На лиловой заре по весеннем утру
Коридоры обесчеловечены.
И немых пустырей на беспечном ветру
Рытвин щели улыбкою светятся;
Вереск;вых полей закипает волна.
Там, где горы срослися с равниной,
Капитанский мост;к – над ущельем скала.
Только руки раскинь и низринься.
А обрывы хохочут у мрачной межи,
Клики птиц пробуждаются только.
Все живое молчит, а бессмертному – жить!
Разве можно такой миг пить молча?
И колосья сомкнутся за чьей-то ногой,
Будь то странник иль хмурые мыши.
Рассекая ковыль забредет пароход
Где ни стойла не встретишь, ни крыши.
Его жесткий сапог подминает траву –
В восхищеньи своя беспощадность.
И взметнется наверх, где глуб;ко плывут
Облака – рвань косынки прощальной.
Если ноги несут вдаль за сбитый порог,
То беги по стерне что есть мочи.
И дыханье захватит от прыти такой,
Коль ступням босым нету обочин.
Нет занозы такой, что останется ныть
Близ дрожащих у тени стремнинок.
Спутник ветер-борзой учит новоходить,
В завитках, озорной и вихристый.
Занимается где-то в чужбине рассвет,
Там коты всё снуют по карнизам.
Только там – за обрывом – утерянный век,
Скучным златом отлитым кичится.
А ликующих белым пером голубей,
Что летают по бурному свету,
В отраженьи небесном мятежных степей
Взгляд отбившийся может лишь встретить.
Он поклажу свою себе сам выбирал,
Произвольно менял горизонты,
И заснеженных пиков чеширский оскал
Вновь сменяла невинность болота.
У трясины погибельной детский зрачок,
Так наивны пустые зеницы…
Но верха отводили невзгоды рукой,
Словно мудрые вещие птицы.
Кто смотрел в небеса – оступиться не мог.
Облаков разрознЁнных ватаги
Растекались по матовым сводам водой,
Всей в лазоревых масляных пятнах.
Если есть край земли, что повек не сыскать,
Что на смерть осуждает попытки –
В руку вложишь степям, поверяя им взять
Что для века златого погибло.