холера,
побили жидов –
близится эра
светлых годов!

Вставай, октябрёнок,
один из внучат!
Сто тысяч бурёнок
задорно мычат,

сто тысяч гобоев
нам песни поют,
сто тысяч героев
пример подают –

Серёжа Тюленин,
Олег Кошевой
и дедушка Ленин –
вечно живой!


ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГОЛЬДЕНЗОНА КРУЗО

(небольшой роман в стихах)


          Этот роман был написан в 1982-м году и посвящался памяти замечательной газеты ”Новый американец” (”НА”), где редактором был Сергей Довлатов, а я числился по разделу ”Юмор”. Газета выходила под девизом: ”Это ваша газета, она делается вами и для вас”. Упоминаемые в тексте Рыскин, Батчан, Меттер, Поповский, Гальперин, Орлов, Генис, Вайль – сотрудники газеты. ”Ослик должен быть худым” – новелла С.Довлатова. ”НРС” – газета ”Новое русское слово”.
               
               
Часть первая

Аркадий Львович Гольдензон отправился в круиз.
Смог, наконец, позволить он себе такой каприз.
Не знал ни ночи, ни зари, скрипел, как тарантас,
и накопил тысчонки три на самый первый класс.
Взял чемодан – и в дальний путь!
                А почему б и нет?..

Мы все хотим когда-нибудь увидеть белый свет,
умчаться в дальние края, где Беринг был и Кук,
где не заботы и семья, а пальмы и бамбук.
Вдруг попадёт вожжа под хвост, и маленький еврей
спешит попробовать норд-ост, романтику морей.
Нас просто хлебом не корми, а дай девятый вал,
чтоб каждый жаждущий с кормы на волны поплевал…

Но, откровенно говоря, напрасен этот спич.
Не говорите за моря ребятам с Брайтон-Бич!
На что им ваш морской угар и жажда дальних стран?
Их деревянный тротуар выводит в океан.
Захлопнул двери за собой и вышел на порог –
бод боком плещется прибой и дует ветерок.
Но если ты из Индиан и прочих Аризон,
тогда податься в океан тебе прямой резон,
тогда к тебе вопросов нет, плыви – кругом вода!..

”Куда ж нам плыть?” – спросил поэт,
                но не сказал – куда…
А впрочем, всяк на свой фасон, чужая жизнь – во мгле…

Аркадий Львович Гольдензон уплыл на корабле,
уплыл из города Нью-Йорк, навьюченный, как раб.
Весь экипаж пришёл в восторг, когда он стал на трап.
При нём был грузный чемодан, из тех, что брали в Чоп,
свались он с трапа в океан – он тотчас бы утоп.
Что там внутри – большой сюрприз, хозяину видней.
Что можно взять с собой в круиз
                на двадцать восемь дней?..
Представьте этот натюрморт: корабль ждёт гостей,
и поднимаются на борт буржуи всех мастей,
не в кадиллаках, а пешком, без груза, налегке,
идут расслабленным шажком, с костюмчиком в руке.
И лишь один, как арестант, пыхтит, разинув рот.
Оно понятно – эмигрант, герой других широт…
Куда он тащится, хохмач? Зачем на нём одет
надутый, как футбольный мяч, спасательный жилет?..
(А он, приемля столько мук, прекрасно знал одно –
на всякий случай, если вдруг корабль пойдёт на дно.
Герой наш вовсе не из тех, кого смущает смех, –
тот, кто смеётся после всех, смеётся лучше всех!..)

Немного шумом оглушён от чужеродных масс,
Аркадий Львович Гольдензон подался в первый класс.
Там всюду хром и молибден, и в люстре потолок,
там на него глядят со стен Дега, Мане, Ван-Гог.
Ему несёт официант бутылочку вина,
ты эмигрант, не эмигрант – уплачено сполна.
Оркестр играет рок-н-ролл, ликует шумный порт.
Корабль снялся и пошёл, и начался курорт…

…Друзья мои, теперь я – пас, всё это – не по мне.
Я был в круизе как-то раз, ещё в родной стране.
В те времена нужда в рублях была мне не чужда,
я на шикарных кораблях не плавал никогда.
Но годы память не сотрут про тот один круиз –
незабываемый маршрут Алушта-Симеиз.
Я помню:
        синий небосвод, замызганный причал,
наш пароход на глади вод, и ветер, что крепчал,
весёлый боцман-старичок с седою головой,
и оцинкованный бачок с водою питьевой…
О, этот сервис а ля рюсс! Мне мысль о нём горька,
его я вовсе не берусь клеймить издалека.
Тут всё иначе – Боже мой, проблемы решены!..
Но те же чайки за кормой, и тот же плеск волны,
и те же грёзы наяву, как вечная беда:
горит закат, и я плыву
неведомо куда.
Мне этот путь не по плечу,
я трачу силы зря,
плыву, и плачу, и кричу –
отдайте якоря!
Отдайте иву у ручья,
и песни звук простой,
моих друзей, которых я
оставил за чертой,
отдайте радость первых строк,
страницы милых книг,
мой школьный праздничный звонок
и журавлиный крик, –
всё то, чем я привязан был
к родному очагу!..

Душа уходит на распыл – не пожелать врагу…
Но хватит, что-то я раскис. О чём я вёл рассказ?
Ах да, корабль, вино, круиз, каюта – первый класс,
бом-бом-брамсели и бушприт, жилет, пейзаж морской,
а мачта гнётся и скрипит, и в буре есть покой…

…Уже не видно берегов, в бассейнах весь бомонд.
Нигде ни туч, ни облаков, прозрачен горизонт.
Лежи, купайся, загорай и не считай минут,
и если есть на свете рай – то он, конечно, тут!
А вечерком, когда взойдёт блестящий диск луны,
оденет галстуки народ и белые штаны.
Коктейли, танцы, ресторан, не жизнь, а дивный сон!..
Вокруг – огромный океан, а в центре – Гольдензон.
Каюта – люкс, чиста, светла, весьма уютный вид.
Аркадий Львович, как дела? Неплохо – говорит.
Вокруг – Гоморра и Содом! Сейчас он съест банан,
попьёт коктейлю, а потом достанет чемодан…
И значит – время подошло раскрыть большой секрет:
там было двадцать пять кило газет,
                газет,
                газет!
Читатель скажет – вот те на! Чистейший мишигас!..
Конечно, там лежал «НА», что ”вами и для вас”,
неиссякающий родник, сияющий маяк,
советчик, спорщик и шутник, разумник и остряк.

Аркадий Львович Гольдензон – подписчик с первых дней –
вдыхал газету, как озон, и пристрастился к ней.
Он смаковал её в тиши – как жал на тормоза,
и наледь тонкая с души сходила, как слеза.
Он снова в жизни открывал высокий интерес,
и начинался карнавал, и мир сходил с небес…
А что? Забраться в дальний свет, за множество границ,
где близких нет, любимых нет и нет знакомых лиц,
крутись, вертись, язык калечь, любой работой горд,
но если есть родная речь – не так уж страшен чёрт!..
Он все газеты взял с собой, весь годовой комплект.
”НА” – не то, что их ”Плейбой” – восполнит интеллект,
он даст отраду лишний раз и сердцу, и уму.
Хочу сказать, что первый класс способствует тому.

Аркадий Львович Гольдензон вторую ночь не спит,
он весь в газету погружён, в родимый слог и быт.
Ему б гулять, крутить роман, в роскошестве поспать,
а он раскроет чемодан и бодрствует опять,
не дегустирует вина, не пьёт ни джин, ни скоч.
Вокруг покой и тишина. Но вдруг на третью ночь…


Часть вторая

…Но вдруг!..
             Нас часто это ”вдруг” преследует, как рок:
вдруг раздаётся чей-то стук и вдруг звенит звонок,
вдруг выпадает ход с туза, вдруг произносишь чушь,
вдруг начинается гроза и вдруг приходит муж…
Вот так живёшь – закат, восход, работа и досуг,
за кругом круг, за годом год, и день за днём, но вдруг…

Аркадий Львович Гольдензон однажды, между дел,
пошёл в театр, на балкон, где он всегда сидел.
Он был поклонник низких цен и нераздутых смет.
Давали оперу ”Кармен” для треста ”Вторчермет”.
Трест ”Вторчермет” работал так, что всё завоевал –
переходящий красный флаг и премию в квартал.
Оно известно наперёд – работай, а взамен
тебе устроят культпоход на оперу ”Кармен”.
Под крики ”браво” или ”бис” пройдут печаль и стресс.
”Культуру – в массы!” – вот девиз ЦК КПСС.
Какой у граждан будет вкус – ЦК не всё равно!
(Хотя важнейшим из искусств является кино).
Вам перепевы этих тем – как молоко козе!..

Аркадий Львович глух и нем, он слушает Бизе.
Сидит, как ёж – спина горбом, губами шевеля.
Поднялся занавес с гербом, в оркестре дали ”ля”,
давно не стриженный дебил взмахнул рукой, и вот –
солдат цыганку полюбил и арию поёт.
А та (по имени Кармен) – красотка, Бог ей дал! –
в Севилье, у фабричных стен устроила скандал.
Солдат (по имени Хозе, Господь его прости!)
пришёл под музыку Бизе порядок навести,
но положил на девку глаз, влюбился, и ему,
раз он не выполнил приказ, велят идти в тюрьму.
А он пристал, как паразит: ”Мол, я попал в беду!
Когда полюбишь? – говорит. – А то с ума сойду”.
А та, Кармен, ему в ответ смеётся без стыда:
”Ну, может, завтра, может, нет, а может, никогда!..”
Хозе – в тюрьму, она одна, в ней жизнь бьёт ключом,
и только музыка слышна, хорошая причём.

На этом кончен первый акт, и зажигают свет,
и начинается антракт, работает буфет.

Аркадий Львович Гольдензон, устав от высших сфер,
решил проделать моцион и двинулся в партер.
Он каждый раз спускался вниз на лёгкий променад,
где фотографии актрис, крюшон и лимонад.
Он шёл по мягкому ковру, ступая, как спортсмен,
неся в душе своей игру красавицы Кармен.
И вдруг он видит: у окна, где люстры блекнет свет,
стоит, печальна и бледна, гражданка средних лет.
Лицом – сплошная красота, и нету глаз синей.
Ну, что сказать, Кармен – и та бледнет перед ней.
Аркадий Львович был не юн, разведен – так пришлось,
но сладкий звук нежнейших струн пронзил его насквозь.
Там, за спиною – сцена, зал, духи, помада, шёлк…
Он подошёл к ней и сказал: ”Простите…” – и умолк.
Он знал их – ветреных, глухих, прозрачных, как стекло,
что было с ним, что было в них – всё на душу легло.
На нём был тяжкий груз времён, улыбок и речей.
Аркадий Львович Гольдензон – из тёртых калачей…
Но – слово за слово – она из треста ”Вторчермет”,
в ”Кармен” безумно влюблена, одна, и мужа нет.
В ней были сдержанность и такт, в нём –
                нежных чувств поток…
Но тут закончился антракт, и прозвенел звонок.
”Надеюсь, я увижу вас?” Она кивнула – да.
”В антракте, там же, где сейчас, я прибегу сюда”.

Он мог привлечь девиц и дам приятностью манер.

И разбежались по рядам, он вверх, она – в партер.
А вот уже и акт второй.
                Вся сцена в полутьме.
Хозе – лирический герой – ещё сидит в тюрьме,
а значит – всё без перемен. Трубач дудит в трубу.
Цыганка с именем Кармен гадает на судьбу.
Ещё прекрасней, чем была, тревога и азарт,
сидит, как ведьма, у стола, в руках – колода карт.
А карты эти, хоть убей, показывают суть:
ей выпадает шесть бубей, что значит – дальний путь,
и короля червовый лик – солдат, хоть круть, хоть верть,
а также туз – конечно, пик – что означает смерть.
И так, и этак – всё одно, и топай по стезе!
Она в отчаянии, но – является Хозе.
Едва зашёл – и сразу к ней, кричит: ”Я твой навек!”
Он был в тюрьме двенадцать дней, но совершил побег.
Устал, измучен и небрит, помятые штаны.
”Когда полюбишь?” – говорит, а этой хоть бы хны.
А он, страданий не тая, поёт – и все дела:
”Зачем, зачем судьба моя с тобою нас свела?..”

Таки добился своего настырный ухажёр –
она влюбляется в него, и в музыке мажор!

Любовь пришла – и нет проблем, плевали на уют,
и зарабатывают тем, что шмотья продают.
Считай по осени цыплят! Ни горя, ни забот.
Но что-то тёмное сулят валторна и фагот.
Звучит мелодия, чиста, как мысли поутру,
сперва идёт ”тра-та-та-та”, а дальше – ”ту-ру-ру”.
Что будет? Смерть, измена, месть? Пожар? Змеи укус?
Солдат пришёл, дорога – есть, остался только туз.
Трубит труба, гудит рожок – хорошего не жди,
такое будет – дайте срок! Но это – впереди.

…Хлопки, хлопки со всех сторон, дрожание кулис…
Аркадий Львович Гольдензон стрелой помчался вниз,
на неналаженный, сырой, но крепнущий контакт.
Он еле высидел второй, такой тревожный акт.
Он сердцем рвался в полутьму, туда, где у окна
стоит гражданка, что ему, как премия, дана.
Он был рассеян, как больной, но взял, зайдя в буфет,
два бутерброда с ветчиной и дюжину конфет.
И вот – они уже вдвоём! Уже в руке рука,
и говорят о том, о сём, два сизых голубка.
Уже на ”ты” – приятный знак, заманчивый предел!..
Аркадий Львович был мастак по части этих дел.
Они условились о том, чтоб в зал идти сейчас,
дослушать оперу, потом – у входа, возле касс.

И начался последний акт из оперы ”Кармен”!..
Приняв любовь за должный факт, Хозе не ждёт измен,
но видит с некоторых пор и как бы сквозь туман,
что некий тип – тореадор – с ней закрутил роман.
К нему – всеобщий интерес, а имя носит он,
что и не выговоришь – Эс-камильо (баритон).
А вот и сам – красив, плечист, поёт – не сыщешь слов!
Весьма заслуженный артист, который бьёт быков.
Кармен – к нему, и так, и сяк, глядит в глаза, а тот
её подаёт условный знак и радостно поёт:
”Кармен, я твой наверняка! Смелей, смелее в бой!
Сейчас пойду убью быка, потом займусь тобой”.
А что Хозе? Ревнив, как чёрт. Ушла любовь, как дым.
Хотя и тенор – первый сорт, а всё же нелюбим.
Он вдруг куда-то убежал, проделал резкий крен,
потом пришёл, принёс кинжал и сразу с ним – к Кармен:
”Ты что, выходит – изменять? – кричит он, возмущён. –
Скажи, за что, такую мать? Где правда, где закон?..”
А той, Кармен, всё трын-трава, стоит – в ушах кольцо,
и нехорошие слова поёт ему в лицо.
Да ты, нахалка, от обид хотя бы покрасней!
”Любовь свободна, – говорит, – законов всех сильней!”

А всё же сила есть в тузах! За дело – видит Бог –
он со слезами на глазах вонзил кинжал ей в бок!..
И наступила тишина, и слёзы льют ручьём,
и только музыка слышна, хорошая причём…
Стоит Хозе, как остолоп, Кармен лежит, как труп.
Народ уходит в гардероб на одеванье шуб.
Там шум и гам, и пыль столбом – дави, хватай, тяни!..
Спустился занавес с гербом, везде горят огни.
Ушёл усталый дирижёр, а палочку – в футляр…
И тут бежит тореадор, как будто на пожар.
Уже, видать, поддал слегка, штанишки до колен.
Он где-то там гонял быка, теперь кричит: ”Кармен!”
”Кармен!” – кричит ни в склад, ни в лад – весёлые дела.
Вернись он пять минут назад – она б ещё жила…

Аркадий Львович Гольдензон из видных был мужчин:
рубаха – креп, костюм – бостон, пальто – сплошной ратин,
и шапка – ясно, из бобра, – всего не перечесть.
Как много разного добра в стране советской есть!..

Он тоже сбегал в гардероб, оделся – шов ко шву,
и поспешил на выход, чтоб успеть на рандеву.

Была зима. Клубился снег, царила белизна.
А вот и милый человек, предмет забот – Она.
Они минуту возле касс стояли визави.
Улыбка, жест, сиянье глаз, мелодия любви.
Трамвай, как сизый вурдалак, растаял в белизне…
”Куда?” – спросил он просто так.
                Ответила: ”Ко мне”.
Идти? А может – не идти? Всё как-то сразу, но
пришла пора, сошлись пути, а там уж – всё равно!..

O, замечательный уют
отдельного жилья!
Блаженство праздничных минут,
шампанская струя.
Висит ковёр, горит торшер,
интимный полумрак,
вино, пирожные ”эклер”,
конфеты ”Красный мак”.
Из кухни тянет кофейком,
горчит клубничный джем.
И мысли дерзкие тайком
возносятся в Эдем…
А кофе был в родной стране
ещё не нарасхват,
по старой памятной цене –
четыре пятьдесят.
Ещё чуть-чуть, ещё чуток,
без позы, без игры.
Беседа льётся, как поток,
спадающий с горы.
Слова хрустят, как свежий снег,
и тают на губах.
А рядом чисто, без помех
звучит печальный Бах.
Звучит как будто вдалеке,
немного приглушён, –    
там, за торшером, в уголке
стоит магнитофон.
Рыдает старый клавесин,
и что-то жжёт внутри,
как окунули в керосин –
гори, гори, гори!..

Однако, время – поздний час, весь мир в глубоком сне.
Сказать – прощай! На первый раз – достаточно вполне.
Пора. На улице метель, за окнами туман.
А завтра – снова канитель, работа, люди, план,
и цирк, и пляска, и балет – родное ремесло.
Молчит гражданка средних лет и дышит тяжело.
Зима, и ночь, и гость в дому…
                И вдруг – как нож в груди –
прильнула, жаркая, к нему и шепчет: ”Погоди!
Ещё бушует снегопад, и холод, и пурга,
дома застывшие стоят, как белые стога –
зимы ночное волшебство для бодрствующих глаз,
и в целом мире – никого, и только двое нас!
Что всей земле до наших двух неслышных голосов?
Нам снегом будет мягкий пух и ветром – бой часов.
Дыханьем душу отогрей, полночи – до зари…
Не бойся, милый, будь храбрей, здесь всё твоё – бери!..”
Покой, уютное жильё, аккорды старых фуг,
и зов судьбы – ”здесь всё твоё”, о, сладкий миг!..
                Но вдруг –
Аркадий Львович Гольдензон откушал валидол,
поднялся, взял магнитофон, оделся и – ушёл…

…Глухой, ненастною порой,
одной ногой в раю,
всё это вспомнит наш герой
у жизни на краю.
Вокруг – жестокий океан,
герою не помочь!..

Мы возвращаемся в роман.
                Итак, на третью ночь
случился шторм. Поднялся смерч и двигал напролом.
Сперва он, как Дамоклов меч, повис над кораблём,
потом обрушил водопад, как щепку, закружил!..
Такого шторма, говорят, не помнит старожил.
За чьи подспудные грехи пришёл он, всё разя?..
Стихия – это не стихи, её унять нельзя.
А в этот час на корабле все спали крепким сном,
без задних ног, навеселе, накачаны вином.
Устав от праведных забот, от танцев, от еды,
спал отдыхающий народ, не ведая беды,
старпом и даже капитан – довольно хмурый тип,
как говорится – everyone в то время was asleep.
Забыли все – и млад, и стар дневную суету…
А тут – удар! Ещё удар! Пробоина в борту!
Alarm! Тревога! Все наверх!..
                Но дело решено –
корабль треснул, как орех, и падает на дно.
Замолкло радио, не дан сигнал спасенья ”SOS”…
О, не рыдайте! Океан не принимает слёз.

Наверх, на воздух, из кают, но это – ерунда.
Спасенья нет, один приют – холодная вода…
Корабль в пучине погребён. И только шторм и шквал…

Аркадий Львович Гольдензон в ту ночь опять не спал.
Он съел омлет, попил чайку и, в ожиданье сна,
спокойно, лёжа на боку, читал родной ”НА”.
Курил. Струился синий дым. А время – третий час.
Что ослик должен быть худым – узнал он в первый раз.

          (Сентиментальный детектив, по-своему хорош,
          хотя писателю в актив его не занесёшь).

Закрыл глаза на краткий миг, но задремать не мог –
пронёсся гул, раздался крик, и плач, и топот ног.
Качнулись стены. Свет погас. Кромешный ад – ни зги.
Оставь свой самый первый класс – беги, беги, беги!..
Корабль ходит ходуном. Прощай! Ни зим, ни лет…
Но, слава Богу, есть на нём спасательный жилет!
Он будет жить – пройдоха, жох, с лица земли не стёрт!
Аркадий Львович сделал вдох и с палубы – за борт!..

Его огромная волна накрыла без труда,
и оказалась холодна солёная вода.
Куда девался весь народ?.. Не слышно голосов.
Один сплошной водоворот, и только ветра рёв.
Девятый вал, десятый вал… Он думал: ”Утону”.
Жилет-спаситель не давал ему пойти ко дну.
А где там север, где там юг – Бог весть!..
                Он плыл и плыл.
И тут его пронзил испуг – а вдруг не хватит сил,
и он стрелой пойдёт на дно, акулам на прокорм?..
Ему б гулять, ходить в кино, а не мотаться в шторм!
Зачем он вышел в океан – искатель, Робинзон?..
Никто – ни Рыскин, ни Батчан не лезут на рожон.
А в нём играет кровь бродяг, пиратский жар и пыл!
Вот Меттер, кажется, моряк  - пускай бы он и плыл!..

…Чего ты ищешь, человек,
какой высокий прок,
когда, уйдя от мирных нег,
вступаешь в мир тревог?
И там, у края, у черты.
на грани бытия –
какое слово шепчешь ты,
по ком слеза твоя?
С каких заоблачных Голгоф
уходишь в мир иной,
весёлым перечнем долгов
окончив путь земной?..
Дай Бог нам ветреных дорог,
легчайшей из кончин,
но торопить последний срок –
на это нет причин.

Аркадий Львович был не трус – воздам такую дань,
но если он сказал ”Боюсь”, то значит – дело дрянь.
И, отдаваясь волнам в плен, уже впадая в бред,
он вспомнил оперу ”Кармен”, гражданку средних лет.
Она звала его, а он, безумец и осёл,
поднялся, взял магнитофон, оделся и ушёл,
попёр на улицу, в метель! Сбежал – оно верней.
А то б остался, лёг в постель, женился бы на ней!..
Стерпел бы гнёт семейных уз, зато б себя не грыз,
и не покинул бы Союз, и не пошёл в круиз,
и не тонул бы ни за грош, и не, и не, и не…
Увы, чего не запоёшь, качаясь на волне!..

А день вступал в свои права, наметился рассвет
и всё вокруг едва-едва окрасил в серый цвет.
Своей громадой накатив, вздымаясь и ворча,
мир проступал, как негатив с ухмылки палача…

Аркадий Львоич Гольдензон в преддверии конца
дышал, как загнанный бизон, бегущий от ловца.
Но перед тем, как дать отбой, спасения моля,
увидел чаек над собой и прошептал: ”Земля…”
Назло всей нечисти, назло стихиям и врагам –
земля!..       
         Он плыл. Его несло к туманным берегам.
И вот уже окончен бал!.. Во сне ли, наяву –
он вскинул руки и упал на мокрую траву…


Часть третья

…Теперь давай передохнём. Покой – карандашу!
И так я, бедный, день за днём пишу, пишу, пишу.
Глядишь – получишь геморрой, протрёшь свои штаны,
и вдруг: ”Читатели порой весьма раздражены!..”
Так обо мне шутил ”НА” среди других острот.
Да что читатели – жена и та меня грызёт.
Увы, я сам тому виной – кому нужны стихи?
Из них не сделать отбивной и не сварить ухи,
и не появится с утра вчерашнее число,
и не прибавится добра, и не убудет зло…

Ложишься вечером в кровать и не смыкаешь глаз –
не знаешь, как зарифмовать счета за свет и газ,
в какую строчку вставить билл за дальний разговор.
Легко сказать – ”Я вас любил”,
                трудней – ”I’ll pay you for…”
Я кто? Весёлый инженер, не рвущийся в верха,
усталый каторжник с галер российского стиха.
Менять себя? Держи карман! Ругайте, кройте всласть!..
А я для вас пишу роман, видали – третья часть!
Я – вам, вы – мне, гора с горой, и без строки – ни дня.

Привет, а где же наш герой? – вы спросите меня.
Пока мы тут, ведя трезвон, стоим на голове,
Аркадий Львович Гольдензон валяется в траве,
лежит без памяти и сил. Проспится, отдохнёт,
затем…
       Но я бы вас просил не забегать вперёд.

…Он спал. Тем временем гроза прошла над головой.
Потом он вдруг открыл глаза и понял, что живой.
Но где же бури и шторма, и гибель в полутьме?
Такой кошмар – сойти с ума! В своём ли он уме?..
И сколько времени прошло, где завтра, где вчера?..
День разгорается, светло, полдневная жара.
Вода спокойная кругом, и ряби не видать,
как прокатали утюгом – такая тишь и гладь.
И нет родного корабля – растаял в пух и прах,
и – незнакомая земля, вселяющая страх…
Так значит –  это был не сон, так значит – это явь,
повержен в бездну и спасён, ушёл от смерти вплавь!
Свидетель Страшного суда, невзгоды превозмог!..
И что? Ленивая вода полощется у ног,
искрится синий океан, отрада и печаль…
А он стоит, как истукан, и молча смотрит вдаль,
со всей вселенной тет-а-тет, на краешке земли…
На нём трусы, носки, жилет и джинсы фирмы ”Lee”.
Ушёл, красавец, бос и наг, от суеты мирской.
Ни документов, ни бумаг – неясно, кто такой.

Попить, поесть – бери разгон! В кармане – мокрый цент.
Не прежний мистер Гольдензон, а шлэпэр и студент.
Остался жив – кричи ”ура”, бездомный иудей!..

Но – шутки в сторону. Пора разыскивать людей.
Уйми душевный стон и скрип, и помощи проси,
скажи, что твой несчастный ship на bottom of the sea,
что ты без money и без food, два дня не нюхал хлеб,
ты им скажи, они поймут простое слово ”Help!”
И он пошёл.
           А с высоты спадал звенящий зной.
Повсюду пальмы и цветы, и море за спиной.
Растёт банан, цветёт кокос, прохлада, глушь и мрак.
Сюда бы наш родной колхоз, так тут бы рос буряк.
На ветках – птицы какаду, висят и смотрят вслед,
как в ботаническом саду, но только пива нет.
Сплошные тропики, стена нетронутых лиан.
Какая это сторона, что смотрит в океан?
Какой забытый Богом край? Не скажешь наугад.
Гавайи? Куба? Уругвай? Гаити? Тринидад?
Аркадий Львович Гольдензон со школьных лет, увы,
был в географии силён, как, скажем, я и вы…

Он шёл, в руках жилет неся, от злости сер и сир.
Уже он проклял всех и вся, протёр носки до дыр.
Напился где-то из ручья, смочил усталый лоб.
Ни человека, ни жилья, ни мусора, ни троп…
Но вот вдали мелькнул просвет! В надежде сердце мрёт.
Как нас учили с юных лет – вперёд, вперёд, вперёд!..
А там – всё та же синева, и луч наискосок,
такой же берег, и трава, и пальмы, и песок…
Проклятье! Тысяча чертей! Из этих передряг
ему, как рыбе из сетей, не выбраться никак!..
Он сел. И вдруг его на миг пронзил внезапный ток:
а если тут не материк, а только островок?
И он, приняв удар судьбы и сердце сжав в кулак,
пошёл вдоль берега, дабы проверить, что и как.
Пошёл в надежде и тоске, как некогда в ОВИР,
жилет оставил на песке, чтоб был ориентир.

Жара, и воздух раскалён. Поесть бы – и вздремнуть…
Аркадий Львович Гольдензон идёт в последний путь.
Там где-то – Польша, и детант, и схватка двух миров,
а тут – несчастный эмигрант, чтоб он нам был здоров.
Идёт устало, наугад, предчувствием томим,
и возвращается назад, где след оставлен им.
И от надежд – одна зола, и люди – вдалеке…
Замкнулся путь. Земля кругла.
                Один на островке!..
Он знал, конечно, назубок, скиталец молодой,
что остров есть часть суши, ок-
                ружённая водой,
где нет ни друга, ни родни, где ходит смерть с клюкой…

Аркадий Львович, извини
за то, что я такой,
что, приключения любя,
как недруг и злодей,
забросил бедного тебя
на остров без людей!..
Я, правда, знаю – почему:
я увлечён игрой,
мне этот остров самому
мерещится порой.
Устал от вечной беготни,
от дел, от слов, от лиц,
мелькают прожитые дни,
как номера страниц.
Во мне такой заложен ген –
страдаю, но живу.
Я не разрушу Карфаген
и не сожгу Москву,
не выйду в греки из варяг –
на что они нужны?..
Не денег хочется, не благ,
а просто – тишины.
Постыло всё – качать права,
выуживать гроши,
забраться б в глушь, на острова,
где нету ни души,
уйти от мелкой суеты
кругами по воде…
Сказал поэт: ”Мечты, мечты,
где ваша сладость, где?..”

Аркадий Львович Гольдензон, вот почему ты тут.
Не бойся – ты не гравитон, тебя ещё найдут!
Смешна растерянность твоя, уйми свой жар и пыл.
Скажи спасибо мне, что я тебя не утопил!
Чего ты жалуешься, друг, чего повесил нос?
Смотри, полно еды вокруг – бананы и кокос,
напиться – дал тебе ручей, где пресная вода.
Хотел икры и калачей? А рыба – не еда?
Огня не дам, огонь добудь посредством двух камней.
Как говорится – в добрый путь!
                Дай Бог нам лёгких дней!..

Аркадий Львович Гольдензон, признаюсь вам, везде
жил, как растительный вазон в питательной среде.
А тут – один на островке. Туманная земля.
Синица дохлая в руке заместо журавля…
Не просто вжиться в роль борца за столь ничтожный срок,
и в поте честного лица свой добывать кусок.
Уж так – простите за старьё! – устроен белый свет,
что жизнь всегда берёт своё, когда чужого нет…

…И потянулся день за днём.
                Способный ученик,
сперва он вёл войну с огнём, потом огонь возник.
Унял душевный ералаш, окреп, зажил, как хан.
Соорудил себе шалаш из веток и лиан,
прохладный в сушь, надёжный в дождь,
                он был не так красив,
как тот, где жил великий вождь на станции Разлив.
А разве наш родной Ильич, пыхтя из-под усов,
срывал банан, ходил на дичь с резинкой от трусов?
Питался пищею простой, чтоб не заплыть жирком,
как всем известный граф Толстой, и тоже босиком?
Лежал и пел, раздев штаны, свободный человек,
”Хотят ли русские войны” и ”Йошкэ форт авэк”?..
Конечно, нет! А Львович – да!..
                Недели, дни, часы…
Росла седая борода, курчавились усы.
А что там дальше будет с ним? Воздастся ль за труды?..

Он сделал рыбу основным источником еды.
Он добывал её, ловя то в сети из лиан,
а то на муху и червя, и просто на банан.
Варил, коптил, вставал, чуть свет, исполненный забот.
На завтрак рыба, на обед, на суп и на компот.
Такую б жизнь моим врагам!..
                В Париже, говорят,
был рыбный день по четвергам лет пять тому назад.
Не так уж дальние года – видать, само собой,
у них во Франции тогда был с мясом перебой.
Везде стоял вопрос остро – Шампань, Гасконь, Турень,
зайдёшь поужинать в бистро – повсюду рыбный день!
Французы – ветреный народ, без злобы и без зла,
но сочинили анекдот про рыбные дела,
а он дошёл до нас в Союз. Его давным-давно
мне рассказал один француз – месье де-Рабино. 

В публичный дом на рю Шансон
пришёл один брюнет,
Сказал ”Бонжур”, купил талон
и – к даме в кабинет.
Минут, наверно, через пять
он вышел в коридор
и по-французски стал кричать:
”Бордель, месье, позор!
Я думал – там мадмуазель
во всей своей красе,
зашёл, разделся – и в постель,
а там – русалка, мсье!
Не секс, а форменный конфуз!
Я просто возмущён!..”
Хозяин – истинный француз –
ответил:
        ”Миль пардон!
К чему весь этот фейерверк?
Мон шер, у вас мигрень.
Сегодня что у нас – четверг?
Сегодня ж рыбный день!..” 

Французам, ясно, мы не суд, но шутка – высший класс.
И я подумал: ”Во дают! А как дела у нас?
Нам что русалок, что коней – одно, а в чём секрет?
У нас не то что рыбных дней, у нас и рыбы нет!..”

          (Довлатов, друг, простите грех – возьмитесь за роман.
          Пусть будет он про нас про всех, а не про парижан.
          Вы только сделайте пустяк – преодолейте лень,
          и свой роман начните так:
                ”Был жаркий рыбный день…”)

Однако, хватит лишних слов, а то войду во вкус!
Аркадий Львович, рыболов, живёт и крутит ус.               
Уже сошла пора тревог – начало всех начал.
Он вдруг душою занемог и крепко заскучал.
Про душу вспомнили! Сие – томленье и недуг,
но, как известно, бытие определяет дух.
А он живёт – как загнан в клеть, ни слова не сказав,
и песню простенькую спеть – всего-то и забав.
Совсем один – какой тут fun!.. Худые времена.
Сюда бы старый чемодан с газетами ”НА”!
Страдаешь тут наедине – слеза течёт со скул,
а он лежит на самом дне добычею акул!
(Акула, кстати, будет shark).
                Что значит – не везёт!..
Пошли на дно Поповский Марк, Гальперин-полиглот,
на дне Довлатов, и Орлов, и Генис, он же Вайль…
Проклятый мир! Таких орлов ещё найдёшь едва ль.
Жаль непрочитанных статей, где пыл страстей горяч,
стихов, рекламы без затей, программы передач.
Жаль замечательных эссе – хоккей, футбол, бейсбол…
Крутился белкой в колесе, а так и не прочёл.
Куда деваться от потерь? Тут с горя станешь сед –
без сил, без родины, теперь – ещё и без газет.
Хотя бы память сберегу, но время – как метла…

Герой сидит на берегу, печаль его светла.

А даль пустынна и темна, струится лунный свет.
Накатит первая волна, за ней вторая вслед,
чуть-чуть поболе высотой, и рокот чуть слышней.
Её не бойся – бойся той, что следует за ней,
той самой – третьей, что таит подспудного врага.
Она с размаху бьёт гранит и рушит берега!
Что ей твоя живая плоть – погибнешь, как сурок!
Не приведи тебя Господь пойти ей поперёк!..

А где-то лупят в барабан, кричат, озарены:
”Нас, эмигрантов – океан! Нас тоже три волны!
От первой, правда, только горсть – спокойна и умна,
все – господа, слоновья кость, прекрасная волна.
Вторая – тоже ничего – волна народных масс,
не все, увы, но большинство – достойные весьма-с”.
Трубят, как эти две волны бежали от оков,
России верные сыны, враги большевиков.
”А третья – Боже упаси! – евреи из Одесс!
Какой, простите, до Руси евреям интерес?
Не те носы, не те глаза, маршрут их – целевой:
за длинным долларом и за приличною жратвой!..”

И тянет ложью за версту, довольны господа.
Валяйте! Ложь на вороту не виснет никогда!
Какого чёрта я тяну, как на одной струне –
волна, волны, волне, волну, волною, о волне?..
Мы все – евреи из Одесс, мы все – одна волна,
и тот, кто правит в ”НРС”, и тот, кто тут, в ”НА”.
Мы все попали в мир иной, и жить, и петь вольны.

Я ненавижу быть волной!
                Не делайте волны!..

Тут мне припомнилось как раз, по случаю, само:
однажды мир в дерьме погряз (простите за ”дерьмо”,
могу сказать культурней – ”shit”), и весь живой народ,
весь перемазанный, стоит по шею в этом вот.
Такой трагический момент! Дерьмо – ни сесть, ни лечь.
И тут один интеллигент вдруг начинает речь:
”Да я! Да мы! Партком, местком! Да как и почему?..” –
и волосатым кулаком колотит по дерьму,
и воздевает кверху взгляд – мол, дескать, каково?
А те, что рядом, норовят подальше от него.
”Ты не в своём, – кричат, – уме, и убирайся вон!
Ты что? Сидишь уже в дерьме – так хоть не делай волн!..”

Но это – к слову. О волне. Я вам сказал, что знал.
А время движется, и мне пора писать финал.
Пора уже кончать роман, нажать на полный газ.
Нас учат тора и Коран – всему приходит час.
Сюжет в романе – вот костяк, вот А, и Бэ, и Цэ,
герой страдает в трёх частях и женится в конце.
И этим в чём-то он сродни героям кинолент,
хотя женитьба в наши дни – не самый happy end.
И я героя не женю, пусть это мне – в укор:
женитьба гасит на корню дымящийся костёр.
Герой, конечно, будет рад. Пускай дымит, горя!..
Он не найдёт пиратский клад, не встретит дикаря.
А мы выходим на межу, где кончится сюжет –
я просто-напросто скажу:
                п р о ш л о  п я т н а д ц а т ь  л е т…

…За часом час, за годом год – навек ушли, ку-ку!..

Однажды белый пароход причалил к островку.
На мачте – белый флаг ООН, и белый, словно мел,
Аркадий Львович Гольдензон от счастья онемел.
Не приукрашу, не солгу – он высох и ослаб.
Стоит и ждёт на берегу, когда опустят трап.
Выходит грозный капитан, ступая, как удод,
а рядом с ним, ломая стан, красавица идёт.
Благоухающий букет, она б свела со сцен
и Тейлор, что Элизабет, и Дитрих, что Марлен!..
Аркадий Львович – как в дыму, а капитан, сердит,
подводит женщину к нему и тихо говорит:
”My dear mister Goldenzon! Народы всей земли
вам как герою шлют поклон! Мы еле вас нашли.
Страданьям вашим нет цены, и я привёз в ответ,
чего вы были лишены пятнадцать долгих лет!..”

И наш гэлэймтэр молодец подумал: ”Вот оно!”
Его желанью, наконец, свершиться суждено!..
И не стараясь чувств избыть, он громко, как со сна,
вдруг закричал:
                ”Не может быть! Вы привезли ”НА”?!..”

…Прощай, мой друг!
                Прощай, роман!
Прощай, приют химер!
Я, к сожаленью, не титан,
как Бродский, например.
Но, слава Богу, не иссяк,
слова бегут, легки…
Пустяк, вы скажете?
                Пустяк.
Всё в мире пустяки!
В печали – смех,
                в улыбке – грусть,
и к звёздам – через тьму!..

Быть может, я ещё вернусь
к герою моему.
Увы, характер наш таков –
мы ищем весь свой век
края кисельных берегов,
края молочных рек,
мы видим золото подчас
в недобытой руде…

Там хорошо, где нету нас.
А нас уже – везде.


               Иностранные слова:

гэлэймтэр молодец – неудачник (евр.)


СЫНУ:  ПРИГЛАШЕНИЕ  К  ПЕРЕПИСКЕ

С чего бы я на склоне лет
затеял эту переписку?
Так вдруг стареющий поэт
порой влюбляется в актриску,
     страдают дети и жена,
     инсульт, инфаркт – прощай, бедняга!
     А переписка – вот она:
     чернила, мысли и бумага.
Итак, начнём, благословясь!
Пусть будет ямб четырёхстопен,
и слов стремительная вязь,
как говорится, smooth and open.               
     Припомним истину одну –
     что мы стихами раны лечим!..
     А мама скажет: «Ну и ну,
     вам что, совсем заняться нечем?
В бассейн! На лыжи! На каток!
Вперёд – без шуму и без писку!..»
Но всё равно – давай, сынок,
с тобой затеем переписку,
     не знаю сам ещё – о чём.
     Душа поёт, струна рыдает,
     жизнь очень сильно бьёт ключом,
     но, к счастью, редко попадает.


               Иностранные слова:

smooth and open - гладкая и открытая (англ.)



               Л О Ж К А   Л И Р И К И   
              В   Б О Ч К Е   Ю М О Р А
 

 УИЛЬЯМ  ШЕКСПИР:  СОНЕТ  №  66
 
       (перевод с английского)

Я до смерти от этого устал:
кто честен - нищ, увы, ещё в утробе,
ничтожество спешит на пьедестал,
и веры нет - отвергнута по злобе,
почёт и слава - личности пустой,
девичество спроважено в бордели,
достоинство оплёвано толпой,
и те, кто правят, силу одолели,
искусству власть заклеила уста,
наукам - неуч ревностный радетель,
и лгут, что правда - это пустота,
и служит злу немая добродетель.
Чтоб этого не знать, скончался б я,
но будет без меня любовь моя.


МАМЭ - ЛОШН

          Аз а ингелэ гэйт ин хэйдэр,
          даф эр высн, вус алэф махт.
          Алэф махт - ай-яй-яй,
          нох а пшат - штэкэлэ.
          Махт дус ынэйнэм -
          ай-яй, а штэкэлэ,
          ай-яй, а штэкэлэ!

Помню, часто в канун субботы,
до войны, когда был я мал,
мне мой папа, придя с работы,
эту песенку напевал.

И с тех пор она не забыта -
проступают издалека
буквы странного алфавита,
звуки странного языка.

В окружении фарисейском,
где еврей никому не мил,
я на этом, своём, еврейском
тихим шопотом говорил,

в мире, кровью детей политом,
пережил, преклоняясь ниц,
козни злобных космополитов,
дело гнусных  врачей-убийц.

Но забыт уже и заброшен,
как отживший своё старик,
удивительный мамэ-лошн,
мой еврейский родной язык.

          Аз а ингелэ гэйт ин хэйдэр,
          даф эр высн, вус бэйс махт.
          Бэйс махт - бырэлэ,
          нох а пшат - бомчик.
          Махт дус ынэйнэм -
          бырэлэ, бомчик,
          ай-яй, а штэкэлэ,
          ай-яй, а штэкэлэ!

Ни по будням, ни по субботам
мне никто уже не поёт,
разошёлся по анекдотам
бывшей пятой графы народ.

Опустело моё кочевье,
дети, внуки - ни в зуб ногой,
и народный герой реб Тевье
говорит, как заправский гой.

Не услышишь и не увидишь
слов утраченных серебро,
а присловие "Тише, идиш -
дальше будешь!" -  старым-старо.

Гирш и Лейб языком еврейским
не тревожат уже ОВИР,
перекинуться словом не с кем -
зохен вей, аза юр аф мир!

Ты прости меня, мой хороший,
я давно от тебя отвык,
удивительный мамэ-лошн,
мой еврейский родной язык.

          Аз а ингелэ гэйт ин хэйдэр,
          даф эр высн, вус гимл махт.
          Гимл махт - гэнзэлэ,
          нох а пшат - гуным.
          Махт дус ынэйнэм -
          гэнзэлэ, гуным,
          бырэлэ, бомчик,
          ай-яй, а штэкэлэ,
          ай-яй, а штэкэлэ!..


И  ВОТ  НАСТУПАЮТ...

И вот наступают
закатные наши года.
Мы хрупкие кости
на утреннем солнышке греем,
и пьём корвалол,
как положено старым евреям,
и в немощи нашей
твердим, что душа молода.

Мол, есть ещё в ней
боевой комсомольский задор,
томление чувств,
отголоски надежды и веры,
былые кумиры,
любовь
и другие химеры
из юности нашей.
Я думаю, всё это – вздор.

Порою мне кажется –
нету души никакой.
А если и есть,
то гоните её с пьедестала!
Отпела душа,
постарела,
остыла,
устала,
как бренному телу,
ей тоже пора на покой.

Но что нам уснуть не даёт
в полуночной тиши,
когда перед вечностью
мы предстаём,
одиноки?
Внезапно
одна за другой
стихотворные строки
всплывают
со дна
недопонятой нами души.

И немощь уходит,
и боль не качает права…
Молю –
не лишай нас,
о Господи,
этого чуда!
Храни наши годы
и дай нам продлиться,
покуда
идут из души
и слагаются в строки
слова.


ОЖИДАНИЕ

Я на утреннем солнце пропарюсь,
но закрою глаза, и тогда
синим ветром наполнится парус,
заискрится живая вода,

и в мерцаньи её серебристом
будет ластиться море к ногам.
Я покину родимую пристань
и к далёким уйду берегам.

Опрокинется звёздная скатерть
надо мною в преддверии гроз.
     ...В тихой бухте спасательный катер
     будет ждать сообщения “SOS”...


УСНУТЬ  И  ПРОСНУТЬСЯ

Уснуть и проснуться - и мама, как прежде, жива,
никто не болеет, походка легка и упруга,
и так хорошо на бумагу ложатся слова,
и птицы щебечут, и мы ещё любим друг друга.

Уснуть и проснуться - мы молоды, нет седины,
ещё далеки от детей тридевятые царства,
и весело в доме, и шумно, и песни слышны,
и где-то без нас пропадают в аптеках лекарства.

Уснуть и проснуться, увидеть, что радостей нет,
их время слизало, как кошка сметану из блюдца.
Одно утешенье - за ночью приходит рассвет.
Не в этом ли, Господи, счастье - уснуть и проснуться?..

               
ВЫПАЛО  СЧАСТЬЕ
               
Выпало счастье родиться в свободной стране,
выпало счастье не бегать за ветром и дымом,
выпало счастье обласканным быть и любимым,
выпало счастье держаться от бед в стороне,

выпало счастье не верить в наветы и ложь,
выпало счастье согреться успехом и славой,
выпало счастье -  как сыр из авоськи дырявой,
выпало счастье, пропало, теперь не найдёшь...


СПУСКАЮСЬ  ПОД  СЕНЬ  ВОСКРЕСЕНЬЯ

Спускаюсь под сень воскресенья,
осенней листвою шурша...
Когда уже нету спасенья,
куда ты уходишь, душа?

Когда уже все отрыдали
и скорбная близится тишь,
в какие небесные дали,
почуяв свободу, летишь,

навстречу морозу и зною,
былое навек хороня?
Осталась бы лучше со мною,
кому ты нужна без меня?..


СМЕРТЬ  ПОЭТА

Умирает бедный Пушкин, тяжко раненный в живот,
он лежит, укрытый пледом, на продавленном диване,
а на Мойке, у подъезда - дети, барышни, крестьяне,
филера, студенты, бабы - трудовой, простой народ.

Между тем, в своей квартире арестован Жорж Дантес,
он уже часов шестнадцать не вылазит из кутузки
и барону Геккерену пишет письма по-французски -
мол, давай, спасай, папаша, раз я в это дело влез.

У барона Геккерена тоже мутно на душе -
знает, сука, что придётся уезжать к себе в Гаагу,
снимут с должности посольской, отберут камзол и шпагу
и зашлют куда подальше второсортным атташе.

А Наталья Николавна от забот едва жива -
в доме денег ни копейки, только брошки да серёжки,
благоверному всё хуже - где б достать ему морошки?
Боже мой, ещё немного - и она уже вдова.

Николай по кличке Первый, Государь всея Руси,
генералу Бенкендорфу говорит, что третий - лишний.
Впрочем, жаль невинных деток, -
                сжалься, Господи Всевышний,
душу бедного пиита упокой и вознеси.

"Пал поэт, невольник чести, оклеветанный молвой!" -
плачет горькими слезами некий гвардии поручик,
молодой певец печали, в тёмном царстве - света лучик,
сам убитый на дуэли, но тогда ещё - живой...

Вот и умер бедный Пушкин. Время знай себе течёт.
Где кому какая слава - не дано нам знать заране.
Но навеки остаются дети, барышни, крестьяне,
филера, студенты, бабы - трудовой, простой народ.


ТРЁХ  ЖЕНЩИН  ЛЮБИЛ  Я  КОГДА-ТО

На старости лет, виновато,
скажу я, себе не в укор -
трёх женщин любил я когда-то,
а может, люблю до сих пор...

Был молод и жил по указке,
не знал ни ОВИРа, ни виз,
и в городе Новочеркасске
науку и пряники грыз.
Ах, годы мои боевые,
экзамены, дым папирос,
сортиры мои дворовые
в жестокий крещенский мороз,
советское время сырое,
провинция, пища богов!
На первое - суп, на второе -
котлеты с эпитетом "гов."...
Но что мне превратности быта,
и мерзость, и власть, и жлобьё?
Изольда, Лючия, Лолита
заполнили сердце моё.

Виновник тройного романа,
я молча страдал, а они
со мной говорили с экрана
в те давние хмурые дни.
Те дни пронеслись чередою,
морозы сменял суховей.
Изольда ушла молодою
из жизни своей и моей.
Негаданно, без предисловий
ступила сама за порог -
Господь от несчастных любовей
навряд ли кого уберёг...
И память тревожил в ночи я,
котлы и турбины гоня...
Лолита, Изольда, Лючия
во сне согревали меня.

И снилась мне лиц вереница...
А я уже сдал сопромат
и мог бы по праву жениться,
но не был, конечно, женат -
голодный клиент общепита,
ваятель ночных Галатей...
Что ж, замуж умчалась Лолита,
потом нарожала детей.
И всё пребывало вначале,
и вдаль уходил окоём,
когда в городском кинозале
с Лючией мы были  вдвоём.
Послушай, шептал я, ascolta,
останься ещё на часок!..
Лючия, Лолита, Изольда
текли, как сквозь пальцы песок.
Но время потерей чревато -
Лючию увёл матадор...

Трёх женщин любил я когда-то,
а может, люблю до сих пор.
Красивы, умны, знамениты -
на что им пустые слова?
Давно уже нет и Лолиты,
и только Лючия жива.
Меж молотом и наковальней
и я, и вошедшие в стих
три ангела юности дальней,
три призрачных счастья моих...


ПОСЛЕДНЯЯ  БАРКАРОЛА

По медленной Лете,
по сонной реке
плыву на рассвете
от глаз вдалеке,
свои берега я
оставил, чуть свет...

Моя дорогая,
меня уже нет.               

С тобою мы рядом
сгорали дотла,
и раем, и адом
судьба нам была,
как сила благая,
хранила от бед...

Моя дорогая,
меня уже нет.

Я вычерпал смету
страданий и нег,
в коварную Лету
я кану навек,
я кану, слагая
прощальный куплет...

Моя дорогая,
меня уже нет.


ОСЕННИЕ  МОИ  БЕСКРАЙНИЕ  ПОЛЯ

...Осенние мои
бескрайние поля,
сиротский долгий крик
усталой электрички -
куда её несёт,
не к чёрту ль на кулички?
Там скрыться бы и мне,
печали утоля,
глядеть на облака
из лёгких бумазей,
что где-то в небесах
расходятся и тают,
и так же, как цыплят
по осени считают,
по осени считать
оставшихся друзей,
оплакивать в душе
безудержные дни,
деревьев немоту
и зимний холод близкий.
А годы за спиной
стоят, как обелиски...
О жизнь,
я говорю,
постой,
повремени!..


КАКАЯ  МЕДЛЕННАЯ  ОСЕНЬ

Какая медленная осень -
уже ни сердцу, ни уму,
и мелкий дождь уже несносен,
и ворох листьев ни к чему.
Скорей бы снег - чтоб шёл навалом,
с тоскою зимнею смирясь,
чтоб чистым белым покрывалом
укрыл затоптанную грязь...

Какая медленная старость,
и только свету, что в окне,
всё в этой жизни состоялось -
хотя бы и с частицей "не".
Скорей бы, что ли... Душу вынешь,
покуда свой закончишь бег.
И слава Богу - вот он, финиш!
А там, за ним - что дождь, что снег...

               
А  ВЕЧЕРОМ  ВЕТЕР  СТУЧИТСЯ  В  ОКНО

...А вечером ветер стучится в окно
и шепчет, что он прилетел издалёка,
что сам он не местный, а с юго-востока,
пора б ему, ветру, улечься давно,
но негде, не спать же ему под кустом!..
И я, сердобольный, усталому другу
дрожащей рукой открываю фрамугу,
и ветер, как пуля, врывается в дом
и мчит, моего не касаясь плеча,
в гостиную, в спальню, потом в кладовую,
с трудом залезает в трубу дымовую
и там затихает, о чём-то ворча...
А ночью в окне серебрится луна,
когда уже медленный дождик прокапал,
она, не спеша, опускается на пол
и дремлет, заботами утомлена.
Как славно, сквозь сон говорю я себе,
что беды сегодня прошли стороною,
душа не пропала, и рядом со мною -
луна на паркете и ветер в трубе...


ЧТО  МНЕ  ЖИТЕЙСКАЯ  ПРОЗА

Что мне житейская проза,
будничных дней торжество?
Верую в Деда Мороза,
в снежную бабу его.
Пусть я не праведник истый, -
я им и не был вовек, -
верую в чистый-пречистый,
всё очищающий снег,
верую в долгую зиму,
в  злые её холода,
да и не быть мне судиму
и не сгорать от стыда!
Верую в жизнь, и покуда
я ещё жив и здоров,
жду новогоднего чуда,
щедрых заморских даров.
Сказано в древнем писаньи:
в полночь под звон бубенца
вдруг остановятся сани
прямо вот тут, у крыльца,
выйдет,  сомненья развеяв,
вечно живой Дед Мороз!
Тоже, небось, из евреев,
как незабвенный Христос...


ДАВАЙ  МЫ  УЕДЕМ

давай мы уедем
куда-то
где старости нет
погрузим в Тойоту
свой нищенский скарб
и уедем
за первой звездой
не сказав до свиданья
соседям
и где-то в пути
нас обоих
догонит рассвет
и вдруг мы увидим
плодами увешанный сад
и море цветов
их весенняя ночь
оросила
и в этих цветах
ты сама
молода и красива
а рядом с тобой
это я
чернобров и усат
как не было лет
и на счастье
направлен
компас
прости нас господь
что совсем
посходили с ума мы
но глохнет мотор
и за окнами
две наши мамы
стоят у дороги
и смотрят с печалью
на нас
прощай же
прощай
и да будет разлука легка
расстанемся мы
улетим
растворимся с туманом
в краю незнакомом
но всё-таки
обетованном
где старости нет
насовсем
навсегда
на века

          
БЛАГОДАРЮ  ТЕБЯ,  ВЕЧЕРНИЙ  СВЕТ

...Благодарю тебя,
вечерний свет,
свет нежности,
любви
неутолённой,
прощальных слов,
слезы моей солёной,
упавшей
на холодный
парапет,
полоска
убегающего дня,
вот-вот она
сомкнётся
с горизонтом,
а что за ним -
Бог весть,
наверно, сон там
и тишина,
зовущая меня.
Как я мечтал
об этой тишине,
когда душа
безмолвно
липла
к строчке,
и Муза,
вся дрожа,
в ночной сорочке
свою ладонь
протягивала мне,
а жизнь вокруг
утихнуть не могла -
то гул войны,
то медный гром парада,
пел водопад,
гремела канонада,
и век двадцатый
бил в колокола...
Не уходи,
прошу,
пусть этот бред
мою
седую голову
остудит,
за всё,
что есть,
за всё,
чего не будет,
благодарю тебя,
вечерний свет.




Имя Наума Сагаловского неразрывно связано с периодом бурного цветения третьей эмиграции - нашей американской весны. Мы хорошо помним, как в "Новый американец" пришло первое письмо из Чикаго за незнакомой подписью, и как мы, по-снобистски кривясь, стали просматривать стихотворные строки и вдруг ахнули.

Читатели, наверное, не хуже нас помнят лирическую эпопею "Приключения Гольдензона Крузо", блестящую поэму "Витязь в еврейской шкуре", газету в газете "Новый Чикагоанец"... Сколько раз нам приходилось бывать в эмигрантских компаниях, даже далёких от литературы и журналистики, и слышать там четверостишия, строки и словечки Сагаловского, которые уже вошли в наш фольклор.

Главное достижение Наума Сагаловского, наверно, в том, что он сумел на высоком поэтическом уровне создать настоящую юмористику специфической группы - российской эмиграции в Америке...

                П. Вайль, А. Генис

                (Журнал "Семь дней" № 36, 1984 г.)


Наум Сагаловский (1935 г. рожд.) - бывший киевлянин, инженер-теплоэнергетик, выпускник Новочеркасского политехнического института. В 1979-м году эмигрировал в США, живёт в районе Чикаго. Автор семи книг, в том числе сборника "Демарш энтузиастов" совместно с Вагричем Бахчаняном и Сергеем Довлатовым, и многочисленных публикаций в разных странах.